Я слышал, как Мартен у меня за спиной бормочет.

— Нет, нет, нет! — бубнил он себе под нос, словно сам себя уговаривал. — Нет-нет-нет-нет-нет! Ни за что, ни за какие деньги!

Я оглянулся через плечо. Лихорадочный взгляд следопыта был устремлен вперед, на поляну, но он, казалось, был скорее напуган, чем возбужден. Темпи стоял, и на его лице, обычно бесстрастном, отчетливо отражалось изумление. Дедан напряженно застыл, лицо у него вытянулось, в то время как Геспе стреляла глазами то на него, то на поляну.

А Фелуриан запела снова. Ее пение было как обещание теплого очага в холодную ночь. Как улыбка юной девушки. Я помимо своей воли вспомнил Лози из "Пенни и гроша", ее рыжие кудряшки как языки пламени. Я вспомнил, как вздымалась ее упругая грудь и как ее рука коснулась моих волос.

Фелуриан пела, и меня тянуло туда. Влечение было сильным, но не настолько, чтобы я не мог удержаться. Я снова посмотрел на поляну и увидел ее, ее кожу, серебристо-белую под вечерними небесами. Она наклонилась, зачерпнула воды изящней любой танцовщицы.

Внезапно меня посетила ясная, отчетливая мысль. А чего я, собственно, боюсь? Сказок? Это же магия, подлинная магия. Более того — это магия пения. Если я упущу такую возможность, я себе этого никогда не прощу!

Я еще раз окинул взглядом своих спутников. Мартен заметно дрожал. Темпи потихоньку отступал назад. Дедан стиснул кулаки. Что же я, буду вести себя как они, суеверные и боязливые? Нет! Никогда. Я член арканума. Я мастер имен. Я из эдема руэ!

Я почувствовал, как в груди у меня поднимается безумный хохот.

— Встретимся через три дня в "Пенни и гроше"! — сказал я и шагнул на поляну.

Теперь притяжение Фелуриан ощущалось куда сильнее. Кожа ее сияла под луной. Длинные волосы окутывали ее, точно тень.

— Да пошло оно все! — буркнул у меня за спиной Дедан. — Если уж этот идет, тогда и я…

Послышалась короткая возня, что-то рухнуло наземь. Оглянувшись через плечо, я увидел, что Дедан валяется ничком в невысокой траве. Геспе упиралась коленом ему в поясницу, заломив руку за спину. Дедан слабо сопротивлялся и яростно бранился.

Темпи смотрел на них бесстрастно, словно судил борцовский поединок. Мартен бешено размахивал руками.

— Парень! — настойчиво шипел он. — Уходи оттуда! Парень, вернись!

Я снова обернулся к озеру. Фелуриан смотрела на меня. Даже отсюда, метров с тридцати, я видел ее глаза, темные, исполненные любопытства. Ее губы растянулись в широкой зловещей улыбке. Она расхохоталась. Смех был звонкий и радостный. Нечеловеческий смех.

А потом она бросилась бегом через поляну, проворная как воробей, грациозная как лань. Я устремился в погоню, и, несмотря на тяжелый мешок за плечами и меч на поясе, я мчался так стремительно, что мой плащ развевался у меня за спиной точно знамя. Никогда прежде я так не бегал и никогда после тоже. Я бежал, как бегают дети, легко и быстро, ничуть не боясь упасть.

Фелуриан неслась впереди. Нырнула в кусты. Смутно припоминаю деревья — запах земли, серый монолит, освещенный луной… Ее смех. Она уворачивается, пляшет, манит вперед. Ждет, пока я подбегу так близко, что еще чуть-чуть — и дотянусь до нее, потом убегает прочь. Она сияет в лунном свете. Цепкие ветви, брызги, теплый ветер…

И я хватаю ее. Ее руки зарываются в мои волосы, привлекают меня поближе. Ее жадные губы. Ее язычок, застенчивый и проворный. Ее дыхание проникает ко мне в рот, ударяет в голову. Жаркие соски упираются мне в грудь. От нее пахнет клевером, мускусом, спелыми яблоками, попадавшими на землю…

Никаких колебаний. Никаких сомнений. Я точно знаю, что делать. Мои руки оплетают ее шею. Касаются ее лица. Зарываются в ее волосы. Скользят вдоль шелковистого бедра. Стискивают ее бока. Обвивают ее тонкую талию. Приподнимают ее. Укладывают на землю…

И она извивается подо мной, гибкая и томная. Медленно, со вздохами. Ее ноги охватывают меня. Спина выгибается. Жаркие пальцы вцепляются мне в плечи, в руки, хватаются за поясницу…

И она оказывается на мне верхом. Ее движения яростны и стремительны. Длинные волосы скользят по моей коже. Она запрокидывает голову, дрожит и трепещет, стонет и кричит на незнакомом языке. Острые ногти впиваются в гладкие мышцы у меня на груди…

И во всем этом музыка. В ее бессловесных стонах, взлетающих и утихающих. В ее дыхании. В стуке моего сердца. Ее движения замедляются. Я стискиваю ее бедра в отчаянном контрапункте. Наш ритм как безмолвная песня. Как внезапный раскат грома. Как еле слышный рокот далекого барабана…

И вот все замирает. Я выгибаюсь всем телом. Я натянут как струна лютни. До дрожи. До боли. Меня перетянули, я вот-вот лопну…

Я очнулся оттого, что нечто краем задело мое сознание. Я открыл глаза и увидел деревья, распростершие ветви на сумеречном небе. Я лежал на шелковых подушках, а в нескольких шагах от меня раскинулась во сне нагая Фелуриан.

Она выглядела гладкой и совершенной как статуя. Но она дышала во сне, и я укорил себя за это сравнение. Я знал, что в ней нет ничего общего с холодным камнем. Теплая, гибкая. Самый отполированный мрамор — наждак в сравнении с ней.

Моя рука потянулась было, чтобы коснуться ее, но я сдержался, не желая портить эту идеальную картину. Какая-то смутная мысль начинала тревожить меня, однако я отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

Губы Фелуриан раскрылись, она вздохнула, издав звук, похожий на воркование горлинки. Я вспомнил прикосновение этих губ. Мне мучительно захотелось еще, и я заставил себя отвернуться, чтобы не смотреть на эти уста, нежные, как лепесток.

Ее сомкнутые веки были разукрашены, подобно крыльям бабочки, лиловыми и черными завитками и бледно-золотистыми узорами, сливающимися с цветом ее кожи. Ее глаза слабо двигались во сне, и казалось, будто бабочка шевелит крылышками. Одно это зрелище, пожалуй, стоило той цены, которую платят все мужчины, чтобы его увидеть.

Я пожирал ее глазами, сознавая, что все слышанные мною песни и истории были ничто. Она была тем, о чем мечтает каждый мужчина. Где я ни побывал, сколько женщин ни повидал — лишь однажды я встретил ту, что могла сравниться с ней.

Что-то отчаянно взывало ко мне из глубины моего разума, но я был слишком заворожен движением ее глаз под веками и формой ее губ — она как будто готова была целовать меня даже во сне. И я раздраженно отмахнулся от назойливой мысли.

"Я должен был сойти с ума. Или умереть".

Эта мысль наконец-то прорвалась на поверхность сознания, и все волосы на моем теле внезапно встали дыбом. Это был миг полной, ослепительной ясности — я как будто всплыл на поверхность, хватая воздух ртом, и поспешно зажмурился, стараясь погрузиться в "каменное сердце".

Ничего не вышло. Впервые в жизни это холодное молчаливое спокойствие мне не давалось. Стоявшая перед мысленным взором Фелуриан отвлекала меня. Сладостное дыхание. Податливая грудь. Нетерпеливые, отчаянные вздохи, вырывавшиеся из алчных, нежных, как лепесток, губ…

"Камень!" Я, не открывая глаз, закутался, точно в плащ, в спокойный рационализм "каменного сердца", прежде чем осмелился вновь подумать о ней.

Так. Что мне известно? Я вспомнил сотню историй о Фелуриан и принялся вычленять повторяющиеся мотивы. Фелуриан прекрасна. Она зачаровывает смертных мужчин. Они уходят в Фейе следом за ней и умирают в ее объятиях.

От чего они умирают? Догадаться нетрудно: от крайнего физического истощения. Сил я потратил действительно немало, и человек хилый или ведущий сидячий образ жизни мог бы такого и не выдержать. Теперь, когда я об этом задумался, я осознал, что чувствую себя как хорошо выжатая тряпка. Плечи болели, колени саднило, шея была разукрашена синяками любовных укусов от правого уха до самой груди, и…

Мое тело воспламенилось, и я поскорей удалился поглубже в "каменное сердце", пока пульс не замедлился и я не сумел выбросить — или хотя бы на время отложить — мысли о ней.