Зайдя в дом, я сразу пробежала к себе в комнату, не желая привлекать лишнего внимания мамы. Прежде чем уйти на встречу с искаженным, мне хотелось хотя бы немного прочесть то, что я обнаружила. Сев на кровать, я с трепетом открыла первые страницы дневника. Бумага была старой, пожелтевшей от времени, чернила местами выцвели, делая некоторые слова почти нечитаемыми, но большую часть текста можно было разобрать.

Уже с первых строк стало ясно, что этот дневник принадлежал молодой девушке, и она была чистой. Её звали Эвелин Мальтис. В начале дневника она писала о своей повседневной жизни — о надеждах, о своей семье, о маленьких радостях и печалях, которые наполняли её дни.

Моё сердце сжалось от странного узнавания. Эвелин писала так живо, так искренне, что казалось, будто она сидит рядом со мной и рассказывает свою историю тихим, доверительным голосом. Несмотря на то, что нас разделяли десятилетия, а может, и столетия, я чувствовала с ней какую-то необъяснимую связь, словно мы были родственными душами, связанными невидимой нитью через время.

«Сегодня мы с матерью собирали травы на южном лугу. Воздух был наполнен ароматами сотен цветов, и мне казалось, что сама природа поёт вокруг нас. Солнце ласкало кожу, а ветер шептал что-то на своём таинственном языке. Я чувствовала себя такой счастливой, такой целостной… Если бы только это чувство могло остаться со мной навсегда. Отец говорит, что скоро придёт время выбирать мужа, но я не хочу думать об этом. Мне кажется, что есть в этом мире нечто большее, чем просто исполнение предназначенной роли, чем просто следование правилам и традициям. Иногда, когда я смотрю на звёзды, я чувствую, что они зовут меня куда-то, что они пытаются рассказать мне какую-то тайну…»

Я перелистывала страницы, погружаясь в её мир, такой похожий на мой собственный. Обычный дневник обычной девушки — так я думала, пока не дошла до четвертой страницы. Здесь почерк Эвелин изменился, став более нервным, более угловатым, словно руку, которая писала эти строки, трясло от волнения или страха.

«Проснулась среди ночи от острой боли в запястье. Сначала подумала, что меня укусило какое-то насекомое, но когда зажгла свечу, увидела на коже странный узор — как будто кто-то выжег руны на моей плоти, но без огня и железа. Они светились слабым золотистым светом, пульсируя в такт с моим сердцем. Боюсь сказать матери — она может не понять. Отец и подавно не должен знать — он слишком привержен традициям, слишком боится всего необычного. Что это? Почему я? Знак отличия или проклятие? Метка появилась именно в ту ночь, когда я видела падающую звезду и загадала желание… Желание о чем-то большем, о чем-то, что превосходит границы нашего маленького, упорядоченного мира. Может быть, звёзды услышали меня? Но почему они ответили таким странным, таким пугающим способом?»

Я приоткрыла рот в шоке и удивлении. Этот дневник принадлежал истинной — такой же девушке, как я! Меня словно окатило ледяной водой, а затем обдало жаром. Говорили, что последняя истинная была сотню лет назад, но судя по состоянию бумаги этого дневника, ему было гораздо больше лет. Записи были сделаны не ручкой, а явно пером, а чернила выцвели от времени.

Мои пальцы дрожали, когда я переворачивала страницу за страницей, жадно впитывая каждое слово, каждую запечатлённую эмоцию. Эвелин писала о своих страхах, о своём непонимании, о том, как метка начала влиять на её жизнь, на её восприятие мира.

«Третий день после появления метки. Она стала ярче, руны теперь отчётливее видны на коже. Я стараюсь носить длинные рукава, чтобы никто не заметил, но мать уже бросает на меня подозрительные взгляды. Странные сны мучают меня каждую ночь — я вижу тени, слышу голоса, которые зовут меня куда-то. И есть один голос, который выделяется среди других, — глубокий, бархатистый, он будто обволакивает меня, проникает в самую душу. Я не вижу лица того, кому принадлежит этот голос, лишь смутный силуэт в темноте, но почему-то знаю, что он ждёт меня, что он ищет меня так же отчаянно, как я его. Это безумие? Я теряю рассудок или это метка так действует на меня?»

Сколько же вообще было истинных? Как они проявляли себя? Как они жили? Какие цели у них были? Были ли они вместе со своими истинными? И были ли они вообще счастливы?

Эти мысли роились в моей голове, пока я с волнующим сердцем читала дневник, перепрыгивая через некоторые страницы, чтобы быстрее узнать, чем закончилась история Эвелин. Вдруг мои размышления прервал стук в дверь.

— Лира? — голос мамы звучал мягко, но в нём слышалась нотка беспокойства. — Можно войти?

Я быстро закрыла дневник и засунула его под подушку, мое сердце колотилось так сильно, что, казалось, мама должна услышать его стук даже через дверь.

— Да, конечно, мама, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более естественно и спокойно.

Она вошла в комнату, её тёплые карие глаза внимательно изучали моё лицо. Мама была одета в своё любимое домашнее платье цвета морской волны, волосы собраны в небрежный пучок, из которого выбивались непослушные пряди. В её глазах светилась любовь, и это делало мою ложь ещё более болезненной.

— Как прошла прогулка с Вандой? — спросила она, присаживаясь на край моей кровати. Матрас слегка прогнулся под её весом, и я затаила дыхание, боясь, что она почувствует очертания дневника под подушкой.

— Всё хорошо, — я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо. Я даже заставила себя улыбнуться, хотя чувствовала, что улыбка вышла кривой и неестественной. — Мы просто… гуляли. Разговаривали. Ничего особенного.

Она кивнула, хотя в её взгляде мелькнуло что-то похожее на сомнение.

— Ты в последнее время кажешься такой отстранённой, — сказала она, осторожно подбирая слова. — Я понимаю, что случившееся с Ноланом было для тебя ударом, но помни, что мы с отцом всегда на твоей стороне. Что бы ни происходило, ты можешь рассказать нам.

Её слова, полные искренней заботы, вызвали во мне острое чувство вины. Если бы она только знала, что происходит на самом деле, если бы только могла представить, что её дочь, гордость семьи, примерная представительница чистых, тайно встречается с существом из мира искажённых…

— Я знаю, мама, — тихо ответила я, не в силах смотреть ей в глаза. — Просто мне нужно время, чтобы… разобраться во всём.

Она нежно коснулась моей щеки, и от этого прикосновения на глазах выступили слёзы, которые я с трудом сдержала.

— Я собираюсь ложиться спать, — сказала она, меняя тему, словно почувствовав, что давить дальше бесполезно. — Если что, ужин на кухне. Я приготовила твоё любимое рагу с травами.

При мысли о еде к горлу подкатила тошнота. Как я могла думать о ужине, когда внутри меня всё сжималось от страха и предвкушения предстоящей встречи?

— Спасибо, но я не голодна, — ответила я, стараясь не встречаться с ней глазами.

Мама посмотрела на меня с таким подозрением, что у меня сжалось сердце. Она всегда была чуткой, всегда чувствовала, когда со мной что-то не так. Как долго я смогу скрывать от неё правду?

— Ты собираешься ложиться? — спросила она, и в её голосе звучала забота, от которой мне стало ещё более совестно. — Ты выглядишь бледной. Может быть, ты заболела?

— Нет, я в порядке, — поспешила заверить я её, боясь, что если она заподозрит болезнь, то может остаться со мной на ночь, и тогда мой план рухнет. — Да, конечно, я скоро лягу. Просто хочу немного почитать перед сном.

Она кивнула и, пожелав мне спокойной ночи, вышла из комнаты. Я повернула голову к окну и увидела, что на улице уже наступала ночь. Мне нужно было дождаться, пока уснут родители, и в сознании покинуть этот дом.

Я ещё ни разу не выходила одна ночью, особенно в направлении границы. Сама мысль об этом вызывала внутреннюю дрожь — смесь страха, возбуждения и какого-то странного, почти болезненного предвкушения. Метка всё так же не забывала о себе напоминать, пульсируя всё сильнее с каждой минутой, и я понимала, что время приближается к встрече.