Я указал на котелок с кашей, который снял с костра.

— Есть хочешь?

— Хочу, — сказала она, потом бросила взгляд на трупы. — Нет, не хочу.

— Я тоже. Ступай, буди Элли, поедем к вам домой.

Крин побежала в палатку. Когда она скрылась в палатке, я обернулся к ряду трупов.

— Никто не возражает, если я уйду из труппы? — спросил я.

Никто не возражал. И я ушел.

У меня ушел час на то, чтобы загнать фургоны в самую гущу леса и спрятать их там. Я ликвидировал знаки эдема руэ и выпряг лошадей. Седло нашлось только одно, так что на двух других лошадей я навьючил припасы и прочее движимое имущество, какое нашел.

Когда я вернулся с лошадьми, Крин с Элли уже ждали меня. Точнее, ждала одна Крин. Элли просто стояла рядом с отсутствующим лицом и пустыми глазами.

— Верхом ездить умеешь? — спросил я Крин.

Она кивнула, и я вручил ей повод оседланной лошади. Она вставила ногу в стремя, остановилась, покачала головой и медленно поставила ногу на землю.

— Я пешком пойду.

— Как думаешь, Элли удержится в седле?

Крин оглянулась на блондинку. Одна из лошадей с любопытством ткнула ее мордой — та никак не отреагировала.

— Возможно. Но, думаю, ей от этого будет плохо. После…

Я понимающе кивнул.

— Значит, пойдем пешком все вместе.

— Что лежит в сердце летани? — спросил я у Вашет.

— Успех и правое дело.

— А что важнее, успех или правота?

— Это одно и то же. Если поступать хорошо, успех придет.

— Но ведь иные могут преуспеть, поступая дурно, — заметил я.

— Дурные поступки никогда не ведут к успеху, — твердо сказала Вашет. — Если человек поступает дурно и преуспевает, это не путь. Без летани не бывает истинного успеха.

— Сударь! — окликнули меня. — Сударь!

Мой взгляд сфокусировался на Крин. Волосы у нее растрепались на ветру, юное лицо выглядело усталым. Она робко смотрела на меня.

— Сударь, уже темнеет…

Я огляделся и увидел, что с востока наползают сумерки. Я смертельно устал и задремал на ходу после того, как мы в середине дня устроили привал, чтобы пообедать.

— Крин, зови меня просто Квоут. Спасибо, что дернула меня. А то я задумался.

Крин набрала хворосту и развела костер. Я расседлал лошадей, накормил и почистил их. Я потратил несколько минут на то, чтобы поставить палатку. Обычно я не обременял себя такими вещами, но на лошадях место было, а я подозревал, что девушки не привыкли ночевать под открытым небом.

Управившись с палаткой, я сообразил, что захватил всего одно запасное одеяло. А ночь обещала быть холодной, если я в этом что-нибудь смыслю.

— Ужин готов! — окликнула Крин. Я забросил в палатку оба одеяла, свое и запасное, и вернулся к костру. Она неплохо использовала то, что было. Картофельный суп с грудинкой и поджаренным хлебом. Еще на углях пеклась зеленая летняя тыковка.

Меня тревожила Элли. Она весь день вела себя одинаково: безучастно шагала вперед, не говоря ни слова и не отвечая, когда я или Крин обращались к ней. Она провожала взглядом то, что видела, но мысли в ее глазах не было. Мы с Крин на собственном горьком опыте убедились, что, если ее предоставить самой себе, она либо остановится, либо свернет с дороги, если что-нибудь привлечет ее внимание.

Когда я сел, Крин вручила мне миску и ложку.

— Вкусно пахнет! — похвалил я.

Она слабо улыбнулась и налила вторую миску, для себя. Принялась было наливать третью, потом остановилась, сообразив, что Элли сама есть не может.

— Элли, хочешь супу? — спросил я как ни в чем не бывало. — Пахнет вкусно!

Она тупо сидела у костра, глядя в никуда.

— А моего супу хочешь? — спросил я, словно это было самым естественным делом на свете. Я подсел поближе и подул на ложку, чтобы остудить суп. — Давай-ка, ешь!

Элли съела суп механически и слегка повернула голову в мою сторону, за ложкой. В ее глазах отражались пляшущие языки пламени. Глаза были как окна опустевшего дома.

Я подул на вторую ложку и протянул ее белокурой девушке. Рот она открыла, только когда ложка ткнулась ей в губы. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть что-нибудь за пляшущими бликами огня, отчаянно надеясь увидеть хоть что-нибудь. Что угодно.

— А дома тебя небось зовут просто Эл, да? — спросил я тоном дружеской болтовни. Я посмотрел на Крин. — Как уменьшительное от Элли?

Крин беспомощно пожала плечами.

— Мы с ней особо не дружили. Просто Элли Энвотер. Дочка мэра.

— Путь мы сегодня прошли неблизкий, — продолжал я тем же непринужденным тоном. — Как твои ноги, Крин?

Крин смотрела на меня своими серьезными темными глазами.

— Натерла немного.

— И я тоже. Жду не дождусь, чтобы скинуть башмаки. Эл, а ты как, ноги не натерла?

Ответа не было. Я скормил ей еще ложку.

— И еще день был довольно жаркий. А вот ночью прохладно будет. Как раз самое оно спать в такую погоду. Правда, хорошо, да, Эл?

Ответа не было. Крин по-прежнему смотрела на меня через костер. Я сам отхлебнул супу.

— Правда, очень вкусно, Крин, — честно сказал я и снова обернулся к безучастной девушке. — Знаешь, Эл, хорошо, что у нас есть Крин, чтобы готовить. А то все, что готовлю я, на вкус выходит совсем как конский навоз.

Крин по ту сторону костра прыснула с полным ртом супу. Результат был предсказуем. Мне показалось, что в глазах Эл тоже что-то блеснуло.

— Вот если бы у меня были конские яблоки, я бы мог испечь на десерт конский яблочный пирог, — предложил я. — Могу прямо сегодня сделать, если хотите…

Я не договорил, превращая фразу в вопрос.

Эл чуть заметно нахмурилась, ее лоб прорезала небольшая складочка.

— Да, наверно, ты права, — сказал я. — Не очень вкусно получится. Может, вместо этого съешь еще супу?

Чуть заметный кивок. Я положил ей в рот еще ложку.

— Только малость пересолено. Ты, наверно, пить хочешь?

Снова кивок. Я протянул ей мех с водой, она поднесла его к губам. Пила она долго, наверно, целую минуту. Она, наверно, умирала от жажды после сегодняшнего долгого перехода. Завтра надо будет тщательней следить, чтобы она пила почаще.

— А ты хочешь водички, Крин?

— Да, пожалуйста, — сказала Крин, не сводя глаз с лица Эл.

Эл механически протянула Крин мех с водой прямо через костер. Наплечный ремень волочился по углям. Крин поспешно подхватила его, потом запоздало добавила:

— Спасибо, Эл!

Я поддерживал эту неторопливую беседу в течение всего ужина. Под конец Эл как следует наелась, и, хотя ее взгляд прояснился, казалось, будто она смотрит на мир сквозь матовое стекло: и видит, и не видит. Но все-таки хоть какое-то улучшение.

Когда она съела две миски супу и полкаравая хлеба, глаза у нее начали закрываться.

— Что, Эл, спать хочешь? — спросил я.

Она кивнула, уже увереннее.

— Отнести тебя в палатку?

Тут она резко раскрыла глаза и решительно замотала головой.

— Ну, может, Крин поможет тебе улечься спать, если ты ее попросишь.

Эл обернулась и посмотрела в сторону Крин. Ее губы слабо зашевелились. Крин взглянула на меня, я кивнул.

— Ну, пойдем баиньки, — сказала Крин, совершенно как старшая сестра. Она подошла, взяла Эл за руку, помогла ей подняться на ноги. Когда они ушли в палатку, я доел суп и сжевал кусок хлеба, который слишком сильно подгорел и для девушек уже не годился.

Вскоре Крин вернулась к костру.

— Спит? — спросил я.

— Уснула, еще не коснувшись подушки. Как ты думаешь, она оправится?

Элли была в глубоком шоке. Ее разум переступил порог безумия, чтобы защититься от того, что с ней творилось.

— Вероятно, это всего лишь вопрос времени, — устало сказал я, надеясь, что это правда. — Молодые быстро выздоравливают.

Я невесело хмыкнул: девочка-то небось была всего на год моложе меня. Но в тот вечер мне каждый прожитый год казался за два, а некоторые и за три.