— Три четверти? — удивленно пробормотал я. — Они сказали, я должен только подтвердить, что освоил основные принципы симпатии.

Манет мягко мне улыбнулся:

— Они всем это говорят. «Принципы симпатии» — один из предметов, через который надо продраться, чтобы тебя повысили до э'лира. — Он выжидающе повернулся к Виду и Симу: — Ну как? Две йоты?

— Я поспорю. — Вилем глянул на меня и, извиняясь, пожал плечами. — Без обид. Я играю на вероятность.

— А что ты будешь изучать? — спросил Манет, когда они ударили по рукам.

Вопрос застал меня врасплох.

— Все, наверное.

— Ты говоришь прямо как я тридцать лет назад, — ухмыльнулся Манет. — С чего собираешься начать?

— С чандриан, — сказал я. — Я хочу узнать о них все, что только возможно.

Манет нахмурился, потом расхохотался.

— Что ж, это замечательно. Сим здесь изучает фейри и пикси. Вил верит во всяких дурацких сильдийских духов неба и все такое. — Он смешно напыжился. — А я спец по бесам и шаркунам.

Я почувствовал, как мое лицо заливает горячая волна смущения.

— Господне тело, Манет, — оборвал его Сим. — Что тебе в голову ударило?

— Я только что поставил две йоты на мальчишку, который хочет изучать детские сказочки, — пробурчал Манет, тыкая в мою сторону вилкой.

— Он имел в виду фольклор. Вот что. — Вилем повернулся ко мне: — Ты хочешь работать в архивах?

— Фольклор — часть этого, да, — быстро увильнул я, радуясь возможности оправдаться. — Я хочу посмотреть, как сказки в различных культурах согласуются с теорией Теккама о семеричности в сюжетах.

Сим повернулся к Манету:

— Видишь? Чего ты сегодня такой дерганый? Когда ты в последний раз спал?

— Не разговаривай со мной в таком тоне, — буркнул Манет. — Я урвал пару часиков прошлой ночью.

— И какая это была ночь? — нажимал Сим.

Манет задумался, глядя на поднос:

— Поверженья?

Вилем потряс головой, пробормотав что-то на сиару.

Симмон выглядел испуганным:

— Манет, вчера было возжиганье. Неужели ты два дня не спал?

— Наверно, нет, — неуверенно сказал Манет. — Я всегда теряю счет времени во время экзаменов. Когда нет занятий, это ломает мне график. Кроме того, у меня идет проект в артной. — Он умолк, почесав лицо обеими руками, затем повернулся ко мне: — Они правы. Я немного не в себе сейчас. Теккамовская семеричность, фольклор и все такое. Слегка книжно для меня, но прекрасный предмет для изучения, я не хотел тебя обидеть.

— Да я не обиделся, — беспечно сказал я и кивнул на поднос Совоя. — Двиньте-ка это сюда. Если наш благородный товарищ не собирается возвращаться, я заберу его хлеб.

После того как Симмон сводил меня записаться на предметы, я направился в архивы, горя желанием посмотреть на них после стольких лет мечтаний.

На этот раз, когда я вошел в архивы, за столом сидел юноша дворянского вида. Он постукивал пером по листку бумаги, носящему следы многократного переписывания и зачеркивания. Когда я подошел, юноша сердито нахмурился и зачеркнул еще одну строку. Его лицо было просто создано, чтобы хмуриться, а мягкие бледные руки, ослепительно белая льняная рубашка и ярко окрашенный синий жилет просто-таки благоухали богатством. Некая часть меня, не так давно сбежавшая из Тарбеана, зачесалась проверить его карманы.

Юноша еще несколько секунд постучал пером, потом с чрезвычайно раздраженным вздохом отложил его.

— Имя, — сказал он, не поднимая глаз.

— Квоут.

Он пролистал журнал, нашел нужную страницу и нахмурился.

— Тебя нет в книге. — Он коротко взглянул на меня, снова нахмурился и вернулся к стишку, над которым трудился. Поскольку я не собирался уходить, юноша махнул пальцами, словно отгоняя жука. — Свободен, проваливай.

— Я только что…

Он снова взялся за перо.

— Слушай, — сказал он медленно и раздельно, словно объясняя дураку. — Тебя нет в книге. — Он театрально показал обеими руками на журнал, потом на двери: — Ты не пройдешь внутрь. Точка.

— Я только что прошел экзамены…

Дворянчик воздел и уронил руки в бешенстве.

— Тогда конечно тебя нет в книге.

Я порылся в кармане в поисках своей приемной карточки.

— Магистр Лоррен сам мне это дал.

— Да пусть он тебя хоть на спине сюда притащит, — отмахнулся благородный невежа, аккуратно обмакивая перо в чернильницу. — Хватит тут тратить мое время. У меня есть дела.

— Тратить твое время? — взвился я, потеряв терпение. — Да ты хоть представляешь, через что я прошел, чтобы попасть сюда?

Он поднял глаза на меня, его лицо внезапно стало глумливым.

— Ну-ка дай угадаю, — сказал он, положив ладони на стол и поднимаясь на ноги. — Ты всегда был сообразительнее других детишек в Трахогрязках, или из какой ты там загаженной дыры. Твое умение читать и считать повергало деревенских в священный трепет.

Я услышал, как за моей спиной открылась и затворилась наружная дверь, но наглец не обратил на это никакого внимания. Обойдя стол, он облокотился на него и продолжал:

— Твои родители поняли, что ты особенный, за пару лет скопили денег и купили тебе пару башмаков, а свиную попойку перешили в рубашку. — Он протянул руку, чтобы пощупать ткань моей новой рубахи. — Это заняло месяцы ходьбы, сотни километров тряски на телегах, запряженных мулами. Но в конце концов… — Он широко развел руки: — Хвала Тейлу и всем его ангелам! Ты здесь — с горящими глазами и полный мечтаний!

Я услышал смех и, обернувшись, увидел двух мужчин и молодую женщину, вошедших посреди его тирады.

— Господне тело, Амброз. Что тебя так взбеленило?

— Проклятые первочетвертники, — проворчал Амброз, направляясь обратно к своему месту за столом. — Заваливаются сюда, одетые в груду лохмотьев, и ведут себя так, словно они здесь хозяева.

Трое вошедших направились к двери с пометкой «Хранилище». Я изо всех сил постарался подавить горячий прилив смущения, когда они оглядели меня с головы до ног.

— Так мы идем вечером в «Эолиан»?

Амброз кивнул:

— Конечно. Шестой колокол.

— Ты не собираешься проверить, есть ли они в книге? — спросил я, когда за ними закрылась дверь.

Амброз повернулся ко мне с широкой, раздраженной и уж никак не дружеской улыбкой.

— Слушай, я дам тебе бесплатный совет. У себя дома ты был чем-то особенным. Здесь ты просто еще один наглый мальчишка. Так что обращайся ко мне «ре'лар», отправляйся обратно на свою койку и благодари того языческого бога, которому молишься, что мы не в Винтасе. Мы с отцом приковали бы тебя к столбу, как бешеную собаку.

Он пожал плечами:

— Ну или не уходи. Оставайся здесь. Закати сцену. Залейся слезами. Еще лучше, набросься на меня с кулаками. — Амброз улыбнулся. — Я дам тебе подзатыльник и выведу отсюда за ухо.

Он взял перо и вернулся к тому, что писал.

Я ушел.

Вы можете подумать, что эта стычка обескуражила меня и привела в уныние. Что я почувствовал себя преданным, а мечты моего детства об Университете были жестоко разбиты.

Совсем наоборот: это придало мне уверенности. Я чувствовал себя несмело, пока Амброз не показал мне, в своей неповторимой манере, что нет большой разницы между Университетом и улицами Тарбеана. Не важно, где ты находишься, — люди по большому счету везде одинаковые.

Кроме того, злость согревает ночами, а уязвленная гордость может подвигнуть человека на отчаянные подвиги.

Главное здание было самым старым в Университете. Веками оно медленно разрасталось во всех направлениях, постепенно поглощая меньшие строения и дворики. Оно имело вид причудливой породы архитектурного лишайника, пытающегося захватить как можно больше квадратных метров.

Найти в этом месте то, что тебе нужно, было нелегкой задачей. Коридоры делали странные повороты, внезапно оканчивающиеся тупиками, или превращались в длинные извилистые окольные тропы. На проход из одного помещения в другое легко могло уйти минут двадцать, даже если располагались они в пятнадцати метрах друг от друга. Более опытные студенты, конечно, знали короткие пути: через какие аудитории и лекционные залы пройти, чтобы быстрее попасть туда, куда нужно.