Она также ясно узрела, что означает видеть Бога глазами в глаза. Об этом она не могла ничего больше поведать. А еще она воочию увидела и узнала, как Сын вечно рождается от Отца, что любое блаженство и радость, каковые имеются здесь, обретаются в оном вечном рождении. Как она взошла дальше в вечную Божию сущность, о том она не умела толком сказать, да и не знала об этом, ибо сама себя столь полно там потеряла, что даже не знала, человек ли она, а после этого вернулась снова в себя самоё. И вот она была человеком, как какой-нибудь другой человек, и должна была верить и делать всё, что делает всякий иной человек. Из-за этого ей стало так горько, а ее любовь и тоска были столь велики, что она то и дело пыталась и все силы полагала на то, чтобы ей чего-нибудь сподобиться [вновь]. Однако это от нее всякий раз ускользало, так что она не могла того удержать. Пребывая в печали, она отправилась к своему духовнику брату Хуго[207], провинциалу, и открылась ему, плача от сугубой тоски, что вот, Бог творил с ней великие чудеса, но теперь у нее всё это отнято. Тот сказал: «Ты плачешь слишком горько! Чем мог Бог от тебя такое заслужить? Лишись ты созерцаний по причине греха, Бог не допустил бы сего, не позволив узнать о причине. Если они случались благодаря людям, то тебе стоит чаще бывать средь людей, как сейчас. Коль скоро они происходили из-за болезни, то тебе, право, лучше болеть, и сильней, чем теперь. Вручи Богу весь твой разум и все твои желания, позволь Ему делать с тобой горькое и сладкое, как Ему заблагорассудится». И она последовала сказанному, насколько могла, и в страдании вновь услышала голос, который сказал: «Направь всё свое житие в соответствии с верой и знай, что это самое надежное и наилучшее». Тогда-то она несомненно узнала, что вера больше, чем надежное знание[208] и созерцание, бывшее у нее, и отныне направляла всю свою жизнь, сообразуясь с верой.

Так она провела двадцать семь лет, в продолжение которых поступала в соответствии с верой, и всё же исполняла немало, что было сверх ее сил, и делая это без всякого утешения людей. В это самое время случилась с ней благодать, о которой мне хочется тут написать. В течение семи лет, когда Бог творил с ней сии чудеса, было V лет, когда она не заходила в общие покои и не провела с людьми ни единой минуты, чтобы сохранить себе оный дар благодати. Однажды было довольно холодно, и приглядывавшая за нею сестра настойчиво просила ее, чтобы она отпустила ее в покои помочь, пока конвент был на вечерне. Так как она сильно хворала, то последовала за сиделкой, дабы та ее усадила в покоях возле печи, а потом сказала ей: «Ступай на вечерню и оставь меня здесь, да воздастся посредством сего хвала Богу», ибо то был святой день. Едва оставшись одна, она узрела, что в покои вошел Господь наш. Он был в тех самых годах, когда ходил, проповедуя, по земле. Вместе с Ним шествовали святой Иоанн и святой Иаков Старший. Она их всех отчетливо видела и особо лик каждого. Они вели Его как некоего Господина, о котором заботились и которому как бы встретились по пути, охвативши руками, одной сзади, а другой спереди. Войдя таким образом, они выпустили Его из рук. Он остановился перед ней и сказал: «Смотри, какова была у Меня жизнь на земле». И только тогда узрела она, сколько в Нем было страдания: Его глаза впали, щеки были бледны от чрезмерных и неисчислимых страданий, которые Ему довелось претерпеть. Он сел, обратившись спиной к ней, а когда садился, она поняла, что Он был очень усталым от тяжелых забот, так что спина Его и все Его члены трещали, словно сокрушаясь в себе. Едва Он уселся, к Нему подсели святой Иоанн и святой Иаков. А затем, она увидала, случилось вот что: сестрицы как бы выходят и входят, но ни одна не скажет: «Приветствую Вас!» или «Чего пожелаете?» Сие было так постыдно и неприятно, что ни единое сердце на это не смогло бы смотреть. Покуда сестры входили и выходили, апостолы поднялись, а Господь наш продолжал тихонько сидеть. Она также увидела, что платья нашего Господа и святого Иакова были очень похожи, изнутри оба красные. А вот платье святого Иоанна не было красным внутри, хотя извне оно было подобно их платьям. Телом апостолы были очень дородны... Когда она находилась в таком созерцании, вошла одна из сестер и заговорила с ней, приведя ее снова в себя, и она больше ничего не видала.

В эти же семь лет она как-то раз восхитилась в Царство Небесное и посмотрела оттуда вниз, на Землю. Она увидела и узнала, что вся Земля очень невелика. Насколько невелико место, которое можно накрыть ладонью, в сравнении с целой Землей, настолько невелика и Земля по сравнению с Царством Небесным.

Она также достоверно узнала, что каждая звезда настолько пространна и обширна, как вся земля целиком. Она собралась просить за одного закоренелого грешника, но пришла в замешательство, ибо было бы невозможным, чтобы в отношении него могло исполниться то, о чем она собиралась для него попросить. По причине замешательства она вверглась в уныние, так что уже не могла молиться за этого человека. И тогда ее посетил Бог великим познанием того, каков Он есть — Бог и человек в Царстве Небесном, и обратился к ней с великой любовью: «Я для того явился на землю и затем здесь обретаюсь, дабы принести [с Собой всё], чего вы пожелаете». Отсюда она стяжала великую радость и сладостность и вовсе позабыла о всяком творении.

А потом, в другой раз, будучи на молитве, она несомненно узнала о нашей Владычице, сколь великую радость та испытывала прежде всяких творений по поводу вочеловечения Божия. Как, однако, душа Владычицы нашей объединилась с божественной сущностью, этого, по правде сказать, она не познала. Как наша Владычица вознеслась телом и душою в Царство Небесное, она также ясно постигла. Впрочем, сие у нее было в скором времени отнято, и, вообще говоря, она не могла о том поведать словами, хотя уверенно держалась того, что видела там нашу Владычицу во плоти. Некоторое время спустя, в тот самый час, когда один проповедник толковал о том очень бойко, она это опять ясно познала, а потом уже больше не познавала. Однажды летом она отправилась в сад и в благоговении сердца посмотрела на солнце. В единый же миг она постигла и вкусила так много [от] Бога[209], что если бы сие продлилось хотя бы на мгновение дольше, то она лопнула бы на месте, если бы изо всех сил не втянула обратно чувств своих. Ей стало так скверно, что она говорила: никакая-де благодать не отнимала у нее больше сил, — словно еще обладала телесными силами восприятия[210].

Некоторое время спустя, когда случилась битва при Винтертуре и междоусобица [уже] улеглась, в Цюрихе объявили турнир[211]. Опасались, как бы на нем не было слишком горячо и кроваво. Одна из сестер принялась ее настойчиво упрашивать, чтобы она помолилась со всем усердием Богу. Но она не захотела этого делать и с резкостью отвечала, что во время военных невзгод достаточно намолилась и впредь не желает заботиться об их шумливом озорстве[212]. Сестра не отступала от нее, повсюду следовала за ней по пятам и умоляла ее с великим рвением, а она становилась всё жестче и несговорчивей. А когда ожесточилась до того, что больше не хотела просить за грешников, то, отправившись на молитву, ощутила такую сухость, что не помнила себя, не знала, был ли то Бог и куда ей деваться. Но вдруг она услышала голос, который грозно вещал: «Всё, что Бог когда-либо с тобой совершил и сотворил, — Его, не твое». Тогда уразумела она, что вовсе обнажена от всякой благодати и от всякого блага, какое может даровать Бог. Пребывая в стыде, вполне обнаженной, она захотела в смущении укрыться от себя же самой, но ей не хватило бы и целого мира, куда бы поставить стопу. А голос меж тем не отступал и вещал: «Бог определил тебя и утвердил в этой жизни, у тебя имеется всё и без всяких хлопот, вокруг тебя благое сестричество — у них этого нет. Ты всегда пользуешься добрым научением и наставлением — у них и этого нет. Тебя никто не преследует — у них этого нет. Они истязают друг друга, и один желает встать пред другим — а ты восполняешь свои телесные нужды и не знаешь забот. Тебе всё приготовлено заранее — у них этого нет. Ты имеешь Бога, когда только хочешь, — у них и этого нет. Бог им совершенно и полностью чужд, ибо одно влечет другое к греху». Тогда она восхитилась еще глубже в себя самоё и узрела Бога, каков Он в Царстве Небесном, Бог и человек, и увидела Его до груди. С какой любовью взирала она на Него, того не изрекут никакие уста! Она познала любовь, какую имеет Он к людям: сколь сия непомерна и сколь велика, того никто не сумеет выразить словом! Она также узрела, что все люди стоят пред Господом нашим, но обратились боком к Нему, устремили свои лица долу и разыскивают на земле что-то крохотное (подобно человеку, который ищет иголку) и вовсе не замечают Бога, как бы близко Тот к ним ни стоял. А Бог держит десницу над ними, так благостно и милосердно, и говорит, обращаясь ко мне: «Посмотри, как они дороги Мне, молись же за них!»[213] Но вот не стало более просьб, да и вообще ничего, кроме Бога, что можно было узреть, и видение миновало. Однако у нее в сердце осталось так много радости, что еще долгое время сия служила ей к утешению. Ну а турнир отменили, и ничего не случилось.