— Насколько достоверен этот дневник? — спросил он с сомнением. — Откуда ты знаешь, что это не подделка, не выдумка чьего-то воспалённого воображения?

— Я нашла его в закрытом хранилище Зала Знаний, — объяснила я. — В отделе, куда имеют доступ только практически избранные. Не думаю, что они хранили бы там фальшивки.

— Закрытое хранилище? — его голос выдавал удивление. — И как же тебе удалось туда проникнуть?

Я рассказала ему о нашей с Вандой вылазке, о том, как мы обманули хранительницу, как я случайно наткнулась на тайник с запрещёнными текстами, и как среди них оказался этот дневник.

— Кажется, я на тебя плохо влияю. — не весело усмехнулся он.

— А я влияю на тебя? — спросила я внезапно, удивляя саму себя. — Хоть как-нибудь?

Он молчал так долго, что я уже решила, что он проигнорирует мой вопрос. Но когда он заговорил, его голос звучал иначе — тише, мягче, с оттенком, которого я раньше не слышала.

— Больше, чем ты думаешь.

— Например? — я затаила дыхание, не веря, что он действительно отвечает на мой вопрос.

— Например, тот факт, что я никогда и ни перед кем не извинялся. За всю свою жизнь. Ни разу.

Это заявление меня поразило. Я знала, что он высокомерен, но такой уровень самомнения казался просто невероятным.

— Это невозможно, — покачала я головой. — Даже самый совершенный человек иногда ошибается. Даже самый гордый иногда признаёт свою неправоту.

— Видимо, я не вхожу в эту категорию, — в его голосе слышалась странная смесь гордости и… стыда?

— Но ты извинился передо мной, — заметила я тихо. — Сегодня.

— Да, — согласился он после паузы. — И это должно дать тебе представление о том, насколько ты… особенная.

Это слово — “особенная” — повисло между нами, наполненное значениями, которых я не могла или не хотела понять. Я почувствовала, как краска приливает к моим щекам, и была благодарна темноте, скрывавшей моё смущение.

Мы оба замолчали. Тишина обволакивала нас, комфортная и тревожная одновременно. Я чувствовала странное спокойствие, несмотря на абсурдность ситуации: я, чистая, сидела в заброшенной церкви посреди ночи и разговаривала с искажённым, с которым была связана древней, непонятной связью. И что самое странное — мне не хотелось уходить.

— Ты не устал там стоять в своём углу? — спросила я, нарушая тишину. — Может, хочешь присесть? Обещаю, я не буду подглядывать.

— Тебе так не терпится меня увидеть? — в его голосе вернулись насмешливые нотки. — Такое любопытство… опасно, знаешь ли.

— Вовсе нет, — пожала я плечами с деланным безразличием. — Если не хочешь показываться, не надо. Так будет проще тебя забыть, когда всё это закончится.

Моя небрежно брошенная фраза, кажется, задела его за живое. Температура в церкви словно упала на несколько градусов, и я почувствовала, как по коже бегут мурашки.

— Ты хочешь меня забыть? — спросил он тихо, и его голос прозвучал ближе, чем раньше. Он больше не стоял в своём углу — он двигался, приближался ко мне, оставаясь при этом в тени.

— А ты разве нет? — парировала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, хотя сердце колотилось в груди как сумасшедшее. — Ты сам сказал, что хочешь разорвать эту связь, освободиться от истинности.

— Разорвать связь не означает стереть память, — возразил он.

Было что-то в его голосе, что-то почти… уязвимое? Нет, не может быть. Я, должно быть, выдавала желаемое за действительное.

— Почему тебя это волнует? — спросила я прямо. — Что тебе до того, запомню я тебя или нет?

Он молчал так долго, что я начала думать, что он не ответит. Но затем его голос прозвучал так близко, что я вздрогнула:

— Потому что за всю мою жизнь никто не смотрел на меня так, как ты.

— Как? — прошептала я, едва дыша.

— Без страха, — ответил он просто. — Без отвращения. Без… предубеждения.

— Это потому, что я тебя не вижу, — попыталась пошутить я, но шутка вышла натянутой.

— Возможно, — в его голосе слышалась горечь. — Именно поэтому я и остаюсь в тени.

Я почувствовала движение воздуха рядом со мной и поняла, что он совсем близко, возможно, на расстоянии вытянутой руки. Моё сердце забилось быстрее, и я сама не понимала, от страха или от чего-то другого.

— Покажись мне, — попросила я тихо, удивляясь собственной смелости. — Если не хочешь, чтобы я тебя забыла, позволь мне увидеть тебя.

Тишина. Долгая, тягучая тишина, в которой слышно было только биение моего сердца и его дыхание — ровное, но с едва заметным напряжением.

— Ты не готова, — наконец произнёс он, и в его голосе звучала странная смесь сожаления и решимости.

— Я сама решу, к чему я готова, — возразила я с неожиданной твёрдостью.

— Нет, — его голос стал жёстким, непреклонным. — Не сейчас.

Я почувствовала волну разочарования, смешанного с раздражением. Всегда одно и то же — полуответы, уклончивые фразы, отказы.

— Ты сказал, что никогда не извиняешься, — заметила я с горечью. — Похоже, ты также никогда не идёшь на компромиссы.

— У меня есть свои причины, — ответил он, и в его голосе прозвучала усталость. — И поверь, они достаточно веские.

— Возможно, — я пожала плечами. — Но мне надоело быть в неведении.

Я понимала, что сегодня просто какой-то вечер откровений. И, честно говоря, мне это нравилось. Я не хотела, чтобы то почти-дружелюбие, с которым мы сейчас общались, заканчивалось. Удивительно, но в какой-то момент я даже забыла, что нахожусь рядом с искаженным. Обида и ненависть вчерашней ночи будто испарились, оставив после себя странное, но не неприятное чувство.

И, кажется, он ощущал то же самое, потому что вдруг сказал с нотками сожаления:

— Скоро рассвет.

Я непроизвольно взглянула на разбитые витражи. Действительно, небо за ними начинало светлеть, приобретая тот особый предрассветный оттенок, который нельзя спутать ни с чем другим.

— Надеюсь, ты будешь достаточно благоразумна, чтобы прийти завтра сама, — продолжил он, и знакомые язвительные нотки вернулись в его голос. — Не хотелось бы снова… вытаскивать тебя из постели.

— Мы ведь только что неплохо общались, — я закатила глаза. — Обязательно нужно было всё испортить своим командным тоном?

— Я не командую, — возразил он с наигранным удивлением. — Я лишь выражаю… настоятельную рекомендацию.

— О, ну это, конечно, совсем другое дело, — съязвила я в ответ. — Спасибо за разъяснение, теперь я чувствую себя гораздо свободнее.

Он тихо рассмеялся, и этот звук странным образом согрел меня изнутри.

Первые лучи солнца проникли через разбитые окна, заливая старую церковь золотистым светом. В этот раз я решила уйти первой. Не дожидаясь его команды или разрешения, я встала и направилась к выходу.

— До завтра, — бросила я через плечо, не оборачиваясь. — И да, я приду сама.

С этими ночными вылазками мой сон стал поверхностным и прерывистым, а режим дня превратился в хаос. Я понимала, что скоро мама приступит ко мне со своим пристальным вниманием и не отступит, пока не получит ответы. И моё предчувствие не подвело.

Утром я проснулась от того, что мама без стука вошла в мою комнату и начала бесцеремонно меня будить. Мне казалось, что я едва сомкнула глаза, что прошло не больше десяти минут с тех пор, как я вернулась домой. Я с трудом разлепила веки и взглянула на часы — восемь утра. Учитывая, что домой я вернулась около четырёх, получалось, что я спала всего несколько часов.

Чувствуя себя совершенно разбитой, я натянула одеяло на голову, пытаясь игнорировать настойчивый голос матери.

— Лира, вставай немедленно! — мама решительно стянула с меня одеяло. — К нам едут гости!

— Какие ещё гости? — пробормотала я, пытаясь вернуть своё укрытие. — Сейчас же восемь утра… Дай мне поспать ещё хотя бы час.

— Важные гости, — в голосе мамы звучало нетерпение, смешанное с волнением. — Это связано с твоим истинным.