Я повернулся к Денне, которая тоже встала. Она встретила мой взгляд и улыбнулась:

— Тоже надеюсь увидеться. — Она протянула руку.

Я выдал ей свою самую ослепительную улыбку:

— Надежда есть всегда.

Я пытался, чтобы слова прозвучали остроумно, но получилось грубо и резко. Мне пришлось уйти, дабы не выставить себя еще большим ослом. Я быстро пожал руку Денны; на ощупь она оказалась слегка прохладной, мягкой и изящной, но сильной. Я не поцеловал ее, поскольку Совой был моим другом, а с друзьями так поступать не стоит.

Через некоторое время я — с немалой помощью Деоча и Вилема — напился.

Итак, три студента держат свой не слишком прямой путь обратно в Университет. Посмотрите, как они идут, только слегка пошатываясь и заплетаясь в ногах. Стоит тишина, и, когда колокол на башне бьет поздний час, звук не рушит, а подчеркивает тишину. Тишину, которую уважают даже кузнечики: их голоса как осторожные стежки на ее ткани — крошечные, почти невидимые.

Ночь вокруг этих троих подобна теплому бархату. Звезды — алмазы в безоблачном небе — превращают дорогу под ногами в пыльное серебро. Университет и Имре — средоточия знаний и искусства, сильнейшие из четырех сторон цивилизации. Здесь, на дороге между ними двумя, нет ничего, кроме старых деревьев и высокой травы, клонящейся под ветром. Ночь совершенна в своей дикости и пугающе прекрасна.

Трое юношей: один темный, один светлый и один — за неимением лучшего слова — пламенный — не замечают ночи. Возможно, какая-то частичка их и видит ее, но они молоды и пьяны и глубоко в сердцах своих лелеют надежду, что никогда не постареют и не умрут. Они также знают, что любовь и дружба никогда их не покинут. Юноши владеют многими знаниями, но ни одно из них не кажется таким важным, как это.

Возможно, они правы.

На следующий день я пошел на экзаменационную лотерею, испытывая первое в своей жизни похмелье. Томимый легкой тошнотой, я встал в самую короткую очередь и попытался отвлечься от галдежа сотен студентов, толпящихся вокруг, покупающих, продающих, торгующихся и громко жалующихся на выпавшие им жребии.

— Квоут, сын Арлидена, — сказал я, когда наконец подошла моя очередь.

Унылая женщина отметила мое имя, и я вытащил квадратик из черного бархатного мешочка. На нем было написано: «Хаэтен: полдень». Еще пять дней, куча времени на подготовку.

Но когда я повернул обратно к гнездам, меня осенила мысль. Сколько времени на подготовку мне на самом деле нужно? И что важнее, сколько я смогу на самом деле выучить, не имея доступа к архивам?

Обдумав это, я поднял над головой руку с отогнутыми средним и большим пальцем, подавая сигнал, что у меня жребий на пятый день от сего дня и я хочу его продать.

Вскоре ко мне подошла незнакомая студентка.

— Четвертый день, — сказала она, показывая свой жребий. — Я дам тебе йоту взамен.

Я покачал головой. Она пожала плечами и побрела прочь.

Следующим был Галвен, ре'лар из медики. Он поднял указательный палец, показывающий, что у него жребий на сегодняшний день. По его тревожному лицу и кругам под глазами я догадался, что он не горит желанием оказаться на экзамене так скоро.

— Пять йот возьмешь?

— Вообще-то я хотел целый талант…

Он кивнул, зажав свой собственный жребий между пальцами. Это была справедливая цена. Никто не хотел идти на экзамены в первый же день.

— Может быть, позже. Я еще немного осмотрюсь.

Глядя, как он уходит, я подивился, какую перемену сотворил во мне всего один день. Вчера пять йот показались бы мне всеми сокровищами мира. Но сегодня мой кошелек был тяжел…

Я погрузился в раздумья, сколько же денег я заработал за вчерашний вечер, когда увидел приближающихся Вилема и Симмона. Вил выглядел немного бледным, несмотря на смуглую сильдийскую кожу. Я решил, что он тоже переживает последствия вчерашнего пира.

Сим, однако, был бодр и весел, как всегда.

— Угадай, кто вытянул жребий на сегодня? — Он мотнул головой куда-то за плечо. — Амброз и несколько его дружков. Вполне достаточно, чтобы заставить меня поверить в справедливость вселенной.

Повернувшись, чтобы осмотреть толпу, я услышал голос Амброза, прежде чем увидел его.

— …из того же самого мешка. Значит, они погано все перемешали. Надо заново начать это дурацкое мошенничество и…

Амброз шел с несколькими хорошо одетыми друзьями, их глаза метались по толпе, ища поднятые руки. Амброз был всего в трех метрах, когда наконец посмотрел на лицо и понял, что рука, к которой он идет, — моя.

Он остановился как вкопанный, скорчил презрительную мину, а затем вдруг разразился лающим смехом:

— Ах ты, бедненький мальчик. Есть уйма времени, но не на что его потратить. Разве Лоррен еще не пустил тебя обратно?

— Молот и рог, — устало сказал Вилем за моей спиной.

Амброз улыбнулся мне:

— Вот что скажу: я дам тебе полпенни и одну из своих старых рубашек за твой жребий. Тогда тебе найдется что надеть, пока будешь стирать вторую в речке.

Дружки за его спиной захмыкали, оглядывая меня с ног до головы.

Я продолжал изображать беспечность, не желая доставлять ему удовольствие. По правде говоря, я очень хорошо знал, что у меня всего две рубашки и после двух четвертей постоянной носки они обветшали. Совсем обветшали. И кроме того, я и вправду стирал их в реке, поскольку у меня никогда не было денег на прачечную.

— Я, пожалуй, откажусь, — легко сказал я. — Мне кажется, у тебя подол чересчур пятнистый.

Я потыкал в свою рубашку, демонстрируя разницу. Несколько студентов рядом засмеялись.

— Что-то я не понял, — тихо сказал Вилу Симмон.

— Он намекает, что у Амброза… — Вил замялся. — Эдамете тасс, болезнь, которую получаешь от шлюх. Там выделения…

— Все-все, — быстро сказал Сим. — Я понял. Противно. Амброз еще и зеленое носит.

Амброз, однако, заставил себя усмехнуться шутке вместе с толпой.

— Полагаю, я этого заслуживаю, — сказал он. — Ну ладно, пенни для нищих. — Он вытащил кошелек и позвенел им. — Сколько ты хочешь?

— Пять талантов, — сказал я.

Он застыл, уставившись на меня, так и не успев развязать кошелек. Цена была невероятная. Несколько зрителей подтолкнули друг друга локтями, очевидно надеясь, что я как-нибудь обдурю Амброза и заставлю его заплатить в несколько раз больше, чем мой жребий стоил в действительности.

— Прости, — поинтересовался я. — Тебе пересчитать в йотах?

Было общеизвестно, что на прошлых экзаменах Амброз плохо справился с арифметикой.

— Пять — это смешно, — сказал он. — Тебе повезет, если ты их вообще получишь.

Я выдавил из себя беспечное пожатие плечами.

— Ну так и быть, согласен на четыре.

— Лучше соглашайся на один, — настаивал Амброз. — Я не идиот.

Глубоко вдохнув-выдохнув, я смирился:

— Сомневаюсь, что смогу отдать за столько… один и четыре? — спросил я, с отвращением слушая, как жалобно звучит мой голос.

Амброз по-акульи осклабился.

— Вот что я тебе скажу, — великодушно начал он. — Я дам тебе один и три. Время от времени я не чуждаюсь благотворительности.

— Спасибо, сэр, — смиренно сказал я. — Это очень ценное качество.

Я чувствовал разочарование толпы: я, как собака, опрокинулся на спину за Амброзовы деньги.

— Не стоит, — самодовольно сказал Амброз. — Всегда приятно помочь нуждающимся.

— В винтийских деньгах это будет два нобля, шесть битов, два пенни и четыре шима.

— Могу посчитать и сам, — оборвал меня он. — Я с детства путешествовал по миру с отцовской свитой. Я умею считать деньги.

— Конечно-конечно, — склонил я голову. — Глупо с моей стороны… — Я с любопытством поднял взгляд. — И в Модеге, значит, побывал?

— Естественно, — рассеянно сказал он, продолжая выгребать монеты из кошелька. — Я был при высоком дворе Цершаена. Дважды.