Эти слова подействовали на меня лучше любого ведра ледяной воды. Я резко села на кровати, сон как рукой сняло.

— Что? С каким истинным? Что ты имеешь в виду? — мой голос дрогнул, а сердце забилось так, что, казалось, его стук слышен на всю комнату.

Мама, уже занятая выбором наряда из моего шкафа, ответила, не оборачиваясь:

— Кажется, твоего истинного нашли. По крайней мере, мы с папой на это надеемся. По городу уже поползли слухи, и нам это совершенно не нравится.

Мне стало дурно. Какой ещё истинный? У меня не может быть истинного… по крайней мере, не того, кого мои родители хотели бы видеть. Мой истинный — искажённый, с которым я только что провела несколько часов в заброшенной церкви. И если кто-то узнал об этом…

Но потом я заставила себя успокоиться. Если бы они знали правду, они бы не предупреждали, не давали бы мне время подготовиться. Они бы просто ворвались и… нет, нужно мыслить рационально. Если к нам едут гости, чтобы обсудить моего “истинного”, значит, они чего-то хотят, и это определённо не связано с моей настоящей ситуацией.

Наспех умывшись и приведя себя в порядок, я натянула выбранное мамой платье — нежно-голубое, с высоким воротником и длинными рукавами, слишком официальное для обычного дня. Заплетая волосы в аккуратную косу, я пыталась придумать, что скажу этим таинственным гостям. Ложь? Правду? Нет, правду точно нельзя. Полуправду? Может быть.

Я всё ещё размышляла над этим, когда услышала голоса из гостиной. Мои родители и кто-то ещё — мужские голоса, низкие, уверенные. Сделав глубокий вдох, я вышла из комнаты.

В гостиной, помимо мамы и отца, стояли трое мужчин. Ближе всех к моим родителям — мужчина в элегантном тёмно-синем костюме. Под пиджаком виднелась водолазка того же оттенка, что придавало ему одновременно строгий и изысканный вид. Он выглядел уверенным и каким-то… значительным. У него были карие глаза и тёмно-каштановые вьющиеся волосы, идеально уложенные. Небольшая ухоженная щетина подчёркивала его чёткую линию подбородка, а прямой нос и выразительные брови завершали образ человека, привыкшего к власти и уважению.

В нескольких метрах от него застыли двое прислужников нашего правителя, Магнуса Росмана, в своей характерной белоснежной военной форме. Их присутствие сразу заставило меня насторожиться ещё больше. Зачем кому-то нужна охрана, чтобы посетить наш скромный дом? Прислужников правителя обычно можно было увидеть только на официальных мероприятиях, но никак не в повседневной жизни обычных граждан.

Когда я вошла, все пять пар глаз обратились ко мне, и в комнате воцарилась напряжённая тишина.

Мама позвала меня, и в её голосе звучала та особая интонация, которую она использовала только в присутствии важных гостей. Я на мгновение замерла в коридоре, пытаясь собраться с мыслями. Глубокий вдох, расправленные плечи, вежливая улыбка. Всё как полагается приличной дочери из семьи чистых.

— Лира, дорогая, — пропела мама, как только я появилась в дверном проёме, — познакомься с нашим гостем.

Она деликатно, но настойчиво подтолкнула меня в спину, едва заметно для других, но ощутимо для меня. Я заметила, как лихорадочно блестят её глаза — смесь волнения, благоговения и тревоги. Никогда прежде не видела её такой… взвинченной.

— Меня зовут Гэллен, — представился он с едва заметной улыбкой, протягивая мне руку. — Советник Магнуса Росмана.

Его рукопожатие было твёрдым и сухим. Почему-то я ожидала, что его кожа будет холодной, но она оказалась неожиданно тёплой. Почти горячей.

— Прошу, присаживайтесь, — предложил отец, указывая на диваны.

Мы расположились в гостиной: родители на одном диване, я и советник Гэллен — на другом. Я старательно держала спину прямо, сложив руки на коленях, как учила мама. «Лира, приличные девушки не горбятся и не разваливаются на мебели», — её голос эхом звучал в моей голове.

— Итак, Лира, как вы себя чувствуете? — поинтересовался Гэллен, поворачиваясь ко мне всем корпусом. — Нелёгкое время для вас, должно быть.

Его голос был приятным, бархатистым, с лёгкой хрипотцой. Голос человека, привыкшего, что его слушают.

— Благодарю, советник, всё хорошо, — я выдавила из себя вежливую улыбку. — Просто жду, когда всё… прояснится.

Мой сердце отбивало бешеный ритм, как испуганный кролик, пытающийся вырваться из силков. Я знала, зачем он здесь. Возможно, кто-то действительно что-то заподозрил. Или просто время шло, мой истинный «не находился», и начались вопросы. Неизбежные, логичные вопросы.

— Вы знаете, — начал Гэллен после короткой паузы. — Истинность — явление редкое и драгоценное. Дар Света, если хотите. — Он улыбнулся, и его улыбка была тёплой, располагающей. Слишком тёплой. Слишком располагающей. — Мы все взволнованы тем, что этот дар был даровано именно вам.

Он выдержал паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией.

— Вопрос лишь в том, — продолжил он. — Почему ваш истинный так… неуловим?

— Я… я не знаю, — мой голос прозвучал слишком тихо, и я повторила громче. — Я не знаю, советник. Если бы я знала, поверьте, я была бы первой, кто об этом сообщил.

Гэллен задумчиво кивнул, словно взвешивая мои слова.

— Скажите, Лира, вам снятся сны? Необычные сны? Может быть, в них есть… кто-то?

Моё сердце пропустило удар. Сны. Откуда он знает про сны? Я быстро глянула на родителей. Мама смотрела на меня с надеждой, будто умоляя сотрудничать. Отец сидел с напряжённым лицом, глядя куда-то в пространство между мной и советником.

— Обычные сны, — солгала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Ничего примечательного. Иногда я летаю, иногда падаю. Как у всех, полагаю.

Гэллен наклонился ближе, и я ощутила запах его одеколона — сандал и что-то горьковатое, возможно, полынь.

— Знаете, — сказал он доверительно. — Между истинными часто возникает связь задолго до их физической встречи. Они могут чувствовать друг друга, видеть во снах. Иногда даже… разговаривать.

Он произнёс последнее слово с особым акцентом, и по моей спине пробежал холодок. Неужели он знает? Неужели каким-то образом догадывается о моих ночных встречах?

— Правда? — я постаралась придать своему лицу выражение вежливого интереса. — Звучит удивительно. Жаль, что у меня ничего подобного нет.

Гэллен улыбнулся — медленно, словно растягивая момент.

— Возможно, вы просто не обращали внимания, — предположил он. — Иногда знаки бывают… тонкими. Едва уловимыми.

В памяти вспыхнули строки из дневника Эвелин Мальтис. Откуда советнику знать о снах, если только… если только он не читал тот же дневник? Или другие подобные записи?

— Советник Гэллен, — мягко вмешалась мама. — Мы очень благодарны за ваш визит. Это большая честь для нас. Но скажите, есть ли… прогресс в поисках истинного Лиры?

Гэллен перевёл взгляд на мою мать, и я едва сдержала вздох облегчения, когда его пронизывающие глаза оставили меня в покое.

— Мы делаем всё возможное, миссис Харви, — заверил он. — Магнус лично заинтересован в этом деле.

Мама побледнела, и я понимала почему. Личное внимание Магнуса Росмана — не всегда хороший знак. Скорее, признак того, что дело серьёзнее, чем кажется.

— Лира, — неожиданно обратился ко мне Гэллен. — Не могли бы вы показать мне свою метку?

Я непроизвольно сжала правую руку, словно защищая руны от чужого взгляда.

— Зачем? — спросила я тихо.

— Лира! — в голосе мамы звучало неприкрытое возмущение.

— Всё в порядке, миссис Харви, — успокаивающе произнёс Гэллен. — Я понимаю чувства вашей дочери. Метка истинности — действительно очень интимная вещь.

Он сделал паузу, глядя мне прямо в глаза.

— И всё же, Лира, это необходимо. Понимаете, каждая метка уникальна. Как отпечаток пальца. И изучив её, мы сможем получить больше информации о вашем истинном.

Чувствуя на себе тяжёлый взгляд матери, я медленно задрала рукав правой руки, обнажая кожу с рунами. Они казались ещё более яркими, чем обычно, словно пульсировали в такт моему сердцебиению.