Мне туго перевязали руку, и некоторое время спустя мы с Вашет сидели вместе с Шехин. Мы находились в комнате, где я прежде никогда не бывал, — менее просторной, чем те комнаты, где мы обсуждали летани. Там стоял маленький захламленный письменный стол, цветы в вазе и несколько удобных, мягких кресел. На одной стене было изображение: три летящие птицы на фоне заката, — не нарисованное, а выложенное тысячами ярких глазурованных плиточек. Я подозревал, что это нечто вроде кабинета Шехин.
— Как рука? — спросила Шехин.
— Нормально, — сказал я. — Порез неглубокий. А Даэльн шьет такими мелкими стежочками, что я подобного и не видывал. Замечательный лекарь.
Она кивнула. Одобрение.
Я поднял левую руку, забинтованную чистым белым полотном.
— Самое сложное — это не шевелить ею в течение четырех дней. Я уже чувствую себя так, словно порезал язык, а не руку.
Шехин чуть заметно улыбнулась в ответ — меня это удивило. Это выражение лица выглядело как серьезный комплимент.
— Ты хорошо выступил сегодня. Кругом только и разговоров, что об этом.
— Я полагаю, у тех, кто это видел, есть более важные темы для разговоров, — скромно ответил я.
Недоверчивая усмешка.
— Быть может, это и так, зато те, кто наблюдал за тобой тайком, наверняка расскажут о том, что видели. Я могу ошибаться, но, думаю, одна только Целеана успела поведать об этом сотне человек, не меньше. К завтрашнему дню все будут думать, что у тебя земля дрожит под ногами, как будто ты не кто иной, как сам Аэте, вернувшийся нас навестить.
Я не мог придумать, что на это сказать, поэтому промолчал. Для меня это было редкостью. Но, как я уже говорил, я успел многому научиться.
— Я ждала этого дня, чтобы кое о чем с тобой поговорить, — сказала Шехин. Осторожное любопытство. — Когда Темпи тебя сюда привел, он многое мне рассказал о проведенном с тобой времени. О том, как вы искали разбойников.
Я кивнул.
— Правда ли, что ты использовал магию крови, чтобы убить нескольких человек, а потом призвал молнию, чтобы погубить остальных?
Услышав это, Вашет вскинула глаза и обвела нас взглядом. Я так привык говорить с нею по-атурански, что мне было странно видеть, как ее лицо обретает невозмутимое адемское бесстрастие. И все же я видел, что она изумлена. Она не знала.
Я хотел было как-то оправдаться, потом решил этого не делать.
— Да.
— Значит, ты могуществен.
Я никогда прежде не думал об этом с такой точки зрения.
— Ну да, я обладаю кое-какой силой. Но есть и помогущественней меня.
— Так ты за этим искал кетан? Чтобы обрести силу?
— Нет. Я ищу из любопытства. Я ищу знания.
— Знание — тоже сила своего рода, — заметила Шехин, а потом как бы сменила тему: — Темпи мне говорил, что среди разбойников был ринта, он был их предводителем.
— Ринта? — почтительно переспросил я.
— Ринта — это плохо. Человек, который более чем человек, но менее чем человек.
— Демон? — уточнил я, машинально использовав атуранское слово.
— Нет, не демон, — сказала Шехин, непринужденно перейдя на атуранский. — Демонов не бывает. Это ваши священники рассказывают сказки про демонов, чтобы вас запугивать.
Она коротко взглянула мне в глаза, вежливо прожестикулировала честно, извинение, серьезно и важно.
— Но в мире много плохих существ. Древних тварей в человеческом обличье. И среди них есть несколько, хуже всех остальных. Они свободно бродят по миру и творят ужасные вещи.
Во мне пробудилась надежда.
— Я еще слышал, что их зовут чандрианами, — сказал я.
Шехин кивнула.
— Я это тоже слышала. Но слово "ринта" подходит лучше.
Шехин окинула меня долгим взглядом и снова перешла на адемский.
— Судя по тому, что Темпи рассказывал о твоей реакции, ты уже встречался с таким существом прежде.
— Да.
— И ты хочешь повстречаться с ним снова?
— Да.
Я сказал это так уверенно, что сам удивился.
— У тебя есть цель?
— Да.
— Какая?
— Убить его.
— Убить такую тварь непросто.
Я кивнул.
— Ты собираешься использовать для этого то, чему тебя учил Темпи?
— Ради этой цели я использую все.
Я машинально хотел было сделать жест "абсолютно", но перевязанная рука помешала. Я сердито посмотрел на нее.
— Это хорошо, — сказала Шехин. — Твоего кетана для этого недостаточно. Он плох для такого взрослого человека, как ты. Для варвара — хорош. Для человека, который учился так мало, хорош, но в целом все равно плох.
Я изо всех сил постарался не выдать личной заинтересованности, в то же время жалея, что не могу показать рукой, насколько важен для меня этот вопрос.
— Шехин, я очень сильно хочу знать об этих ринтах как можно больше.
Шехин долго молчала.
— Я подумаю об этом, — сказала она наконец, сделав жест, который я истолковал как "содрогание". — О подобных вещах не стоит говорить походя.
Я, сохраняя бесстрастную мину, постарался сделать перевязанной рукой жест "глубокое почтительное желание".
— Спасибо, что согласилась подумать об этом, Шехин. Все, что ты можешь о них сказать, для меня дороже золота.
Вашет продемонстрировала сильный дискомфорт, потом вежливое желание и перемену. Пару оборотов назад я бы ничего не понял, но теперь я увидел, что она желает переменить предмет беседы.
Поэтому я прикусил язык и оставил эту тему. К тому времени я уже достаточно знал об адемах, чтобы понять: для того чтобы узнать побольше, лучше не настаивать. У себя в Содружестве я бы настоял на своем и не мытьем, так катаньем вытянул бы из собеседника все, что тот знает. Тут это не подействовало бы. Здесь могли сработать только безмолвие и бездействие. Требуется терпение. Пусть Шехин вернется к этой теме, когда сама сочтет нужным.
— Как я уже говорила, — продолжала Шехин. Признание помимо воли, — твой кетан плох. Но если ты будешь заниматься как следует в течение года, ты станешь равен Темпи.
— Ты мне льстишь.
— Не льщу. Я говорю тебе о твоих слабостях. Ты быстро учишься. Это ведет к опрометчивости, а опрометчивость противоречит летани. Вашет не единственная среди нас, кто считает, что в твоем духе есть нечто внушающее тревогу.
Шехин устремила на меня долгий взгляд. Она смотрела на меня дольше минуты. Потом красноречиво пожала плечами и взглянула на Вашет, одарив младшую женщину подобием улыбки.
— И все же, — странная мысль, — если я когда и встречала человека без единой тени на сердце, то разве что дитя, еще не научившееся говорить.
Она встала с кресла и обеими руками одернула свою рубаху.
— Идемте. Пойдем добудем тебе имя.
* * *
Шехин повела нас вверх по крутому каменистому склону горы.
С тех пор как мы вышли из школы, никто из нас не произнес ни слова. Я не знал, что сейчас будет, но спрашивать казалось неудобно. Это выглядело неподобающим, как если бы жених выпалил "Ну а что дальше-то?" в разгар собственной свадьбы.
Мы поднялись на поросший травой уступ, где росло наклонившееся дерево, крепко цеплявшееся за голый обрыв. Рядом с деревом была массивная деревянная дверь — один из скрытых домов адемов.
Шехин постучалась и сама отворила дверь. Внутри было совсем не как в пещере. Каменные стены были выглажены, пол выстелен полированными досками. Помещение оказалось куда просторнее, чем я думал: с высоким потолком и шестью дверьми, ведущими дальше в глубь утеса.
За низеньким столиком сидела женщина и что-то переписывала из одной книги в другую. Волосы у нее были белые, лицо морщинистое, как прошлогоднее яблоко. Мне пришло в голову, что за все время, проведенное мною в Хаэрте, это первый встреченный мною человек, который читает или пишет.
Старуха кивком приветствовала Шехин, потом обернулась к Вашет, и вокруг ее глаз разбежались морщинки. Радость.
— Вашет! — сказала она. — А я и не знала, что ты вернулась.