После этого я вернулся в контору казначея. Я официально предъявил Риему кредитное письмо Алверона и неофициально забрал свою оговоренную долю: половину всего, что сверх десяти талантов. Положив в кошелек семь талантов, я мимоходом подумал, случалось ли кому-то получать такую хорошую плату за наглость и невежество.
Я отправился к Анкеру и с удовольствием обнаружил, что хозяину трактира о моей смерти никто сообщить не потрудился. Ключ от моей комнаты покоился где-то на дне Сентийского моря, но у Анкера был запасной. Я поднялся наверх, увидел знакомый скошенный потолок, и мне сразу сделалось спокойно на душе. Все было покрыто тонким слоем пыли.
Вы можете подумать, будто после роскошных покоев во дворце Алверона комнатушка со скошенным потолком и узкой кроватью показалась мне очень тесной. Ничего подобного. Я деловито принялся распаковывать вещи и выметать из углов паутину.
Через час я сумел вскрыть замок сундука, что стоял в ногах моей кровати, и выложить то, что я припрятал перед отъездом. Я нашел полуразобранные гармонические часы и принялся лениво возиться с ними, пытаясь вспомнить, что именно я делал: разбирал или собирал.
Потом, поскольку других срочных дел у меня не было, я снова отправился за реку. Зашел в "Эолиан", где Деоч стиснул меня в медвежьих объятиях, аж от земли оторвал. После того как я столько времени провел в дороге, среди чужаков и врагов, я даже забыл, каково это — видеть вокруг теплые, дружеские лица. Мы с Деочем и Станчионом сидели, пили и делились байками и сплетнями, пока за окном не начало темнеть. Тогда я ушел, предоставив им заниматься своими делами.
Я немного побродил по городу, заходя в знакомые гостиницы и таверны. Навестил два-три публичных сада, лавочку под деревом во дворе. Деоч говорил мне, что Денны уже год как след простыл. Но искать ее, даже не находя, все равно было по-своему утешительно. В определенном смысле в этом была истинная суть наших отношений.
* * *
Позднее в тот же вечер я взобрался на крышу главного здания и принялся пробираться по знакомому лабиринту печных труб и разношерстных шиферных, черепичных и железных кровель. Свернув за угол, я увидел Аури: она сидела на трубе, ее длинные и легкие волосы парили вокруг ее головы, как будто она плыла под водой. Она смотрела на луну и болтала босыми ногами.
Я тихонько кашлянул, и Аури обернулась в мою сторону. Она соскочила с трубы и понеслась ко мне через крышу, остановившись в нескольких шагах от меня. Ее улыбка сияла ярче луны.
— А в Сверченье ежики живут, целая семья! — радостно объявила она.
Аури сделала еще два шага и обеими руками ухватила меня за руку.
— У них малыши, крохотные как желуди!
Она мягко потянула меня за собой.
— Пойдем, посмотрим?
Я кивнул, и Аури повела меня через крышу к яблоне, по которой можно было спуститься во двор. Когда мы наконец пришли туда, она взглянула на дерево, потом посмотрела вниз: она по-прежнему сжимала мою длинную загорелую руку своими крошечными белыми ручками. Сжимала не сильно, но крепко и отпускать явно не собиралась.
— Я по тебе скучала, — тихо сказала она, не поднимая глаз. — Не уходи так больше.
— И не собираюсь! — мягко ответил я. — У меня тут слишком много дел.
Аури склонила голову набок и искоса посмотрела на меня сквозь облако волос.
— Например, навестить меня?
— Например, навестить тебя, — согласился я.
ГЛАВА 143
БЕСКРОВНЫЙ
По возвращении в Университет меня ожидал еще один, последний сюрприз.
Я пробыл здесь уже несколько дней, прежде чем вернулся к работе в артной. Я теперь уже не так отчаянно нуждался в деньгах, но я соскучился по работе. Все-таки есть что-то глубоко правильное в том, чтобы делать нечто своими руками. Настоящая артефакция — это все равно что песня, воплощенная в материи. Это акт творения.
И вот я отправился в хранение, решив начать с чего-нибудь попроще, поскольку давно не работал. Подойдя к окошку, я увидел знакомое лицо.
— Привет, Бэзил! — сказал я. — За что тебя загнали сюда на этот раз?
Он потупился.
— За неправильное обращение с реагентами, — буркнул он.
Я расхохотался.
— Ну, это не так страшно! Через оборот будешь свободен.
— Ага.
Он поднял голову и смущенно улыбнулся.
— Я слышал, что ты вернулся. За деньгами пришел?
Я мысленно перебирал все, что необходимо для изготовления жаропровода, но, услышав это, остановился.
— Прошу прощения?
Бэзил склонил голову набок.
— Ну, за твоими деньгами. За "бескровный".
Он взглянул на меня, и до него, видимо, дошло.
— Ах да! Ты же не знаешь…
Он отошел от окошка и тут же вернулся с предметом, который выглядел как восьмигранный фонарь, целиком сделанный из железа.
Эта вещь отличалась от изготовленного мной стрелохвата. Тот, который сделал я, был изготовлен с нуля, на скорую руку. А этот был гладенький и аккуратненький. Все подогнано на совесть, сверху тонкий слой прозрачного алхимического лака, защищающий устройство от дождя и ржавчины. Умно. Надо было это учесть в своем изначальном дизайне…
Несмотря на то что я отчасти был польщен тем, что мое изобретение кому-то настолько понравилось, что его скопировали, я все же испытал довольно сильное раздражение, видя, что этот стрелохват настолько вылизан, куда лучше моего, первоначального. Я обратил внимание на характерное единообразие деталей.
— Что, кто-то изготовил формы для отливки? — спросил я.
Бэзил кивнул.
— Ну да. Давным-давно! Два комплекта.
Он улыбнулся.
— Хитроумная штука, надо сказать. Я долго ломал голову, как же работает этот инерционный спусковой механизм. Но теперь, когда я понял…
Он постучал себя по лбу.
— Я сам две штуки изготовил. Хорошие деньги за то время, которое на них уходит. Гораздо лучше трюмных ламп!
Это заставило меня улыбнуться.
— Да все, что угодно, лучше, чем трюмные лампы! — сказал я, взяв стрелохват в руки. — Это твоя работа?
Он покачал головой.
— Мои ушли месяц тому назад. Они долго не залеживаются. Ты очень умно придумал, что назначил за них такую низкую цену.
Я повертел стрелохват в руках и увидел на металле надпись. Угловатые буквы были глубоко врезаны в металл, очевидно, они были частью формы. "Бескровный".
Я поднял голову и посмотрел на Бэзила. Он усмехнулся.
— Ты же уехал, не дав ему подходящего названия, — сказал он. — А потом Килвин подогнал схему под стандарты и внес ее в записи. Надо же было его как-то назвать, прежде чем выставить на продажу.
Бэзил перестал улыбаться.
— А это было как раз тогда, когда прошел слух, что ты погиб в море. И Килвин привел магистра Элодина…
— Чтобы дать вещи достойное имя, — сказал я, все еще вертя его в руках. — Ну да, конечно.
— Килвин немного поворчал, — сказал Бэзил. — Что это, мол, ерунда и показуха. Но название прижилось.
Он пожал плечами, наклонился, пошарил и достал конторскую книгу.
— Ну ладно, деньги-то забирать будешь? — он принялся листать страницы. — Сейчас, наверно, уже немало накопилось. Их многие делают.
Он отыскал нужную страницу и провел пальцем вдоль строки.
— Ага, вот. Пока что продано двадцать восемь…
— Бэзил, — перебил я, — я вообще не понимаю, о чем речь. Килвин же уже заплатил мне за первый, который я сделал.
Бэзил нахмурил лоб.
— Ну как же, комиссия! — сказал он. Потом, видя мой недоумевающий взгляд, пояснил: — Каждый раз, как хранение что-то продает, артная получает тридцать процентов комиссионных, а владелец схемы — десять.
— А я думал, хранение получает все сорок! — изумился я.
Он дернул плечом.
— Обычно — да. Старые-то схемы почти все принадлежат хранению. Многое изобретено уже давно. Но за новинки…
— А Манет мне этого не говорил, — сказал я.
Бэзил виновато поморщился.
— Старина Манет — просто рабочая лошадка, — вежливо сказал он. — Но не самый изобретательный человек. Сколько он уже здесь, лет тридцать? Не думаю, что он создал хотя бы одну новую схему.