— Да нет, лудильщик, сдается мне, песни писать я пока что бросил.

Он пожал плечами, по-прежнему протягивая мне папку.

— Ну, не песни, так письма! Я знаю одного парня, которому как-то раз пришлось вскрыть себе вены, чтобы написать записку возлюбленной. Это, конечно, весьма романтично. И очень символично. Но еще и весьма болезненно, негигиенично и смотрится жутковато, если честно. Так что теперь он всегда носит при себе перо и чернила!

Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица: слова лудильщика напомнили мне о том, о чем я совсем позабыл в спешке, уходя из Северена. Денна! После разговора с маэром о разбойниках, двух бутылок крепкого вина и бессонной ночи мысли о ней совершенно вылетели у меня из головы. И я ушел после нашей ужасной ссоры, не сказав ни слова! Что она подумает, раз я так жестоко разговаривал с ней, а потом взял и исчез?

Я был уже в целом дне пути от Северена. Не мог же я вернуться только затем, чтобы предупредить ее, что ухожу? Я поразмыслил. Нет. А кроме того, Денна сама столько раз исчезала без предупреждения, не сказав ничего на прощание… Уж конечно, она меня поймет, если я поступлю так же…

"Глупо… Глупо… Глупо…" Мои мысли метались по кругу: я пытался сделать выбор из нескольких равно неприятных вариантов.

И тут хриплый рев лудильщикова осла навел меня на мысль.

— Скажи, лудильщик, а ты, часом, не в Северен ли направляешься?

— Скорее за Северен, чем в него, — сказал он. — Но и туда тоже.

— Я только что вспомнил, что мне нужно отправить письмо. Если я тебе его дам, возьмешься ли ты отнести его в один трактир?

Он медленно кивнул.

— Возьмусь, — сказал он. — При условии, что вам понадобится бумага и чернила…

Он улыбнулся и помахал папкой.

Я поморщился.

— Понадобится, лудильщик. Но сперва скажи, сколько ты с меня возьмешь за все вместе взятое?

Он окинул взглядом разложенные товары.

— Соль с коробочкой — четыре бита. Нож — пятнадцать битов. Бумага, перья и чернила — восемнадцать битов. Огниво — три бита.

— И доставка письма, — добавил я.

— Срочная доставка! — с улыбкой уточнил лудильщик. — Причем даме, судя по вашему выражению лица.

Я кивнул.

— Так-так… — лудильщик потер подбородок. — Ну, в других обстоятельствах я бы заломил тридцать пять, мы бы с вами как следует поторговались, и вы бы сбили цену до тридцати.

Цена была разумная, особенно учитывая, как нелегко добыть хорошую бумагу. И тем не менее это была треть тех денег, что дал мне маэр. И эти деньги нам потребуются на еду, на ночлег, на другие нужды…

Но не успел я что-нибудь ответить, как лудильщик продолжал:

— Однако я вижу, что для вас это слишком дорого. А смею заметить, плащ на вас на диво хороший. Я лично всегда рад сторговаться и оказать человеку услугу…

Я машинально плотней завернулся в свой красивый вишневый плащ.

— Может, я бы и согласился с ним расстаться, — сказал я. Мне даже не пришлось изображать сожаление — оно было неподдельным. — Но тогда ведь я останусь без плаща! А ну как дождь пойдет, что же я стану делать?

— Это не проблема! — сказал лудильщик. Он вытряхнул из мешка матерчатый сверток и показал его мне. Когда-то ткань была черной, но от времени и многочисленных стирок она вылиняла, сделавшись темно-зеленоватой.

— Потрепанный малость, — заметил я, щупая расходящийся шов.

— Да ладно, просто хорошо объезженный! — возразил лудильщик, набрасывая плащ мне на плечи. — А сидит-то как! И цвет вам идет, как раз глаза подчеркивает. К тому же на дороге, где полно разбойников, не стоит выглядеть чересчур богатым!

Я вздохнул.

— А что вы дадите мне в придачу? — спросил я, протягивая ему свой красивый плащ. — Этот плащ и месяц не ношен, заметьте себе, и под дождем ни разу не бывал!

Лудильщик ощупал мой великолепный плащ.

— Ого, сколько кармашков! — с восхищением сказал он. — Чудная вещь!

Я пощупал потертую ткань плаща лудильщика.

— Если дадите в придачу иголку с ниткой, я, так и быть, сменяю свой плащ на все это добро, — сказал я, внезапно охваченный вдохновением. — И вдобавок уплачу вам железный пенни, медный пенни и серебряный пенни!

Я усмехнулся. Это были жалкие гроши. Но именно столько просят лудильщики в сказках, продавая какой-нибудь волшебный амулет ничего не подозревающему сыну вдовы, который отправился по свету искать счастья.

Лудильщик расхохотался, запрокинув голову.

— Я как раз собирался предложить то же самое! — сказал он. Потом закинул мой плащ на плечо и крепко пожал мне руку.

Я порылся в своем кошельке и выудил железный драб, два винтийских полупенни и, к своему изумлению, атуранский твердый пенни. Последнее было большой удачей для меня: твердый пенни стоил всего лишь малую часть винтийского серебряного кругля. Я вытряхнул содержимое десятка карманов вишневого плаща в свой дорожный мешок и забрал у лудильщика свое новое имущество.

Потом торопливо написал записку Денне, объяснив, что мой покровитель неожиданно отослал меня по делам. Извинился за все резкости, которые ей наговорил, и пообещал встретиться с нею сразу, как вернусь в Северен. Мне хотелось бы, чтобы у меня было побольше времени на то, чтобы составить это письмо. Мне хотелось бы подобрать более продуманные извинения, получше все объяснить, — но лудильщик уже упаковал мой красивый плащ, и ему явно не терпелось отправиться дальше.

У меня не было воска, чтобы запечатать письмо, и я использовал уловку, которую придумал, когда писал письма для маэра. Я в несколько раз сложил лист бумаги, а потом свернул его так, что пришлось бы его разорвать, чтобы развернуть снова.

Я протянул письмо лудильщику.

— Его нужно отдать красивой черноволосой женщине по имени Денна. Она живет в "Четырех свечках" в Северене-Нижнем.

— Ах да, совсем забыл! — воскликнул лудильщик, пряча письмо в карман. — Свечки!

Он сунул руку во вьюк и вытащил пучок толстых сальных свечей.

— Свечки-то точно всякому нужны!

Как ни забавно, свечки мне действительно могли пригодиться, хотя и не затем, что он думал.

— А еще у меня есть вакса для сапог, — продолжал он, роясь в тюках. — А то у нас тут знаете какие ливни бывают?

Я рассмеялся и развел руками.

— Я, пожалуй, куплю у вас четыре свечки за бит, но больше я себе ничего позволить не могу. А то, если так дальше пойдет, мне придется купить у вас вашего осла, чтобы увезти все мои покупки!

— Ну, как желаете, — ответил он, легко пожав плечами. — Знаете, молодой господин, иметь с вами дело — одно удовольствие!

На второй день солнце уже садилось, когда мы наконец нашли хорошее место для лагеря. Дедан отправился собирать хворост. Мартен принялся чистить картошку и морковку, а Геспе отправился набрать воды в котелок. Я же взял лопатку Мартена и принялся копать яму под костер.

Темпи, не дожидаясь просьбы, взял сук и мечом настругал сухих стружечек на растопку. Без ножен его меч тоже смотрелся не особенно впечатляюще. Однако, учитывая, как легко он снимал с дерева тонкую, как бумага, стружку, он, должно быть, был острее бритвы.

Я как раз закончил обкладывать кострище камнями. Темпи молча протянул мне горсть растопки.

Я кивнул.

— Может, хочешь взять мой нож? — спросил я, надеясь втянуть его в разговор. За эти два дня я перекинулся с ним едва ли десятком слов.

Светло-серые глаза Темпи взглянули на нож у меня на поясе, потом на его меч… Он покачал головой и нервно передернулся.

— А разве это заточку не портит? — спросил я.

Наемник пожал плечами, избегая смотреть мне в глаза.

Я принялся раскладывать костер, и тут-то я допустил свою первую ошибку.

Надо сказать, вечер был холодный, а все мы устали. Так что вместо того, чтобы в течение получаса заботливо колдовать над костром, раздувая из крохотной искры большое пламя, я обложил наструганную Темпи растопку прутиками, потом расставил вокруг чурочки побольше, соорудив плотный дровяной шалашик.