Как-то раз у них на дворе насмерть убился ребенок. Это был внук господина фон Кюнигштайна, его звали Ульрих. Жёны принесли ребенка домой и пеклись о нем, покуда он не скончался. Это ввергло господина фон Кюнигштайна в великое горе, ибо у него не было наследников, кроме одной только дочери. После наступившей вслед за тем Пасхи он сказал их наставнице: «Переселяйтесь-ка в Швайнах, и пускай у вас там будет жилье. Я же дам вам капеллу, поле и лес, чтобы вы смогли кормиться от них»[284]. Простерев горе свои руки, он пожертвовал сие Духу Святому и нашей возлюбленной Деве Марии.
В это время явились семь аббатов из серого Ордена[285] и умоляли сию святую общину, чтобы они примкнули к их Ордену, а они за то дадут им много богатств. Но основатель сказал, что он им сего не позволит, и ему хочется, чтобы сии оставались в [обычных] женских одеждах.
В Фильзеке[286] проживал богатый священник по имени Ульшальк. Долгие годы сей оставался великим грешником, да и не скрывал этого. Прослышав же об их святой жизни, он начал просить, чтобы они его взяли к себе. Он-де хочет быть их капелланом и предстательствовать без всякого лицемерия за них [перед Богом]. Сей стал столь святым мужем, что о нем слагались песни, и наш Господь явил на нем Свои великие чудеса, особенно при кончине. Тогда он провел сорок дней без еды и питья. Этот самый священник построил им церковь, которая стоит до сих пор, хотя и не успел завершить ее сводов. Он же устроил в ней два алтаря: один — в честь нашей Владычицы, а другой — в честь святого Иоанна Крестителя. Они и сегодня еще существуют. Ибо одному крестьянину случилось видение, будто на том самом месте стоит хлебопекарная печь, а перед ней стоит муж, а на муже том ряса, и он питает весь край. Ну, тогда тот священник устроил алтарь также Иоанну Евангелисту. О том, как появился сей третий алтарь, я и хочу вам поведать.
В Шёнберге, в замке[287], проживал один знатный человек, и был он столь болен, что уже никто не надеялся, что сей останется жив. И вот как-то ночью ему явился Господь наш, облеченный великим сиянием, оно было ярче сияния солнца. Жене же его показалось, что замок охвачен огнем, и она побежала к супругу. А когда явилась к нему, то отчетливо услыхала ответ, который тот давал нашему Господу, но слов Господа не слыхала. Супруг говорил: «Господи, охотно исполню сие!» Лишь только пришел он в себя, хозяйка спросила, с кем это он разговаривал. Он же ответил: «Сам Господь наш явился ко мне. Он велел воздвигнуть в Энгельтале алтарь рабе Его Екатерине да передать бегинкам в собственность лес около Эсбаха и в придачу подворье в Тойфенбахе[288]. “И вот тебе знамение: Мне угодно вернуть тебе здравие, так что ты на сей раз не умрешь”». Тогда он обратился к жене: «Дорогая супруга, не важно, день ли сейчас или ночь, пошли для меня за братом проповедником Кунратом из Айштета[289], он у них теперь настоятелем, я ему расскажу о сем деле». И случилось вот что: едва проповедник явился к господину из Шёнберга, тот передал, что ему возвестил наш Господь, и сказал: «Господин, мое сердце исполнено благоволения к вам! У меня нет наследников, и я хочу вам отдать всё, что имеется у меня». Проповедник ответил: «Нет, господин, не поступайте так! У вас есть бедные родственники, они в этом нуждаются тоже». Сей высокородный господин не захотел умолчать о том деле и сделал так, чтобы о нем стало известно повсюду, и на освящение алтаря пришло очень много народа. Сего господина звали Браун фон Химмельдорф, Колеры[290] — его потомки. Основатель же из Кюнигштайна повелел провозгласить и объявить всем, что монастырь должен именоваться Энгельталь, а не по деревне Швайнах.
В это же время жил некий человек, посвятивший себя ратному делу, он был тевтонцем. Звали сего господина Конрадом фон Лауффенхольтц. И был сей маршалом Пруссии, человеком, исполненным мудрости и высокопочитаемым в германском Ордене[291]. Узнав о святости монастыря Энгельталь и вняв громкой молве, ходившей о нем, он так воспылал в своем сердце божественной любовью, что сказал своим ратоборцам: «До меня дошел слух, что мой друг фон Кюнигштайн основал монастырь и что люди, живущие в нем, сплошь святые. Кроме того, там моя племянница, и Бог являет на ней немалые чудеса! И вот сердце мое изнывает денно и нощно в великом томлении, и хочется мне оставить всю мою славу и вступить в оное святое собрание, дабы ночью и днем пребывать в сокровенном, среди вас мне не удается сего». Тогда к нему приступили со слезными просьбами, и было сделано всё, чтобы его удержать, но это не возымело успеха, он присоединился к святому собранию. Братья проповедники и конвент приняли его с такой честью, что говорят, это напоминало Пальмовое воскресенье и почести, которые оказали нашему Господу[292]. Все прямо-таки сияли от радости, что столь уважаемый человек примкнул к их общине, и решили отвести его на высокое собрание капитула[293], но он не захотел.
Сей блаженный муж фон Лауффенхольтц вел такую праведную жизнь, весь его облик дышал такой святостью, он был такого совершенного нрава и так сладостно вещал о Боге, что возвышенных и ученых братьев проповедников брало удивление, как столь необразованный человек умел настолько премудро рассуждать о Боге. Когда он отправлялся к владетельным особам или в города, то посредством него многие вполне исправлялись и начинали более усердно благотворить монастырю. Жизнь его была очень строга, он служил с великим усердием Богу и был как бы светом в сердцах у многих людей. Господь же творил с ним великие дела, которых я, к сожалению, не знаю, ибо то было еще в прежние времена.
Как-то раз он решил пойти к мессе и проходил мимо пивоварни. А там стоял некий брат, по имени Генрих-пивовар. Как раз смолили бочки, и Генрих сказал: «Дорогой отец эконом, и я бы охотно отправился к мессе, но должен оставаться при деле». Тогда эконом увидал, что пивовара облек со всех сторон божественный свет, и он был прекрасней, чем солнце, а пивовар, в великой благодати, стоял посреди оного света. И уразумел Лауффенхольтц, что такое случилось благодаря послушанию.
Ему было не по себе оттого, что женщин [в Энгельтале] называли монашками[294]. Но тут к нему обратился божественный голос: «Не огорчайся! Монашки — что солнышки».
Обо всём, что Бог ни делал бы для него, он рассказывал своей племяннице Альхайт из Трохау[295]. А когда был уже при смерти, то послал за ней и сообщил о том. Она пошла в кухню и повелела одной сестре из мирянок, бывшей сиделкой при нем, подать ему мяса, ибо ему было весьма скверно. Это возмутило сестру, и та сказала: «Что с ним сделалось? Он не вкушал ни куска мяса уже многие годы», хотя и сделала, как ей приказали, впрочем, дерзко и с громкими криками. И тогда наш Господь сказал племяннице: «Я жестоко отомщу сему человеку, ибо она так обошлась со святым». Племянница же отвечала: «Да не будет так, любезный Господи, не бей ее». Он сказал: «Нет, не отступлю от Моего праведного гнева». Но она усердно умоляла Его, говоря: «Дражайший Господи, не делай сего, пока я остаюсь в живом теле!» Случилось же так, что, когда как-то в полдень возвестили в било[296] о кончине племянницы, та самая сестра из мирянок находилась в каменной трапезной. И вдруг она увидала, что трапезная полна чертей, и она отдана им во власть за то, что так немилосердно обошлась с добрым человеком. Ведь племянница еще прежде нередко ей говорила, что кара Господня падет на нее. У сестры начались искушения: то она хотела покончить с собой, то едва не умерла от тяжелой болезни. И в таких искушениях она жила вплоть до своей смерти.
