Подумать только, едва невеста приблизилась к алтарю, где стоял ожидающий её жених, тяжёлая старинная люстра сорвалась с крюка и раздавила бедняжку.

Августина посмотрела на огромный шифоньер, где в самой глубине у задней стенки в плотном чехле висело красивое вечернее платье лососевого цвета с тёмными засохшими пятнами крови на подоле.

Вспомнив об этом, юная графиня Плевако усмехнулась.

Дэниел глубоко вздохнул, оглядывая военный полевой лагерь. Время в военном лагере тянулось, подобно липкой паутине. Вронежского мутило от бесконечной муштры бывших крестьян и работников газодобывающих станций. Хоть и привыкшие к тяжёлой работе и лишениям, эти люди не были приспособлены для войны.

Имперские войска не торопились нападать после окончания перемирия, зачем-то предоставив Баронессе время для подготовки сил и формирования стратегии. Граф ожидал, что она направит его в самую гущу событий, но вместо этого госпожа послала его в самую глушь Соснопеня, куда-то за бывшие земли Залессных, на нейтральные территории у подножия гор.

Баронессу нисколько не удивило, что генерал её армии сопротивления выбрался из эпицентра тумана. Она невозмутимо выслушала его доклад о почти успешно проведённой эвакуации, о бесследно исчезнувших фанатиках. Даже известие о гибели всех, кто был в лагере на севере-востоке, не прервало видимого спокойствия Баронессы и мерного качания головой.

Как себе объясняла Баронесса и думала ли вообще о том, почему весь его отряд целым и невредимым выбрался из эпицентра тумана, — осталось скрыто за нечитаемой маской и обездвиженностью. Казалось, женщину мало волновало произошедшее. Ей словно не терпелось от него избавиться поскорее.

То, что воспринимать его назначение на должность командующего военного лагеря подготовки следует именно как ссылку, Вронежский не сомневался. Баронесса явно была раздосадована его провалом по поиску той, о которой говорилось в пророчестве, а потому решила помешать его собственным исследованиям. Недаром она послала его подальше от земель Вронежских. Военные лагеря подготовки были развёрнуты по всей провинции, в том числе и на его земле. Баронесса же предпочла направить его в глушь. По какой причине попал в такую явную немилость, граф благоразумно решил не уточнять.

Баронесса нехотя позволила поисковому отряду — его личной маленькой гвардии — отправиться следом за ним в ссылку. Нужды просить об этом не было — его люди в любом случае последовали бы за ним, но Дэниел не хотел, чтобы кого-то из восьми человек его отряда записали в дезертиры. Каждого он знал с младенчества. Они вместе росли в небесами забытой деревне на развороченных Императором землях рода Орефица. Их матери укрыли его мать от гнева нового владыки Империи; глядя в глаза, лгали рыскающим по всей провинции ищейкам. Сыновья этих женщин с молоком матери впитали волчью верность опальным Вронежским.

Невосприимчивость к тварям все они объясняли друг другу по-разному: кто-то предполагал, что порождения земли Орефица не могут причинить вреда рождённым на ней; кто-то признавался в дальнем родстве с родами Орефица и Вронежских. Как бы то ни было — твари их не трогали. За Аглаю и Нонну Дэниел был спокоен: родной город девушек — Волкомирск — располагался на землях Орефица. Но устоит ли защита рода Вронежских против интереса тварей к Нессе — граф не знал. Надеялся, что да. Прикасаясь к зелёному янтарю, он каждый раз чувствовал успокаивающее тепло под пальцами: по крайней мере, жива.

Тревога не покидала мыслей Вронежского. Под ясным безоблачным небом над лугами у подножия гор он ощущал себя беспокойнее, чем среди болот в густом тумане под плотной низкой пеленой облаков. Часто срывался на подчинённых, рявкал на сотрясающих плац нервным строевым шагом бывших крестьян, часами ругался с Эдгаром из-за порций, которые выделяли для раненых — в госпитале кормили лучше и многие умышленно травмировались на учениях, чтобы оказаться на больничной койке.

В конечном итоге, Эдгар не выдержал первым и предложил Дэниелу покинуть военный лагерь и отправиться на поиски девочек. Вронежский вскинул брови и написал приказ на отправление в отпуск своего верного соратника. Сам граф не имел права покинуть военный лагерь раньше, чем всех их не решат перекинуть на фронт. А без одного врача они как-нибудь управятся, в конце концов, поубавится количество желающих намеренно причинять самим себе увечья ради лишнего куска.

Эдгар покинул лагерь тем же вечером, а к полудню следующего дня вместе с конным посыльным пришёл приказ выдвигаться к фронту. С кривой усмешкой, Вронежский принял и приказ, и выделенного для него вороного жеребца. Передвигаться верхом было удобнее, чем в колонне пеших. Грузовики им так и не выделили, а последнюю уцелевшую мотоциклетку забрал Эдгар, поэтому добираться до линии фронта пришлось бы на своих двоих.

Отъезд Эдгара и приказ о направлении к фронту возымел на всех «травмированных» исцеляющий эффект — к утру здоровыми считали себя даже те, кто вчера ещё хромал или не в силах был встать с кровати. Большинство, конечно же, боялись оставить семьи без пособий — жалких грошей, что выделяла Баронесса, но при Императоре семьи не получали никаких компенсаций и лишались бы единственного кормильца. Но были и те, чей моральный дух подкрепляли проповеди Глав поселений.

Исцеляющий эффект распространился и на сломанные мотоциклетки: за одну ночь те были чудесным образом возвращены в строй. Изогнув бровь, Вронежский с иронией наблюдал, как его маленький отряд с видом победителей выкатывается на трёх глухо урчащих обшарпанных и залатанных металлических монстрах.

До линии фронта предстояло добираться больше недели. Находиться под жарким полуденным солнцем было невозможно, а потому передвигались по ночам с заката и до рассвета. Днём же разбивали лагерь и спали. Не спасала даже сырость от болот и мелких озёр, которые встречались всё чаще, едва только вершины гор скрылись за линией горизонта. Дорога практически на всём протяжении была размыта и затоплена, а потому двигались ещё медленнее.

Вронежский утешал себя, что как только они переберутся через главный водораздел Соснопеня — широкую и лениво текущую реку Мракс, названную так из-за тёмного цвета вод, — окажутся на поросших лесами землях Вронежских. Идти будет не легче, но хотя бы не так жарко.

Лишь спустя три дня они пересекли Мракс по старому мосту и граф впервые за два месяца ступил на собственные земли. Никакого чуда не произошло — земля не задрожала, а тело не наполнилось первородной Силой. Ничего. Земли Вронежских молчали, словно не узнавали своего владельца. Впрочем, как и всегда. С исчезновением (не без усердия его матери) родового поместья его связь с территориями рода ослабла.

Изучая карту и планируя дальнейший маршрут, Дэниел с трудом отводил взгляд от символической границы с землями Ланцев. От старого моста через Мракс до неё было не больше семи километров и ещё около тридцати до поместья Ланцев. На родовой территории его преподавателя дорог на карте и вовсе не было изображено, но у Дэниела была карта Корнелиуса. Один и верхом он доберётся до поместья Ланцев к полудню и воротится к вечеру.

Приняв решение, Дэниел раздал указания своим гвардейцам и вскочил на коня. Клички он не знал, а потому звал его просто: «Конь». Как ни странно вороной откликался, поворачивал голову и косил карим глазом под длинными ресницами.

До поместья Ланцев Вронежский добрался даже быстрее, чем ожидал. Корнелиус Ланц начертил каждую тропинку в лесу, его владения не были так заброшены как владения самого Дэниела: дороги к станциям добычи болотного газа были щедро усыпаны песком и щебнем, наведены мостки, в поселениях бурлила жизнь.

Опустевшим было лишь само поместье. Дэниел спешился и отпустил коня пастись на лугу возле ограды графского дома. Ланцы перестроили своё поместье около полувека назад. Вронежский с тайным восхищением рассматривал двухэтажных дом из белого камня с высокими колоннами и крыльцом полукругом. Стрельчатые окна были оформлены резными рамами, повторяющими форму окон. Вместо бесцветных стёкол были вставлены более дорогие прозрачные с голубым отливом.