С диким волнением я прислушалась к звукам в доме. Родительская спальня погрузилась в тишину, лишь изредка нарушаемую тихим похрапыванием отца. Я осторожно открыла окно своей комнаты, и свежий ночной воздух ворвался внутрь, принося с собой запахи цветущего сада и далёкой реки.

Тихо, чтобы никто меня не услышал, я покинула свою комнату, перелезая через подоконник. Луна, яркая и полная, заливала всё вокруг серебристым светом, делая привычный пейзаж странным и нереальным. Я шла быстро, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы меня никто не заметил.

Не верилось, что я это делаю — иду на поводу у искаженного. И я даже не понимала, делала ли я это из-за него или из-за собственного страха. А может, мой страх был в лице искаженного? Всё было взаимосвязано, словно сложный узор, в котором я не могла различить отдельные нити.

Церковь возвышалась передо мной — старая, полуразрушенная, но всё ещё величественная. Её шпиль, устремлённый в небо, казался серебряной иглой, пронзающей бархатное полотно ночи. Я остановилась у входа, чувствуя, как сердце колотится в груди.

Глубоко вдохнув, я переступила порог церкви, и тьма обступила меня со всех сторон.

Он снова стоял в углу. Как всегда, в тени, неуловимый, словно сотканный из самой темноты. Я не видела его лица, и, честно говоря, не горела желанием его увидеть. После вчерашнего разговора я вообще не хотела его ни видеть, ни слышать. Эмоциональное выгорание последних дней достигло своего пика, и я чувствовала себя опустошённой и раздраженной. Но он, похоже, имел на этот вечер совсем другие планы.

— Я удивлен. — его голос, нарушил тишину, заставив меня вздрогнуть. — Маленькая чистая, пришла сама.

В его тоне сквозила насмешка, и я почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения.

— А у меня был выбор? — резко ответила я, скрещивая руки на груди и стараясь выглядеть увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

Тихий смешок из темноты заставил мои щёки вспыхнуть от злости.

— Учишься на своих ошибках, это правильно. — в его голосе звучало что-то, похожее на одобрение, смешанное с насмешкой. — Возможно, в тебе еще не все потеряно.

— А ты всё такой же невыносимый, — парировала я, стараясь не показывать, как меня задевают его слова. — Высокомерный, самоуверенный и абсолютно невыносимый. Какое облегчение видеть, что хоть что-то в этом сумасшедшем мире остаётся неизменным.

Мои слова повисли в воздухе, и на мгновение мне показалось, что я зашла слишком далеко. Тишина затянулась, становясь почти осязаемой. Я уже приготовилась к очередной язвительной атаке, но то, что я услышала, заставило меня застыть на месте.

— Я был не прав вчера, — произнёс он наконец, и его голос звучал странно. Напряжённо, словно ему было физически больно произносить эти слова. — То, что я сказал и как я себя вёл… Мне жаль.

Я молча уставилась в темноту, не в силах поверить своим ушам. Искажённый признавал свою неправоту? Передо мной? Мир определённо сошёл с ума.

— Прости, я, кажется, ослышалась, — я театрально наклонила голову, делая вид, что прочищаю ухо. — Ты только что извинился передо мной? Ты? Искажённый? Перед какой-то “маленькой чистой”?

— Не испытывай моё терпение, — в его голосе появились опасные нотки. — Я сказал, что был не прав. Не заставляй меня пожалеть об этом.

Я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку. Даже извиняясь, он не мог не добавить немного угрозы. Типично.

— И что же вызвало такое… просветление? — спросила я, стараясь звучать непринуждённо, хотя внутри меня бушевал ураган эмоций. — Что заставило тебя пересмотреть свою позицию?

Он помолчал, словно взвешивая, сколько мне можно рассказать.

— Я понимаю, что ты тоже в ловушке, — сказал он наконец. — Так же, как и я. Эта… ситуация с истинностью. Она не твоя вина, как и не моя. Мы оба жертвы обстоятельств, которые не контролируем.

Его слова эхом отразились от стен церкви, и я почувствовала странное облегчение. Впервые с момента нашей первой встречи я ощутила, что он видит во мне не просто инструмент или помеху, а… равную? Нет, вряд ли. Но по крайней мере, человека, а не просто “чистую”.

— Что ж, спасибо за признание очевидного, — я не смогла удержаться от сарказма, хотя внутри чувствовала благодарность за его слова. — Лучше поздно, чем никогда, верно?

— Не привыкай, — предупредил он, и я могла поклясться, что слышу в его голосе тень улыбки. — Это единичный случай.

Я прошлась по пустой церкви, разглядывая осколки витражей, разбросанные по полу. Лунный свет играл на них, создавая разноцветные блики. Странно, но впервые за все наши встречи я не чувствовала страха. Раздражение — да, любопытство — безусловно, но не слепой, парализующий страх.

— Почему ты прячешься от меня? — спросила я, поворачиваясь в сторону тени, где он стоял. — Почему не покажешься? Насколько я знаю, искажённые выглядят так же, как и мы. Мы люди, и вы люди. В чём дело?

— В том, что ты не видишь… — ответил он уклончиво. — Твоё спасение.

— Что это значит? — нахмурилась я. — Как твоя невидимость может быть моим спасением?

— Поверь, есть вещи, которых лучше не знать, — в его голосе появились стальные нотки. — И есть лица, которых лучше не видеть.

— Но почему? — настаивала я. — Что такого особенного в твоём лице? Ты уродлив? Или слишком красив? — последнее я добавила с иронией, но он не оценил шутку.

— Ты задаёшь неправильные вопросы, — отрезал он. — И мы тратим время впустую.

Я почувствовала, как внутри меня закипает раздражение. Всегда одно и то же: уклончивые ответы, полуправда, загадки. Мне надоело ходить кругами.

— Хорошо, — я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Тогда давай поговорим о том, что ты считаешь “правильными” вопросами. Расскажи мне об искажённых. Как вы живёте? Какие у вас законы? Что происходит с теми, кто нарушает правила? Что будет с тобой, если они узнают о нашей… связи?

Я услышала его тихий смешок, но в нём не было веселья — только горечь.

— Ты просишь меня рассказать тебе сказку на ночь? — насмешливо протянул он. — Боюсь, они слишком мрачные для юных ушей.

— Я не ребёнок, — возразила я, чувствуя, как моё лицо горит от досады. — И мне кажется, я заслуживаю знать хоть что-то о мире, частью которого невольно стала.

— Заслуживаешь? — его голос стал жёстче. — Никто ничего не “заслуживает”. Мир не работает по принципу заслуг и справедливости. Ни наш, ни ваш.

— Тогда просто скажи мне, — я старалась звучать спокойно, хотя внутри всё дрожало от напряжения. — Чего ты хочешь? От меня, от всего этого? Какова твоя цель?

Он молчал так долго, что я уже решила, что он не ответит. Но затем его голос прорезал тишину, твёрдый и решительный:

— Я хочу покончить с этой истинностью. Разорвать связь. Освободить нас обоих.

— И как? — с надеждой спросила я. — У тебя есть план? Какие-то идеи? Продвижения?

— Если бы они были, — его голос звучал устало. — Поверь, ты бы знала первой.

Я опустилась на одну из уцелевших скамей, чувствуя внезапную усталость. Я хотела, чтобы от нашего общения был какой-то толк, чтобы мы двигались к какому-то результату, а не топтались на месте. И тогда я решилась.

— Я нашла дневник, — произнесла я, наблюдая за тенью в углу. — Дневник одной из истинных.

Я услышала резкое движение в темноте — моё заявление явно застало его врасплох. Он сделал шаг вперёд, всё ещё оставаясь в тени, но я чувствовала, как изменилась атмосфера. Напряжение в воздухе стало почти осязаемым.

— Что ты сказала? — его голос был тихим, но в нём звучало что-то новое. Интерес? Надежда? Страх?

— Дневник, — повторила я, чувствуя странное удовлетворение от того, что наконец-то сумела его удивить. — Я нашла личный дневник девушки, которая была истинной чистой. Она писала о своих переживаниях и о своей метке.

— И что ты узнала? — в его голосе сквозило нетерпение, которое он пытался, но не мог скрыть.

— Немного, — призналась я. — У меня не было времени прочитать всё. Только то, что она была чистой.