Сия упомянутая выше Элиза была самым послушным человеком из всех, кто когда-либо являлся в обитель. Сколь бы тяжелым ни было для нее какое-то дело, которое ей приказали исполнить, она выполняла его беспрекословно.
Как-то раз, после рождественской заутрени, она была в трапезной на молитве. Тут стал вокруг нее бегать совсем маленький Мальчик. Она спросила: «Милое дитятко, есть ли у тебя мать?» Он отвечал: «Да». «А есть ли отец у тебя?» Он отвечал: «Да, и Мой Отец вечен». Она сказала: «Так Ты — Господь наш Иисус Христос». И тогда Он исчез[434].
Другой раз сия стояла в капелле. И тут явился Господь наш, имея в руке зеленый венец. Она просила отдать ей этот венец, Он же сказал: «Теперь Я тебе его не отдам, но отдам тебе его позже».
У нас заведено, что на Пасху, после заутрени, многие сестры совершают в крестовом ходе[435] молитву. Она склонилась в той нише, где изображен вершимый нашим Господом суд, и, будучи восхищена, узрела Господа нашего. Он, в славе, восседает на троне, подле Него — двенадцать апостолов, а ниже Него — целый мир. От Его лика исходит сияние, и до такой степени яркое, как будто сияет тысяча солнц. Над Ним — отверстое небо, а немного спустя явилось великое множество ангелов и святых. Когда она вернулась в себя, то узрела, что крестовый ход полон детишек. Они бегали и хлопали в ладоши от радости из-за того, что воскрес наш Господь, говоря: «Дайте и нам! Дайте и нам!» Ей пришло в голову, что то были души, они обращались к женам, читавшим Псалтирь. Три дня после этого сия слышала пение ангелов.
Однажды на нее была в изобилии излита божественная благодать. Когда она собиралась лечь спать, то была повалена на пол, подобно человеку, чья жизнь вот-вот завершится. Она долгое время лежала, так что жены уже стали думать, что она умирает. А ей явился святой Мартин в образе епископа[436] и изрек: «Мою мессу нельзя прерывать».
Как-то раз перед смертью она вновь оставалась в капелле, и тут ей явился Господь наш, каким был в десять лет. В руке у Него находился венец, и Он надевал его на главу каждой из жен, бывших в капелле, а затем снимал. Наконец, Он надел венец на нее и не снял. И тогда она уразумела, что Он желает забрать ее из этого мира. За шесть дней до ее кончины одна сестра услышала сладчайшее бряцание струн, какового она прежде никогда не слыхала. Бряцание доносилось из окошка, у которого она лежала после вечерней молитвы, и продолжалось долгое время, до глубокой ночи. Затем оно послышалось рядом с домом капеллана и там тоже долго не умолкало. А через десять недель скончался капеллан, господин Фридрих.
Оный святой капеллан был во всех своих деяниях человеком Божьим. Если он пребывал средь людей, то был столь исполнен любовью, что всех брало удивление. Если же стоял на молитве, то пламенел и так был горяч, что сие превосходило всякую меру. Сей был украшен всяческими добродетелями. С приближением времени, когда наш Господь захотел вознаградить его за труды, он поблагодарил Его с великим усердьем такими словами: «Господи, будь ко мне милостив и вспомни о том, что с младых лет мне было по сердцу всё, что Ты промышляешь». Тогда к нему с великой жалобой приступил его друг-капеллан, господин Генрих, сказав: «Возлюбленный отче и верный мне брат! Благодарю вас за преданность, которую вы проявляли ко мне. Простите, если вам приходилось по моей вине огорчаться». Тогда господин Фридрих сказал: «Я никогда из-за вас не был в печали. Если порой вы со мной и бывали строги, то я это вполне заслужил, ибо видел, что Бог к вам более благосклонен и что вы от меня это скрываете». — «Сие я делал не потому, что вас не любил». — «Боюсь, не вызывало ли у вас неприязни то, как я живу». Брат Генрих[437] сказал: «На это я никогда не сетовал, но благодаря вам всегда направлялся к лучшему». Оба рассказывали, что прожили бок о бок сорок лег и что ни разу не легли спать, имея между собою вражду либо затаив друг на друга обиду.
Ночью накануне того, как он отошел, узрела одна испытанная сестра в духовном видении, что явилась Жена, и была она столь удивительной красоты, что подобную ей едва ли кто-нибудь видел. С собою сия привела великое множество благолепного вида. Жена остановилась в том месте, где [впоследствии] был погребен господин Фридрих. И сестра уразумела, что это была Владычица наша, высокочтимая Матерь нашего Господа, вместе с воинством неба.
В ту ночь, когда ему надлежало преставиться, та же сестра увидала над ним нашего Господа и нашу Владычицу вместе с воинством неба, как видела прежде. А другая сестра узрела в духовном видении, что явились святые, неся в руке небольшой сноп[438]. И той было дано уразуметь, сколь великим было служение, каковым служил он святым и за которое ему предстояло принять вечное воздаяние.
Трем человекам открылось, что он взошел в вечную радость без всякой помехи.
Одну из сестер звали Элсбет Майрин из Нюрнберга. На протяжении всей своей жизни сия была чистым человеком. Она нередко говаривала, что никогда не испытывала никакого влечения к миру и желала от нашего Господа, чтобы, если Он решит дать ей какое-то благо, это случилось при ее преставлении. И вот как-то раз ей стало столь скверно, что думали, что она умирает. Она же сказала: «Наш Господь был [только что] здесь и дал мне обетование вечной жизни». Когда сия должна была умереть, явился Господь наш с распростертыми дланями, а с Ним наша Владычица, а при той письмо (где имелась большая молитва, которая начиналась со слов «Ave Maria» и которую сестра читала перед самой кончиной), и святой Евангелист Иоанн, а также великое множество ангелов и святых. На том сия и преставилась.
После кончины она явилась одной из сестер. У нее было зеленое облачение с богатой отделкой, глава же венчалась прекрасной короной. Она имела застежку, набранную из благородных каменьев, которая прикрывала всё сердце и, в прозрачной своей чистоте, походила на зеркало. На ней можно было увидеть каждое из служений, коим она когда-либо служила нашему Господу.
Одну сестру из мирянок звали Агнес из Энтенберга[439]. [Сия была] дивным человеком и верной служительницей нашего Господа. Однажды ее спросили, творил ли ей когда-нибудь Господь наш особую благодать. Она отвечала: «Об этом не хочу говорить. Скажу лишь, что время от времени, даже до четырнадцати дней и ночей, я стяжала от Бога столь великую сладость, что в сердце ко мне проникала лишь малая толика суетных помыслов. Тогда-то я замечала, что оная сладость мне становилась помехой во сне и за трапезой».
Еще мне хочется вам рассказать про Эльзен Регенсбургскую. Недалеко от нее я стояла на Троицу. Когда воспели «Veni creator»[440][441], я узрела, что к ней на главу сошел Святой Дух в образе голубя, а над нею повисло огненное колесо.
Когда оная сестра Агнес должна была вот-вот умереть, две сестры услышали в воздухе сладостное бряцание струн, какому едва ли когда-нибудь доводилось внимать. С тем она и почила, и кончина ее была праведной[442].
Одну сестру звали Герхус Крумпзитин Нюрнбергской. С младых дней сия постоянно болела, была весьма благочестива и претерпела множество искушений. Когда наш Господь восхотел положить ее страданиям конец (а случилось это в рождественский Сочельник), она сказала: «Здесь был наш Господь. Он сотворил со мной благо, отнял у меня все мои скорби и обещал, что нынче же я воспою в небесах “Gloria in excelsis”»[443][444]. Сие случилось во время рождественской мессы, когда она умерла.
