Я снова кивнул. Искренняя мольба.

— Здесь, как и во всем, есть свои правила. Я расскажу эту историю только один раз. После этого тебе нельзя будет о ней говорить. После этого тебе нельзя будет задавать вопросы.

Шехин обвела взглядом нас с Вашет. Глубокая серьезность.

— Об этом можно будет говорить не ранее, чем ты проспишь тысячу ночей. Вопросы можно будет задавать не ранее, чем пройдя тысячу километров. Теперь, когда ты знаешь все это, желаешь ли ты услышать ее?

Я кивнул в третий раз, испытывая нарастающее возбуждение.

Шехин заговорила чрезвычайно торжественно:

— Было некогда великое царство, населенное великим народом. То было не Адемре. Они были тем, чем было Адемре до того, как мы стали самими собой.

В те же времена они были самими собой, прекрасными и могучими женами и мужами. Они пели песни силы и сражались не хуже Адемре.

Было у них великое государство. Имя того государства ныне забыто. Оно и не имеет значения, ибо государство то пало, и с тех пор земля раскололась и небеса изменились.

В государстве том было семь городов и один. Имена семи городов забыты, ибо их постигло предательство и время уничтожило их. И один город тоже был уничтожен, но имя его сохранилось. Он звался Тариниэль.

У государства был враг — у любой силы есть враги. Однако враг был не настолько могуч, чтобы его повергнуть. И сколько враг ни дергал, ни тянул, государство стояло прочно. Имя врага известно, но оно подождет.

Поскольку враг не мог одолеть государство силой, он копошился, точно червь в яблоке. Враг противоречил летани. Он отравил еще семерых, настроил их против государства, и они забыли летани. Шестеро из них предали города, что им доверились. Шесть городов пали, и имена их забыты.

Один же вспомнил летани и не предал города. Тот город не пал. Один из них вспомнил летани, и у государства осталась надежда. На один непадший город. Но даже самое имя того города забыто, погребено во времени.

Семь же имен известны. Имя одного и шестерых, что следуют за ним. Семь имен пережили падение государства, и расколовшуюся землю, и изменившиеся небеса. Семь имен сохранились в долгих странствиях Адемре. Семь имен известны, имена семерых предателей. Помни их и знай по их семи знакам:

— Реши! Нет! — вскрикнул Баст. Лицо у него было ошеломленным. — Прекрати!

Он вскинул руки, словно желая зажать трактирщику рот.

— Не говори таких вещей!

Квоут безрадостно улыбнулся.

— Скажи, Баст, кто вообще научил тебя науке об именах?

Баст покачал головой.

— Не ты, Реши. Есть вещи, которые в Фейе знает любое дитя. И о них не стоит говорить вслух. Никогда.

— И почему же? — осведомился Квоут самым что ни на есть менторским тоном.

— Потому что есть в мире такое, что знает, когда его называют по имени! — Баст сглотнул. — И может определить, где именно о нем говорят.

Квоут тяжело вздохнул.

— От того, чтобы один раз произнести имя вслух, особого вреда не будет, Баст.

Он откинулся на спинку стула.

— Как ты думаешь, откуда у адемов взялись традиции, связанные именно с этой историей? Рассказать только раз и не задавать никаких вопросов?

Баст задумчиво опустил глаза. Квоут улыбнулся натянутой улыбкой.

— Именно! Пытаться отыскать того, кто один раз назвал твое имя, — все равно что выследить человека в лесу по одному-единственному отпечатку ноги.

Хронист спросил осторожно, словно не хотел перебивать:

— А что, неужели такое действительно возможно? На самом деле?

Квоут угрюмо кивнул.

— Думаю, именно так они и отыскали мою труппу, когда я был мальчишкой.

Хронист нервно огляделся по сторонам, потом нахмурился и явно сделал над собой усилие, чтобы перестать озираться. В результате он замер на стуле, выглядя ничуть не менее нервозным, чем прежде.

— Это что же, значит, они и сюда явиться могут? Ты уж точно немало о них говорил…

Квоут только рукой махнул.

— Да нет. Тут главное — имена. Истинные имена. Сокровенные. А их я избегал именно по этой причине. Мой отец очень заботился о подробностях. Он годами расспрашивал и раскапывал старые истории про чандриан. Подозреваю, он наткнулся на некоторые из их древних имен и вплел их в свою песню…

Хронист, казалось, понял разницу.

— И репетировал ее снова и снова.

Трактирщик задумчиво улыбнулся.

— Не переставая, если я хоть чуть-чуть его знал. Не сомневаюсь, что они с моей матерью делали все, чтобы в песне не осталось ни единой занозы, прежде чем они споют ее на публике. Они были перфекционисты.

Он устало вздохнул.

— Должно быть, для чандриан это было все равно как если бы кто-то то и дело мигал им маячком. Думаю, единственное, что спасало моих родителей так долго, — это то, что мы постоянно находились в пути.

Баст вмешался снова:

— Вот почему не следует говорить таких вещей, Реши!

Квоут нахмурился.

— Баст, я с тех пор уже проспал тысячу ночей и отмерил не одну тысячу километров. Один раз произнести их можно. В наши дни, когда сам ад вырвался на волю, люди куда чаще вспоминают древние предания, уж поверь мне. И если чандрианы прислушиваются к своим именам, не сомневаюсь, они слышат раскаты шепота от Аруэха до Окружного моря.

Судя по лицу Баста, его это не особо успокоило.

— А кроме того, — сказал Квоут, устало вздохнув, — хорошо, если они будут записаны. Может, кому-нибудь со временем и пригодится.

— И все-таки, Реши, ты бы поосторожней…

— Я все последние годы только и делал, что осторожничал, Баст! — воскликнул Квоут. Его раздражение наконец прорвалось наружу. — И что, сильно мне это помогло? К тому же если то, что ты говорил про Ктаэха, правда, значит, все кончится слезами, что бы я ни делал. Так это или нет?

Баст открыл рот, потом закрыл его, явно не зная, что сказать. Потом бросил взгляд в сторону Хрониста, умоляя о поддержке.

Заметив это, Квоут тоже обернулся и посмотрел на Хрониста, с любопытством приподняв бровь.

— Я лично понятия не имею, — сказал Хронист, опустил глаза, открыл свой портфель и достал испачканную чернилами тряпочку. — Вы оба видели вершину моих талантов именователя: "Железо". А это провал, как ни посмотри. Магистр имен объявил, что обучать меня — только впустую тратить время.

— Звучит знакомо, — пробормотал Квоут.

Хронист пожал плечами.

— Ну, лично я поверил ему на слово.

— А чем он это мотивировал, не припомнишь?

— У него было много конкретных претензий: я знаю слишком много слов. Я никогда не был голоден. Я чересчур мягок…

Руки Хрониста деловито оттирали кончик пера.

— Я счел, что он ясно сформулировал свою позицию, когда сказал: "Кто бы мог подумать, что в таком хилом книжном черве-хранисте, как вы, имеется железо?"

Квоут сочувственно усмехнулся.

— Что, так и сказал?

Хронист пожал плечами.

— Вообще-то он назвал меня говнюком. Я просто не хотел оскорблять слух нашего юного друга, — он кивнул на Баста. — Судя по всему, у него выдался нелегкий день.

Теперь Квоут улыбался во весь рот.

— Жалко все-таки, что мы учились в Университете в разное время!

Хронист еще разок протер перо мягкой тряпочкой и принялся разглядывать его в тускнеющем свете из трактирного окна.

— На самом деле нет, — сказал он. — Я бы вам не понравился. Я и в самом деле был хилым говнюком. При этом избалованным. И самодовольным.