О, да…

Горги их всех дери, как же я скучал…

Истинно глаголят: пока не утратишь то, что твоё по праву, не поймешь, насколько неотделима сущность твоя от потерянного. Вот и со мной также. Как только меня свергли, я рвал и метал, пытаясь вернуть свои силы обратно, но со временем смирился, отпустил невыносимое желание уничтожить всех, кто имел отношение к моему падению, и вкусить вновь сладость могущества. Но сейчас, стоило вспомнить былые ощущения, в мыслях промелькнуло: я не готов вновь отпустить это, ни за что – вцепиться зубами, ногтями, всем существом в эту мощь и не отдавать ни единому созданию, пока сознание моё способно осознавать, какое это блаженство владеть своим по крови и роду.

Чувство абсолютного могущества, абсолютного контроля над телом и разумом. Слияние с миром, единение со всем сущим. Что может быть лучше?

Энергия бежит по жилам, наполняя вены кипучей кровью, что огнём сжигает страхи и неуверенность смертного тела, кожа покалывает и зудит, но зуд этот ни с чем несравнимое удовольствие всесилия.

Боги, ощущение сверхмогущества лучшее, что можно взять от принадлежности к божественному роду. В самом деле: остальные «достоинства» божественности, по обыкновению, имеют столько недостатков и условностей, что никакого удовольствия не доставляют. Взять, к примеру, ту же неспособность существовать без душ смертных – что это, если не постыдная условность, черное пятно на безупречно чистом теле бога. Но, видимо, мир, созданный старыми богами, решил ограничить нас хотя бы в чём-то, чтобы реальность не превратилась в хаотичную кашу из всякого рода безумия божественного. Мы те ещё твари, уж я-то знаю, и без сдерживающих ограничителей способны уничтожить не только мир и всё живое, но и самих себя – история гибели старых богов идеальный тому пример. Они канули в Забытье из-за несдержанности, излишней самоуверенности, утратили последние остатки разума и слетели с катушек. А впрочем, какое сейчас мне до этого дело – они получили то, к чему и вела их Судьба, моя же велит в эту минуту наслаждаться своим новым, давно знакомым состоянием, и я не стал противиться.

Голоса впитанных душ внутри меня пели, пели жуткие песни страданий, последних секунд своей жизни, раззадоривая, подгоняя энергию, унося её даже в те уголки тела, о которых и не подозреваешь. Крики смерти, утраченной и такой желанной жизни. Стенания ушедших не по своей воле.

Истинное блаженство.

Но громче всех среди гармоничной какофонии страданий выделялся знакомый голос давно забытого прошлого.

«Чтоб ты сгорел, ничтожество! Когда ты уже канешь в Забвение, гребанный придурок?! За что мне всё это? За верную службу?! Так ты благодаришь меня за столетия мучений ради тебя, вшивый ты ублюдок?! ОТПУСТИ МЕНЯ СЕЙЧАС ЖЕ!»

Го Он Ха, какой же ты стал крикливый. Но в чём-то он прав: своим нынешнем положением Он Ха обязан именно своему преданному подчинению. Сам себя в эту ловушку завел, а теперь меня виноватым выставляет? Не ожидал от тебя такого, Он Ха, не ожидал.

«Ты уж прости, дорогой мой, но отпустить тебя сейчас я не могу – нам вновь предстоит вершить великие дела», – вопреки противящимся возгласам возвестил я, чему Он Ха был явно недоволен, потому что крик орудия громовым набатом прозвенел под моей черепушкой:

«Ну уж нет! Хватит с тебя уже великих дел! А с меня тем более. Натворили столько, что и в тысячу лет не исправить! Больше ты меня ни во что не впутаешь!»

«Не понимаю, о чём ты, – мысленно пожал плечами я. – Все дела прошлого моего – остались в прошлом, к чему исправлять то, что давно лишь история? Да и кто из нас не совершал ошибок. А если кому-то мои былые оплошности причиняют неудобства в настоящем, так разве моя в том вина?»

«Всегда ты так, – прозвучал среди тысячи стенающих голосов надменный смешок, – стоит только заговорить о последствиях, как ты тут же прячешься в норку безразличия, хотя все прекрасно знают, что тебе не всё равно».

«Что?» – разом воскликнули мы с Он Ха.

«Кто это сказал?»

«Разве не ты, Он Ха?»

«Вот ещё! – возмутилось орудие. – Буду я с тобой разговаривать так почтительно! Пошёл ты в задницу, Ма Онши!»

Почтительно? В каком месте это было почтительно?

Но размышлять о приличиях мне было недосуг, а вот разобраться, что за душа мнит о себе столь много, раз решила перебить бога в его беседе с духовным орудием – это да, это всегда пожалуйста.

«С кем имею честь встретиться в собственной голове?» – мысленно поклонился я с уважением. Кто бы это ни был, но подобное бесстрашие стоит уважить. Перед тем, как стереть со свету.

«Скажем так, старый знакомый», – со смехом ответил другой голос, более высокий и резкий. Было трудно понять: ребенок это или же юная девушка.

Их здесь двое?

Какими душами со мной поделился тот незнакомец? Они столь сильны, что способны без труда перекрикивать многочисленные голоса простых смертных, да ещё к тому же ощутить вторженцев я был не способен, словно они были сокрыты тёмной пеленой забвения. Что за подстава?

Хотя… Чему я удивляюсь. Бескорыстно ни жить, ни умереть нельзя – всегда нужно чем-то жертвовать, пускай даже и чем-то незначительным. Ещё одно дурацкое правило, заботливо оставленное нам предками.

«Ха! Очередной старый знакомый, которому, я не сомневаюсь, ты когда-то насолил, Ма Онши, – глумился Го Он Ха. – Куда ни плюнь одни пострадавшие от твоего гигантского эго».

Это я и без него прекрасно осознавал, но какой именно несчастный встретился мне на этот раз? Их так много, что и не упомнить. Особенно тех, кто давно лишился жизни с моей помощью, когда на меня вдруг нападало меланхоличное настроение.

«Отложим повторное знакомство на более удачное время, – прогремел звучный голос. Я прямо ощущал улыбку, сокрытую в этих словах. Говорил явно мужчина, но о голосах в голове не всегда можно сказать с уверенностью, кто именно является их хозяевами, особенно, если владелец не желает, чтобы его раскрыли и у него достаточно сил для исполнения своего нежелания. – Для начала следует покинуть клетку и выбраться наконец наружу».

Так сказал, будто он томится здесь, а не мы. Мертвым, как и живым, душам не привыкать к клетке – к клетке живого тела. Так к чему такое нетерпение?

«Как скажешь, друг, есть какие-то конкретные предложения, как следует осуществить столь необходимое нам всем хотение?» – с усмешкой вопросил я в полной уверенности, что кроме как болтать, эти души ничего не умеют, но ошибся.

«Конечно! – радостно провозгласил высокий голосок. – Надо призвать Войну, что же ещё!»

Я мысленно шлёпнул себя по лбу.

Вечно эти боги, духи, звери, птицы, да кто угодно, думают, что боги Войны только и делают, что призывают Войну для решения своих проблем. Знали бы они, как на самом деле мы сами страшимся её и стараемся как можно реже с ней встречаться.

Война – это хаос. Первозданный, необузданный, неостановимый. Что такое Война, откуда она пришла – одним только старым богам и известно. Но лишь мы, боги Войны, научились общаться на понятном ей языке – языке смерти. Общаться, не управлять, как думают многие. Война никому не подвластна. Даже мой отец преклонял перед ней колени, а он не абы кто: первый бог, вступивший в контакт с Войной. Стоит ли говорить, как невелико было моё желание призывать неконтролируемый хаос именно тогда, когда мои силы едва вернулись, и мне предстояло вновь заново с ними познакомиться?

«Как будто это так просто», – со вздохом ответил я на абсурдное предложение.

«Что может быть проще! – звенел голосок. Раздражающе, пискляво. – Стоит лишь убить кого-нибудь, она сама и явится. Кровь, пролитая богом Войны – есть нечто иное, как подношение древней силе. Разве она пропустит столь открытый призыв о помощи?»

Да, процедура несложная, но, боги, как же тяжелы последствия, как велика сила проклятия Войны, которым она одаривает верных последователей.

Го Он Ха прекрасно знал об этом, поэтому и вскричал с неприкрытым ужасом в голосе: