Несса почувствовала накатившую волной слабость и медленно соприкоснулась спиной со стеной. Плечи онемели, а кончики пальцев неприятно покалывало.

— Ты очень похожа на девушку, которую я встретил в лагере. Её убил Тремс, спутав с тобой… — Зиги помолчал, раскачиваясь на стуле. Он совершенно не замечал состояния девушки в камере напротив. Когда он снова заговорил, Несса усилием раскрыла глаза.

— Тремсу я уже отомстил, — улыбка превратилась в оскал, когда Зиги указал пальцем на тело Юдифь, а затем перевёл палец на Нессу. Девушку затошнило.

— Настала твоя очередь.

Она вот-вот упадёт в обморок. Несса сглотнула солоноватую слюну. Очевидно, что он сумасшедший.

— С твоей помощью я возвышусь, ещё больше приближусь к Баронессе и стану великим.

В ушах уже зашумело, а в глазах стремительно расплывались чёрные пятна.

— А ты родишь мне ребёнка.

Несса закрыла глаза. Сил, чтобы оставаться в сознании больше не осталось.

— Ребёнка-полубога.

На этих словах Несса провалилась в темноту.

Восстановление поселения началось стремительно. Из крепости переселялись в уцелевшие дома, а затем переселялись в новенькие, ещё пахнущие древесиной, небольшие — больше похожие на деревянные сараи с окнами — общие домики. В них селились сразу по несколько семей, разделяя помещение ткаными плотными расшитыми занавесами. Спали на дощатом полу, на соломенных матрасах, циновках, пустых мешках, а то и просто на соломе.

После выступления Баронессы многие приняли решение перебраться в их поселение из своих заброшенных деревушек. Едва выстроили половину общих домов для всех нуждающихся, как принялись возводить новый храм, тоже деревянный.

Вронежский самым беззастенчивым образом занял чуть ли не лучший дом из уцелевших. Двухэтажный, с резным крыльцом, выкрашенный в бледно-голубой. Тяжёлая, обитая металлическим пластинами входная дверь вела сразу же в просторную гостиную с неприлично дорогим диваном в бархатной обивке. Под деревянной лестницей пряталась двустворчатая дверь в узкое вытянутое помещение кухни с одним окном и неприметной дверью в противоположном углу. Через эту дверцу боком проникаешь в кладовую размерами в половину кухни, с десятком полок и ящиков вдоль стен. Из кладовой через такую же узкую дверцу можно было перейти в подсобное помещение и выйти на задний двор. Другие двустворчатые двери, не прячась, теснили книжные шкафы в угол и вели в рабочий кабинет, а соседние — в светлую столовую. Второй этаж нависал балконом, а за тремя одинаковыми дверьми из тёмного дерева скрывались спальни с огромными кроватями и шёлковыми простынями. Неописуемая роскошь.

— Дэниел, ты уверен, что хозяева не будут против, если мы займём их дом? — осторожно поинтересовалась Нонна, когда Вронежский перенёс из их старого дома последние вещи и скинул горой возле книжных шкафов. Граф криво усмехнулся.

— Это дом смотрителя усадьбы, собственность Вронежских. Усадьбы нет, смотритель давно уволен, — насмешливо ответил он и почти весело договорил: — Расслабься, Нонна, никто слова не скажет, что вы тут живёте. А учитывая, что Баронесса приняла решение обустроить в Воронце свою временную резиденцию, я здесь буду частым гостем.

— Воронце? — недоуменно повторила Нонна. Вронежский странно на неё посмотрел.

— Да. Поселение называется Воронец. Вы не знали?

— Как-то не интересовались, — пробормотала девушка. Ей стало стыдно.

К всеобщему изумлению и ликованию Баронесса действительно возжелала обустроить собственную резиденцию в Воронце. Но выбрала для этого, как показалось Нонне, самый неподходящий дом — крохотный, наглухо заколоченный и с дырявой крышей. Вокруг дома кустарники превратились в непроходимые заросли. Создавалось впечатление, что домишко был заброшен больше десяти лет.

Конечно же, крышу быстро починили, а кустарники вырубили и выкорчевали. Дом вымыли и притащили лучшей мебели со всех окрестных домов. С некоторой ревностью Нонна наблюдала, как из их предыдущего дома вытащили её кровать и несколько уцелевших стульев с первого этажа. Попытались было сунуться в дом бывшего смотрителя усадьбы, но Вронежский со смешком выгнал охотников, не постеснявшись применить силу.

— На собственной земле грабят, негодники, — пожурил он четверых молодцев, кубарем улетевших за забор как рассыпавшиеся клубки ниток из корзинки. Те хмуро отряхнулись и торопливо ушли, бормоча о возмездии от Баронессы, колдуне и ещё много не самых приятных слов о графе вперемешку с ругательствами. На угрозы Вронежский лишь криво усмехнулся и беззлобно произнёс что-то вроде: «Совсем от рук отбились».

За какую-то неделю поселение полностью преобразилось. Поток желающих перебраться поближе к «благодетельнице Баронессе» не иссякал. Все, кто не испугался войны и остался на родной земле, неожиданно побросали дома и поехали искать лучшей жизни в Воронец. Жизнь вокруг забурлила.

Вокруг поселения возводили земляные укрепления с частоколом. Отчеканили первые монеты независимой Республики. Нонна с изумлением рассматривала серебряные и медные кругляшки с совой. На обороте виднелись следы имперского герба — за неимением металла перечеканили императорские деньги. И те, и те были в ходу и ценились одинаково.

Вронежский вручил им полный кошель таких монет. «На необходимые нужды». Кошель тут же прибрала к рукам Аглая, первым делом заказав у приезжей портнихи по паре новых платьев: себе и Нонне. Долго смотрела в журнале на отрисованные эскизы детских платьев, но не заказала. Выбранное платье для Нонны показалось той неприлично роскошным, но Аглая одним взглядом пресекла попытку протеста.

Через неделю платья были готовы. Нонна потрясённо разглядывала бледно-розовое, нежнейшего цвета утренней зари платье и не сразу нашла слова. Она в восторге подняла глаза на Аглаю, которая довольно ухмыльнулась и отмахнулась: не благодари! Впервые за прошедшие две недели Аглая искренне улыбалась.

Но и не замечать странностей Нонна не могла. Сразу же после отъезда Вронежского на фронт к заднему крыльцу через заросли пробрался худенький юноша, совсем ещё мальчик. Скрыв лицо капюшоном и постоянно оглядываясь, чем ещё больше привлёк к себе внимания, он затейливо постучал в дверь. Потом они с Аглаей долго о чём-то переговаривались в темноте подсобки, а после мальчик ушёл тем же путем, что и пришёл. Поначалу приходил только этот мальчик, затем начали приходить и другие люди, по одному, по двое, по трое. Каждый раз по двери стучали пальцами затейливый сигнал. Каждый раз Аглая бросала все дела и торопливо выбегала. Каждый раз Нонна ждала объяснений.

Долго набираться смелости не пришлось, хорошее расположение духа Аглаи от обновки могло быть крайне мимолетным, а потому стоило поторопиться.

— Что за люди приходят к тебе через заднюю дверь? — выпалила Нонна. Аглая сверкнула волчьими глазами и снова ухмыльнулась:

— Я уж думала, ты никогда не решишься спросить.

Как оказалось, Аглая участвовала в составлении прошения Баронессе от тех, чьих детей под предлогом спасения от обстрелов увели в лабораторию. Таких оказалось не мало. Почти тридцать детей были разлучены с матерями. Около двадцати семей лишилось своих малолетних отпрысков, в то время как новоприбывшие семьи никто не разделял и не разлучал. На прошение был получен резкий отказ, что вызвало недовольство среди переселенцев-старожилов. Этим не упустили возможности воспользоваться недовольные властью Баронессы, подначивая свергнуть её. Нонна здраво рассудила, что у Баронессы, как и у любого политика, есть сторонники и противники, но осудила участие Аглаи в подобных подпольных играх.

Вронежский приехал на рассвете, ровно к очередному собранию на импровизированной площади — пустующем месте между старыми домами и общими жилыми строениями, где ранее лежали стройматериалы для построек. Сейчас здесь возвели помост и застелили его голубым полотном. По обеим сторонам развевалось два флага: шишка на голубом и сова на чёрном.