Этот старец был абсолютно голым, но его причинное место было прикрыто длинной бородой, перевязанной кольцом под острым подбородком. Стопами мужчина мягко касался поверхности озера, от которых рябью плыли небольшие волны. Голова его, хотя по всем правилам и должна была быть лысой, но на деле таковой не являлась, шевелюре старца позавидовала бы любая молодая девица – густые волосы, цвет которых навсегда, похоже, останется загадкой, спускались до самой воды, едва касаясь кончиками зеркальной поверхности. Закостенелые руки его были сложены в молитвенном жесте неизвестной религии, но о том, что это была именно молитва, говорило лицо старца. Оно было жутким и жалким одновременно. Беззубый рот Энго был открыт в беззвучном крике, глаза, точнее, пустые черные глазницы, уставились в полумрак Леса, кустистые брови его были подняты в страдальческой гримасе, говорящей о том, что старцу было очень больно в момент, когда душа покидала тело.

Бо Гэллан подошел ещё ближе к озерцу и пристально оглядел фигуру задеревенелого старца.

«Наверняка Энго – самая старая душа в этом Лесу, – думал Бо Гэллан, тыча копьем в засохшую бороду старца. – Значит, надо позвать отца…»

От одной этой мысли Бо Гэллан содрогнулся.

«Нет, пусть сам ищет», – пришел к окончательному решению он. Развернувшись от старца, Бо Гэллан направился обратно к тропе, но не успел сделать и шага, как до его слуха донесся тихий шепот на корявом божественном наречии:

– Не хоти тута. Там штёт тепя ваша смелть.

Бо Гэллан остановился и резко обернулся к старцу, но тот выглядел, как и прежде, застывшей тысячелетия назад фигурой.

– Как ты смеешь разговаривать со мной! – обратился к старцу бог. – Вы, смертные, совершенно не понимаете, кто мы такие и считаете, что можете обращаться с нами, как пожелается. Смерть, говоришь? Да я знаком с ней лично, та ещё старая карга! Слышишь меня, Энго? Отвечай, когда бог с тобой разговаривает!

Но Кричащий Энго молчал, он всё также молился неизвестному божеству в полном безмолвии давно умершего тела.

Бо Гэллан напоследок хмыкнул, ткнул радужным копьем окаменевшее от старости колено старца, не оставив следов на деревянном теле, и полностью удовлетворившись подобным исходом «беседы», скрылся в Лесу.

Он почти добрался до тропы, как заслышал громкий крик – кричала его мать, но не от ярости, как ожидал Бо Гэллан, а от ужаса. Лишь только раздался крик, Бо Гэллан со всех ног помчался в сторону звука, благо тишь Леса позволяла с точностью определить его источник. Бо Гэллан бежал и бежал, углубляясь все дальше в Лес, но никого не мог найти, и только вспышка ослепительно-красного пламени, что окрасила воздух впереди кровавыми всполохами, помогла определить точное местоположение богини Огня.

Как только Бо Гэллан добрался до места, он не смог рассмотреть ничего из-за красноватого пламени. Запах жженого дерева донесся до бога, и он в панике воскликнул:

– Матушка! Погасите пламя! Бо Илхюз…

– Пускай его на части разорвут алголи! – в ответ воскликнула Эн Гала, продолжая испускать телом пламя. – Эта тварь посмела такое сотворить! Кто дал ему право учинять самосуд над этой бедняжкой!

Бо Гэллан ничего не понимал и ничего не видел. Укрывшись рукой от яркого пламени, которое, впрочем, не причиняло особого вреда ни ему, ни деревьям вокруг, бог пытался докричаться до матери, но её внимание сейчас было приковано к нечто, спрятанному за красными всполохами.

– Прекрати! – раздался громогласный крик Бо Юлуна, он густой волной обрушился на богиню Огня и Бо Гэллана и разом потушил пламя. Бо Гэллан оторвал от лица руку и прищурился, привыкая к тусклому полумраку Леса, но как только его глаза вновь стали способны видеть в сумраке, Бо Гэллан пораженно замер и смог выдавить из себя лишь:

– Матушка… Это же…

Но ответила ему вовсе не Эн Гала:

– Всё верно, это – Бо Ючке собственной персоной, – холодно произнёс Бо Юлун, выходя из Леса на небольшую ровную полянку перед широко раскинувшимся древом Матхи. Дохуна нигде видно не было, но сейчас местоположение божественной твари волновало всех меньше всего.

– Но… Не может быть… – не веря словам отца, произнес Бо Гэллан. – Её же свергли, разве нет?

– Свергли, – раздался смешок Эн Галы. Она запыхалась и сейчас стояла согнувшись и держась руками за голову. – Эта тварь сделала с ней такое! Как он посмел! Бо Илхюз должен понести наказание за то, что сделал!

Эн Гала подняла свирепый взгляд на мужа, но он равнодушно ответил ей:

– Кто тебе сказал, что Бо Ючке повесил Бо Илхюз? Слишком рано делать подобные заявления.

– Рано? Она висит на лиане в его собственном Лесу! На ветвях Матхи! – не унималась Эн Гала. – И эту лиану не берет моё пламя, я даже подпалить её не могу. Помоги мне!

– Это ни к чему, – оборвал восклицания богини Огня Бо Юлун. – Всё должно оставаться так, как есть. Мы здесь не за тем, чтобы чинить свои порядки в чужих владениях.

– Так, как есть?! – разъяренно вопросила Эн Гала, вспыхивая белым разъедающим взор пламенем. – Ты оставишь жену своего почившего брата висящей на ветке?!

– Это ведь она его убила, – пожал плечами Бо Юлун. – Бо Ючке это заслужила.

– Заслужила?! – пламя Эн Галы стало ярче, трава рядом с ней превратилась в пепел, запах жженной земли заполонил поляну. – Она столько страдала! Вспомни, как поступил с ней Бо Юкан! Вспомни, как трудно ей было привыкнуть к нашему миру!

– Никто её не заставлял, – коротко бросил Бо Юлун.

– Что это значит?! По-твоему…

– Но постойте! – перебил Эн Галу Бо Гэллан, подходя к древу Матхи ближе. Бо Юлун и Эн Гала обратили на сына свои взоры и замерли в нетерпении. – Если Бо Ючке здесь, в этом Лесу, то кого тогда свергли?

Его вопрос повис в тишине Леса, и никто не смог дать на него ответа.

***

Мутные холодные воды опутали тело ледяным коконом оцепенения. Дыхание медленно вытекало сквозь распахнутый в яростном крике рот. Холод пробирал до костей, и это ощущение разрывало на части, и собирало вновь, чтобы терзать смертное тело болью раз за разом. Она никогда не испытывала ничего подобного, никогда не думала, что её собственное физическое тело станет её могилой. Она не контролировала ни единой частички в своем теле, ни один член не подчинялся ей, но дело было не в холоде или в толще темной воды, ведь она сама отдала всё, добровольно.

«Холодно. Как же холодно. Это и есть смерть?» – думала она, погружаясь всё глубже. На её невысказанную вслух мысль сознание ответило ухмылкой: «Ты недооцениваешь меня, солнышко».

«Солнышко? Ма Онши?» – с затуманенным от боли сознанием она пыталась прорваться в закрома памяти, откуда яростно стучалось навязчивое воспоминание, но ключ от двери был утрачен, подарен новому хозяину.

«Ма Онши? – вопросили в ответ. – Этот щенок не достоин того, чтобы его поминали на пороге смерти».

«Так я умру?»

«Не сегодня, солнышко. Я ведь здесь не для того, чтобы дать тебе уйти так просто, – от грубого голоса, набатом раздававшемся из каждой клеточки тела, отдавало теплом костра, разожженного посреди морозного леса. – Я обещал помочь, а Асфор всегда хранит своё слово».

«Асфор, – произнесла она, зависнув над пропастью забытья, – кажется, я совершила ошибку».

«Знаю, солнышко, знаю. У нас ещё достаточно времени, чтобы всё исправить».

Но она не была в этом так уверена. Доспех тянул её вниз, воздух покидал тело, перед глазами поплыли красные круги, а горло сжало огнём, который пламенем сжигал легкие.

«Боги не могут умереть. Они могут убивать, они не умирают», – пронеслось в её голове прежде, чем она потеряла сознание.

Из черных расщелин, расчерчивающих коричневатый Пик, острым лезвием разрывающий лазурное небо, клубами вырывался сапфировый дым, он густой пеленой окутывал бесплодную скалистую долину, что располагалась глубоким ковшом между плоскими черными горами.