— Я ничем тебе не обязана! — мой голос сорвался на крик. Эхо подхватило последнее слово, многократно повторив его, прежде чем оно растворилось в тишине. — Такой, как ты, не имеет права указывать мне, что делать!

Я чувствовала, как напряжение в воздухе нарастало с каждой секундой. Темный силуэт в углу оставался неподвижным, но я физически ощущала его злость — она исходила от него почти осязаемыми волнами, заполняя пространство между нами.

— Я и так нахожусь здесь, нарушая все возможные законы! — продолжила я, уже не сдерживая эмоций. Моя грудь вздымалась от тяжелого дыхания, а голос дрожал от ярости и отчаяния.

— Мы с тобой в одной лодке, — в его голосе звучала такая непоколебимая уверенность, что на мгновение я почувствовала себя глупой истеричкой. — Так что заканчивай этот концерт страданий — твоё нытьё меня раздражает.

Его грубость и язвительный тон только подлили масла в огонь моего гнева. Такой самоуверенный, такой невыносимый!

Порыв ветра ворвался через разбитое окно где-то под потолком, и холодный воздух обжег кожу. Я невольно поежилась, обхватив себя руками. Хотя бы сегодня на мне была пижама, а не тонкая ночная сорочка, как прошлой ночью. Но я была босиком, и каждый шаг по каменному полу отзывался болью — мелкие камешки, пыль и щепки впивались в стопы.

Я медленно прошла к одной из церковных скамей и села, сложив руки на груди в защитном жесте. Тень в углу по-прежнему не двигалась.

— Ты что-нибудь узнал? — спросила я, пытаясь придать голосу деловой тон. — Смог найти что-то полезное?

Он помолчал несколько секунд, словно взвешивая, стоит ли мне отвечать.

— Ничего конкретного, — наконец произнес он с досадой.

Я выругалась, ударив кулаком по скамье.

— А ты? — выстрелил он в ответ.

— Пока нет, — ответила я, нервно постукивая ногой по полу. — Но я чувствую, что я очень близко. Но моего истинного, всё так же ищут среди чистых. Я боюсь, что скоро начну вызывать подозрения.

Он тяжело вздохнул, и этот звук отразился от стен церкви, вернувшись ко мне многократным эхом.

— Постарайся не умереть раньше срока, — сказал он тоном, которым говорят с непослушным ребенком.

Я выдавила из себя ядовитую улыбку.

— Знаешь, ты так и не предоставил мне никаких реальных доказательств своей подлинности.

— Какие еще тебе нужны доказательства? — в его голосе зазвучало настоящее раздражение.

— Покажись, — потребовала я, подавшись вперед. — Хочу видеть того, кто называет себя моим истинным.

Тишина, последовавшая за моими словами, была настолько плотной, что, казалось, ее можно было потрогать руками.

— Это не обязательно, — наконец ответил он, и в его голосе прозвучала неожиданная твердость.

Я вскочила на ноги, не в силах больше сдерживаться.

— Тогда скажи хотя бы, как тебя зовут.

Он снова отмахнулся, и я почувствовала, как внутри поднимается волна чистой ярости.

— Ты издеваешься? — взорвалась я. — Ты прячешься в тени как крыса, не показываешь своего лица, даже имени своего не называешь! Ты считаешь меня полной идиоткой? Может, ты вообще никакой не истинный, а просто какой-то извращенец, который развлекается, играя со мной?

В этот момент в моей голове родилась идея — безумная, опасная, возможно, самоубийственная. Но я была слишком зла, чтобы рассуждать здраво.

Я медленно вышла в центральный проход между рядами скамей и начала шаг за шагом приближаться к темному углу, где скрывался он. Каждый мой шаг гулко отдавался под сводами церкви, отсчитывая секунды до неизбежной конфронтации.

Сердце стучало так громко, что, казалось, он должен был его слышать. Страх холодной волной поднимался от живота к горлу, но злость и желание получить ответы были сильнее. После всего, что я пережила, после того, как он распоряжался моей свободой, моим временем, моей жизнью, я заслуживала хотя бы знать, кто он.

— Что ты делаешь? — в его голосе впервые прозвучала настоящая тревога. Я заметила движение в тени — он напрягся, готовый к защите или нападению.

Я продолжала идти, растянув губы в улыбке, которая, должно быть, выглядела немного безумной. Внутри меня что-то ломалось — страх перед неизвестным, перед последствиями, перед ним самим.

— Сядь на место, — в его голосе прозвучал приказ, жесткий и непреклонный. — Живо!

Но я продолжала двигаться вперед, шаг за шагом сокращая расстояние между нами. Он все еще оставался скрыт в тени, но я уже могла различить контуры высокой фигуры.

— Не зли меня, — предупредил он, и на этот раз в его тоне явственно слышалась угроза.

— Я не боюсь тебя, — выдохнула я, хотя это было ложью. Страх ледяными когтями сжимал мое сердце, но я не могла остановиться. — Что ты мне сделаешь? Ты же сам сказал, что не можешь убить меня.

В следующее мгновение что-то блеснуло в темноте — металл? Лезвие? Я не успела понять, что это, когда воздух наполнился странным звуком, похожим на разряд электричества, и моя левая ладонь вспыхнула невыносимой болью.

Крик вырвался из моего горла раньше, чем я осознала, что кричу. Я отшатнулась, инстинктивно прижимая руку к груди, ожидая увидеть кровь, рану, что угодно — но на коже не было ни следа повреждения. Только пульсирующая, обжигающая боль, словно кто-то прижал раскаленный прут к моей плоти.

— Что… что это было? — выдавила я, поднимая глаза на темную фигуру.

В тусклом свете я заметила, как что-то капало на пол возле него — темные капли, слишком густые для воды. Кровь. Его кровь.

— Хотел проверить кое-что, — ответил он, и в его голосе было что-то новое — удовлетворение? Странное, искаженное удовлетворение.

— Что, черт возьми, происходит? — я задыхалась от шока и боли. — Почему мне больно? Что ты сделал?

Он медленно поднял руку, и я увидела, как темная жидкость стекает по его пальцам, капая на каменный пол с тихим, почти музыкальным звуком.

— Я не могу убить тебя, — произнес он с холодным спокойствием, от которого у меня по спине пробежал холодок. — Но заставить тебя испытать боль — это в моих силах.

Он сделал паузу, а затем добавил с отвращением:

— Ты такая чистая. От тебя несет самодовольством и незаслуженными привилегиями так сильно, что я едва сдерживаю рвотные позывы. Возомнила себя особенной? — его голос опустился до шепота, который, однако, разнесся по всей церкви. — Запомни. Здесь твоя мнимая чистота — ничто. — Он небрежно обвел рукой пространство вокруг. — Всё это — лишь временные трудности, с которыми я намерен поскорее справиться. А ты, всего лишь досадная помеха на моем пути. Ничтожество, возомнившее себя значимым. Приди в чувство и уясни, кто перед тобой, пока я не решил продемонстрировать, что происходит с теми, кто становится слишком… обременительным.

Каждое его слово было пропитано ядом, каждый звук сочился презрением и жестокостью. В этот момент я поняла, что передо мной стоит типичный искаженный — такой, каким его описывали в книгах и страшных историях, которыми пугали детей. Жестокий, безжалостный, наслаждающийся чужой болью.

И странно, но в этот момент мне стало абсолютно все равно, как он выглядит и как его зовут. Мне было плевать, настолько глубоко и абсолютно, что это ощущение опустошило меня изнутри, оставив лишь холодную ясность в мыслях.

Медленно, словно во сне, я вернулась к скамье и опустилась на неё. Моё тело двигалось автоматически, как будто душа на мгновение покинула его, оставив лишь пустую оболочку. Я чувствовала его боль. Его кровь пролилась, а боль отозвалась в моём теле.

Ощущение было подобно падению с обрыва — тот короткий миг, когда ты понимаешь, что опоры под ногами больше нет, но земля ещё не встретила твоё тело своим безжалостным объятием. Я была связана с ним. С темным существом, который только что наслаждался, причиняя себе боль лишь для того, чтобы увидеть мои страдания.

Мысли кружились в голове подобно стае потревоженных птиц, беспорядочно и хаотично. Одно я теперь знала точно — любая боль, любое увечье, нанесённое ему, отразится и на мне. Я невольно представила, как он осознаёт эту власть, как испытывает её границы, и меня затошнило от одной только мысли.