Я же был эдема руэ, а мы знаем все истории на свете!

Так что я рассказал ей "Призрака и гусятницу". Рассказал "Тэма и лопату лудильщика". Я рассказывал ей истории о дровосеках и дочерях вдовы и о находчивых сиротах.

А Фелуриан рассказывала мне за это истории о людях: "Рука и сердце жемчужины", "Про мальчика, который бродил посередине". У фейе имеются свои легендарные персонажи: Мавин Человекоподобный, Алавин Вселикий. Как ни странно, Фелуриан никогда не слышала ни о Таборлине Великом, ни об Орене Велсайтере, но Иллиена она знала. Я гордился тем, что один из эдема руэ попал в истории, которые рассказывают друг другу фейе.

Я не упустил из виду тот факт, что сама Фелуриан может быть источником информации об амир и чандрианах, которую я ищу. Насколько приятнее было бы узнать правду от нее, чем бесконечно рыться в древних книгах в пыльных библиотеках!

К несчастью, Фелуриан не смогла сообщить мне ничего из того, на что я надеялся. Она знала истории об амир, но истории эти были тысячелетней давности.

А когда я принялся расспрашивать об амир в более недавние времена, про церковных рыцарей, про киридов с кровавыми татуировками, она лишь рассмеялась.

— Люди никогда не были амир, — сказала она, с ходу отметая эту идею. — Те, о ком ты говоришь, похожи на детей, вырядившихся в родительские одежды.

Хотя я мог ожидать подобной реакции от кого угодно, услышав это от Фелуриан, я был особенно обескуражен. И все же я был рад услышать, что я оказался прав и амир существовали задолго до того, как сделались рыцарями тейлинской церкви.

Поскольку с амир у меня ничего не вышло, я попытался перевести разговор на чандриан.

— Нет, — сказала она, глядя мне в глаза и вытянувшись в струнку, — о семерых я говорить не стану.

Ее нежный голос сейчас не был ни капризным, ни игривым. Ответ не оставлял места для обсуждения или новых расспросов.

Впервые за все время после нашего первоначального противостояния я ощутил струйку ледяного страха. Она была так хрупка и мила, так легко было забыть, что она такое на самом деле.

И все же я не мог так просто оставить эту тему. Ведь это и в самом деле был шанс, какой представляется раз в жизни. Если мне удастся убедить Фелуриан рассказать мне хотя бы часть того, что ей известно, я могу узнать то, чего не знает никто на свете!

Я улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой и набрал воздуху, собираясь заговорить, но не успел я вымолвить ни слова, как Фелуриан подалась ко мне и поцеловала прямо в губы. Губы у нее были теплые и бархатистые. Ее язычок коснулся моего языка, она игриво прикусила мою нижнюю губу.

Когда она отпустила меня, я остался запыхавшимся, с колотящимся сердцем. Она смотрела на меня, ее темные глаза были полны нежности и ласки. Она провела ладонью по моему лицу, коснувшись моей щеки мягко, точно цветок.

— Милый мой, любимый, — сказала она, — если ты еще раз спросишь о семерых в этом месте, я прогоню тебя прочь. Неважно, как ты об этом спросишь, твердо или нежно, напрямую или исподволь. Если ты спросишь, я прогоню тебя прочь бичом из змей и колючей ежевики. Я буду гнать тебя, рыдающего и окровавленного, и не остановлюсь, пока ты не умрешь или не покинешь Фейе.

Говоря это, она не сводила с меня глаз. И, хотя я ни разу не потупился и не заметил перемены, теперь ее взгляд уже не был ласков и полон обожания. Ее глаза потемнели, как грозовые тучи, сделались жесткими, точно лед.

— Я не шучу, — продолжала она. — Клянусь в этом своим цветком и луной, вечно изменчивой. Клянусь в этом солью, и камнем, и небом. Клянусь в этом пением и смехом, клянусь звуком моего собственного имени.

Она поцеловала меня снова, нежно прижавшись губами к моим губам.

— Я поступлю, как сказала.

На том дело и кончилось. Я, может, и дурак, но все же не настолько.

Зато Фелуриан более чем охотно рассказывала о самом королевстве Фейе. Многие из ее историй затрагивали тонкую политику фейенских дворов: Тайн Маэль, Даэндан, Двора Дрока. Мне было нелегко следить за ходом повествования: я ведь ничего не знал о фракциях, которые были замешаны в событиях, не говоря уже о тонкой сети союзов, фальшивых заверений в дружбе, всем известных тайн и старых обид, связывавших воедино общество фейе.

Дело еще усложнялось тем, что Фелуриан считала само собой разумеющимся, что некоторые вещи мне известны. Ну, к примеру, если я возьмусь вам что-нибудь рассказывать, я же не стану вам объяснять, что ростовщиками бывают, как правило, сильдийцы или что модеганская династия — самый древний королевский род. Кто же этого не знает?

Вот и Фелуриан, рассказывая мне свои истории, опускала подобные детали. Например, кто же не знает, что Двор Дрока вмешался в берентальту между Маэль и домом Файн?

А почему это так важно? Ну как же, ведь это означает, что теперь те, что на дневной стороне, презирают членов Дрока. Что такое берентальта? Ну, танец такой. А отчего этот танец столь важен?

После череды подобных вопросов глаза у Фелуриан мало-помалу начинали сердито сужаться. Я быстро понял, что лучше молчать и слушать, ничего не понимая, чем пытаться выяснить все подробности, рискуя навлечь на себя ее раздражение.

И все же я многое узнал из этих историй: сотни мелких, разрозненных фактов о фейе. Названия дворов, древних битв, имена известных личностей. Я узнал, что на тиана никогда нельзя глядеть обоими глазами сразу и что беладарам ни в коем случае нельзя дарить один плод цинны, это для них страшное оскорбление.

Вы можете подумать, что эти сотни фактов позволили мне что-то узнать о фейе. Что я каким-то образом соединил их между собой, точно кусочки головоломки, и понял истинное положение вещей. Ведь сотни фактов — это, в конце концов, очень много…

Но нет. Тысяча — это вроде бы много, но звезд на небе больше, и они не складываются ни в карту, ни в картину. Все, что я знал наверняка, наслушавшись всех этих историй Фелуриан, — это что я не имею ни малейшего желания впутываться в дела фейенских дворов, будь то даже самый благожелательный из них. С моей-то удачливостью с меня сталось бы засвистеть, проходя под ивой, и тем самым смертельно оскорбить Божьего цирюльника или что-нибудь в этом духе.

И еще одно я усвоил из этих историй: фейе не такие, как мы. Об этом так легко позабыть, ведь многие из них на вид ничем не отличаются от нас. Они говорят на нашем языке. У них два глаза, две руки, и губы улыбаются точно так же, как наши. Но все это — лишь видимость. Мы разные.

Я слышал, многие говорят, будто люди отличаются от фейе, как собаки от волков. Это удобная аналогия, однако она неверна. Волков отличает от собак лишь малая частица крови. И те и другие воют по ночам. Если их ударить, оба огрызнутся.

Нет. Наш народ и их племя различны, как вода и спирт. В одинаковых стаканах они очень похожи. Оба жидкие. Оба прозрачные. Оба мокрые — более или менее. Но один горит, другая нет. И ни темперамент, ни время тут ни при чем. Эти жидкости ведут себя по-разному потому, что вода и спирт — совершенно, абсолютно разные вещи.

То же самое можно сказать и про людей и фейе. Мы часто забываем это — и жестоко за это расплачиваемся.

Наверно, мне следует объяснить некоторые особенности Фейе.

На первый взгляд ничего особенно странного в той лесной прогалине, где обитала Фелуриан, не было. В целом она выглядела как участок древней, нетронутой пущи. Если бы не незнакомые звезды над головой, я бы мог подумать, что по-прежнему нахожусь в каком-то уединенном уголке Эльда.

Однако это было не совсем так. С тех пор как я расстался со своими товарищами-наемниками, я успел уснуть и проснуться раз десять, не меньше. Несмотря на это, небо над беседкой Фелуриан по-прежнему оставалось густо-лиловым, как в летние сумерки, и меняться не думало.

Я мог лишь приблизительно догадываться, сколько времени я нахожусь в Фейе. А главное, я понятия не имел, как сейчас течет время в мире смертных. В историях много говорится о мальчиках, которые уснули в волшебном круге фей, а пробудились уже дряхлыми старцами. О девушках, которые заблудились в лесу и вернулись много лет спустя, ничуть не постарев и утверждая, будто прошло всего несколько минут.