Хладное дыхание пика Проклятых не согревало золотистое сияние Солнца, которое огненным шаром застыло над теми, кто сражался в синеватом тумане в полном безмолвии.

Он был не один. Он видел, как сотни облаченных в золотой доспех богов неистово набрасываются на тех, кто отдал своё сердце давно погасшей Луне. Серебро сцепилось с золотом, но исход битвы был не предрешён – Судьба отвернулась от тех, кто сошёл с предначертанной старыми богами тропы.

Он отвернул свой взор от блеска доспехов, Ему было все равно, кто одержит верх в битве, которая была проиграна всеми. Он ждал, и терпение Его достигало предела. Взгляд золотистых глаз был прикован к поверхности Пика, которая будто сочилась рыжеватой кровью, смешивая её с пылью забытого времени.

– Ваше сиятельство, – услышал Он тихий голос за спиной, но ни на секунду не оторвался от дышащего хладом пика Проклятых, – я прибыл по поручению госпожи Ом Теи, она готова помочь вам и Бо Ючке сокрыться в своих владениях. Сражение ещё не окончено, есть время пройти тропой Леса Заблудших душ и покинуть Небесную Твердь.

Усмехнулся, но голос прозвучал твердо, когда Он произнёс:

– Ом Тея никогда ничего не делает просто так. Плата за её доброту всегда непомерно высока.

– Никто не говорит о плате, Ваше Сиятельство, – возразил голос. – Ом Тея выразила желание отплатить вам, памятуя о том, как вы, господин, уступили Бо Юлуну земли Дагании и часть Пустых земель, отказавшись от владений в тех краях. Ваш поступок был очень щедрым, и Ом Тея не может оставить его без внимания, не ответив благодарностью.

Крепче сжав в ладони медное копье с янтарным наконечником, с которого тугими каплями сочился сладкий яд, Он обернулся. Перед Его взором предстала невысокая девушка с мутными сероватыми глазами, в которых застыла вековая усталость и тихая отчаянная покорность. Её хрупкое тело было заковано в легкий медный доспех, испещренный узорами, которые искаженно напоминали переплетения лиан и пшеничных колосьев. На коротких седых волосах девушки, будто сотканных из пепла, покоилась гранатовая диадема, с помощью которой, Он знал это наверняка, Ом Тея следила за их беседой.

– Взгляни, Вач, – указал Он рукой на сражающихся в проклятом тумане богов. – Увидь же, как высока цена за щедрость. Ни один поступок бога не лишен последствий, ни один из них не избежал платы. Смерть Шо Лонвая от моей руки послужила началом конца, и расплатиться за эту «щедрость», могу лишь я. Прятаться – не выход, Вач. Я предстану перед правосудием и верну шаткий мир в бессмертную обитель.

Вач нахмурил изящные тонкие брови и в беспокойстве замял руки, но голос его оставался бесстрастным, когда он говорил:

– Вам прекрасно известно, что жертвовать собой ради мира между Пантеонами – бессмысленно. Спокойствие не продлится долго, а ваше отречение станет лишь угрозой для будущего Солнечного Пантеона. Шо Лонвай заслуживал смерти: его попытка воскресить старых богов могла привести к плачевному исходу. Вы вовремя остановили его…

– Прекрати! – Он резко оборвал Вача. – Смерть Шо Лонвая была ошибкой, её искуплением станет только моя погибель.

– Но вы не можете умереть! – вскричал Вач, потеряв былое хладнокровие. – За преступление, совершенное вами, полагается изгнание на пятнадцать тысяч лет, а это – слишком высокая плата за жизнь младшего бога, который вступил в игру с проклятьем старых богов. Ваше существование намного ценнее. Согласитесь на предложение Ом Теи! Идемте со мной, пока время на нашей стороне.

Но Он лишь тихо усмехнулся и с едва заметной иронией вопросил:

– К чему богине Плодородия помогать мне? Какой план на этот раз терзает её сознание? Если Ом Тея желает управлять Бо Юканом, захватив в свои руки жизни его дорогого сына и его супруги, то этому не бывать.

– Вы ошибаетесь, Ваше Сиятельство, – покачал головой Вач, пытаясь вразумит бога, – Ом Тея понимает, с какими последствиями столкнётся Солнечный Пантеон, если ваша жизнь оборвётся. Мир богов изменится, и никто не может сказать наверняка, кто в итоге извлечет выгоду из суматохи, которая поднимется, стоит вам раствориться в забвении.

– Передай Ом Тее, что я благодарен ей за помощь, – произнёс Он, задумчиво глядя на отблески серебра и злата, которые ослепительными искрами мерцали в густом сапфировом тумане. – Но я и Бо Ючке готовы понести ответственность за совершенную ошибку. Едва битва утихнет, все будет решено.

– Бо Юкан не позволит никому из Лунного Пантеона убить вас! – в отчаянии вскричал Вач. – Поймите же, Ваше Сиятельство, смерть ваша приведет лишь к новой войне, и с её жестокостью не сравнится ни одна из былых. Вы приняли неправильное решение, дайте же другим помочь вам не оступиться!

– Всё решится сегодня, – непреклонно ответствовал Он, обрывая на корню попытки Вача переубедить Его, но тот не сдавался:

– Но, Ваше Сиятельство! Подумайте о вашей супруге! Что станет с ней, когда вас не станет? Что станет с Пантеоном? Это не та ошибка, за которую стоит платить столь ужасную цену!

Но пронзительную речь Вача прервал резкий свист – отшатнувшись от неожиданности, Вач с изумлением уставился на золотую стрелу, что вонзилась между ними в пустынную землю. Вач поднял голову: на одном из уступов Пика застыла стройная фигура в золотом доспехе. Сквозь синеватую дымку Вач разглядел ярость, исказившую бледное лицо, он видел ненависть, сосредоточенную в натянутой тетиве, он различил злость, что изливалась из глаз богини, один из которых был сокрыт за белесым туманом.

– Кто это? – выдавил из себя Вач, заметив легкую улыбку, что тронула Его уста.

– Та, в чьи руки я вложил наше будущее.

Это были Его последние слова перед тем, как золотой наконечник стрелы пронзил Его смуглый лоб, оросив пыльную землю багряными каплями божественной крови.

***

Кровь стекала по щеке, смешивалась с солью слез и огнём разъедала рану от меча. Дилфо плакал навзрыд, но не понимал, отчего слова Ючке причиняли такую боль. Он не понимал, почему этот черноволосый юноша с холодным взглядом всегда заставляет чувствовать себя самым ужасным и ничтожным существом во всем мире.

В голове мальчика крутились чужие воспоминания, дымкой окутавшие его сознание и перемешавшие вымысел с реальностью. Раскаленным острием, минуя туман забытых снов, его пронзали слова Ючке, которые теперь нестерпимо звенели в мыслях Дилфо, крича: «Ты сам виноват».

«Все его слова – чушь! – с остервенением думал Дилфо, утирая горячие слёзы. – Он говорит так, потому что знает: всё случилось из-за него. Орджен уничтожен из-за Ючке, моя семья погибла из-за Ючке, моей вины в этом нет! Я не виноват, не виноват!»

Но горечь сомнения отравляла слова утешения. Если всё, сказанное Ючке, – ложь, то тогда почему Дилфо видит эти странные сны, даже когда бодрствует? И почему-то странное видение, образ чужой войны, возник в памяти, когда он коснулся Вилфо?

«Это всё – чушь! Ючке играет со мной, это из-за него я вижу сны, это он таким меня сделал! Никогда раньше мне не снились чужие сны, мне вообще ничего не снилось!»

Дилфо настолько погрузился в свои переживания, что перестал замечать происходящее вокруг. Напряжение, которое застыло в спертом воздухе Храма, достигало предела. Ючке сверлил взглядом Вилфо, который развалился на полу, сжав ладони в кулаки, и кривил лицо от нестерпимого желания вкусить солоноватой крови юного ордженца. Дилфо растирал по лицу розоватые слезы, острый металлический запах вернул его в чувство, и мальчик с удивлением отнял от лица руки и внимательно всмотрелся в кровавые разводы.

– Откуда? – недоуменно вопросил Дилфо, но не кровь смущала его в эту минуту. – Откуда ты достал меч, Ючке? Его ведь не было с тобой, его негде было спрятать. Объясни мне хотя бы это!

Ючке молчал. Он убрал меч, прозрачное лезвие которого светилось голубоватым сиянием, за спину и безмолвно хмыкнул, отчего Дилфо разозлился и вскричал: