— Это трудно, Леся.

— Трудно?

Очень тяжело!

— Что будете заказывать? — нас вдруг за столиком становится как будто трое, услужливый парнишка-официант стреляет глазками, рассматривая Лену и вообще не обращая внимания на меня. — Вы уже определились с выбором?

— Да. Пожалуйста…

Пока она с доброжелательной улыбкой перечисляет позиции, присмотренные в предложениях, я разбираю и дозирую информацию, которую безболезненно мог бы ей преподнести. Врать не буду, а больше хвастать нечем: за тридцать четыре года огромного богатства, к сожалению, не накопил.

— Итак? — отпустив обслуживание, возвращается ко мне.

— Пугаешь, если честно, — специально изображаю ужас на лице. — Как на допросе. Но так уж и быть. Спрашивай. Только точнее формулируй вопросы. Помни о том, что я неоднократно был контужен.

— Есть контузии? Сколько?

Я военный! Травмы и ранения однозначно есть. Так что:

— Это не смертельно, Леся. Неприятно, некомфортно, неудобно, непривычно, но… — расслабленно и с откуда ни возьмись странной важностью ей отвечаю. — Терпимо!

— Это поражение организма.

— Ты спрашивать будешь или передумала? — подкатываю глаза и тяжело вздыхаю.

— У тебя есть девушка, Святослав? — в упор и наповал. И это даже не ранение!

— Девушка? — округляю глаза, выкатываю полнейшее непонимание и даже раздражение подключаю. — В данный момент — нет.

— Была?

— Была.

— Ты был женат?

— Был? — еще раз время действия уточняю.

— Семейное положение — «холост», — пожав плечами, дергает губами и качает головой.

— Цитируешь личное дело? Листаешь виртуально автобиографию?

— Простая информация, Святослав.

— А там не сказано…

— Разведен? Состоишь ли в официально незарегистрированных отношениях? Брошенный, несостоявшийся по какой-либо причине безутешный или депрессирующий от вынужденного одиночества жених? — накидывает версий, из которых мне стоит выбрать подходящую по смыслу и по предложенным условиям.

— Именно!

— Увы, — смеется, — о таком мы узнаем во время сеансов.

— Люди делятся личной жизнью с вами?

— Не делятся, — быстро отвечает.

— Не делятся, но вы все знаете. Спрашивается, чем тогда вы отличаетесь от следственных органов? Пыточная какая-то.

— Итак? — похоже, бестактное сравнение ее совсем не возмущает. Скорее, наоборот, мои предположения веселят и развлекают.

— Настаиваю на том же. Какие-то странные вопросы, Леся! — перекрещиваю руки на груди, ерзаю задницей на стуле и непроизвольно широко расставляю ноги.

— Э-э-э…

— Ты сказала, что я тебе интересен исключительно с профессиональной точки зрения, а у меня складывается впечатление, что это не совсем так и кое-кто лукавит. Я прав? — пока об этом говорю, замечаю знакомую темную макушку, сидящую за спиной Елены, прямо напротив меня.

Женщина крутится, вздрагивает за каждым открытием входной двери, словно кого-то в этом месте ожидает, затем низко опускает голову, запускает пальцы в распущенные волосы и взлохмачивает затылок шустрой пятерней.

— Что случилось? — Леся замечает мой заинтересованный чем-то взгляд, поворачивает голову в попытках определить причину неспокойного поведения и конкретное направление «беды».

— Ничего, — стряхиваю оторопь, убираю наваждение. — Просто показалось.

Не может быть! Ошибся, обознался, накрутил себя за неполную неделю, когда кормился обещаниями Смирнова относительно возвращения Красовых домой.

— Я не был женат, но у меня есть сын, — зачем-то о ребенке сообщаю. Автоматически, непроизвольно, абсолютно не подумав и не согласовав речь с намерением ничего о личном ей не сообщать.

— Это замечательно. Сколько ему?

— Он еще маленький.

— Месячный? Грудничок?

— Нет. Наверное, четыре года…

Или три? Или два? Два с половиной, три и один неполный месяц. Я ведь не спросил об этом. Не хочу узнать о сыне через третьи руки за ничего не значащими разговорами под сигаретку, уткнувшись носом в чашку кофе на огромной кухне. Хочу о мальчике узнать от Юли. Пусть мать расскажет о ребенке его отцу. Наверное, это придурь, стойкий идиотизм и чертово упрямство, но я так для себя решил и не намерен сворачивать, а вместо запланированного скупыми сплетнями питаться.

— Как его зовут?

— Игорь, — бормочу себе под нос.

Та женщина, которую я заметил и признал за другого человека, подзывает спешащего к ней официанта, что-то говорит ему на ухо, побуждая наклониться ниже и принять неудобное положение. Похоже, посетительница делает спецзаказ, потому как парень выказывает огромную услужливость, покладистость и очевидное внимание.

— Святослав? — Леся наклоняется и своим лицом загораживает мне обзор. — Что происходит? Кто там?

— Ничего, — смаргиваю и обращаю на нее свой взгляд.

Темноволосая посетительница что-то передает парню и наконец-то встает со своего места.

Ох ты ж… Твою мать! А я, по всей видимости, не сильно-то и обознался.

Это Ксения… Ксения, Ксю-Ксю, Смирнова собственной персоной, младшая дочь Ольги, моя так называемая молочная сестра. Она движется по проходу, испуганно оглядывается, нервно поправляет сумку, одергивает пояс юбки, внимательно осматривает себя, прижав к груди острый подбородок, а затем, вскинув голову, встречается со мной глазами.

«Привет» — непроизвольно двигаю губами, а затем как будто вымученно улыбаюсь.

— И-а-а-а! — разведя по сторонам руки высоко пищит Смирнова. — Мудренький! Святослав! Господи-Господи! Бог ты мой! Вот так встреча, — оставшееся между нами расстояние Ксю шустро пробегает. — Привет, Святик! — губами прикладывается к моей щеке. — Ой! Здравствуйте! Простите-простите. Помешала, да? Черт! Мне ведь не поверят, что я тебя случайно в кафешке повстречала.

Поднимаюсь и выхожу из-за стола, указываю ей на освободившееся место, от которого Ксю, естественно, отказывается. Еще бы! Она ведь собиралась уходить, пока случайно не столкнулась с нами.

— Ксения! — представляется, протягивая Лесе руку для пожатия. — Типа родственница. Да, Святик? Долго объяснять.

— Да, — все в точности за произнесенным подтверждаю.

— Лена! — отвечает Шепелева.

— Отдыхаете, да? Я вам помешала? Сейчас я скроюсь с глаз. Боже, Свят!

— Нет-нет. Поздно, и мне уже пора…

Ни хрена не выйдет, да? Я все читаю по ее потухшим глазам.

— Я провожу тебя, — помню о своем обещании, долге и обычной вежливости.

— Не надо.

— Лена, останьтесь. Считайте, что меня тут не было. Фьюить! И я птичкой испарилась. Идет?

— Мне действительно пора.

— Я провожу, — слежу за тем, как Леся встает, перебрасывает через правое плечо сумку, внимательно осматривает поверхность стола на предмет забытых личных вещей и, не поднимая на меня глаза, — выбирается из-за стола. — До послезавтра?

— Да…

Теперь уж точно нет другого выхода, как:

— Тогда я провожу тебя.

И заодно увижусь с матерью.

— Мне очень жаль, — Ксения кивает на удаляющуюся Лесю. — Останови ее! Святослав, да что с тобой? — дергает мою руку, сжимает пальцы и трясет, словно мягкую игрушку.

— Ничего, — слепо пялюсь на закрывающуюся за Шепелевой дверь, а затем перевожу на Ксю взор. — Ты давно видела Юлу?

— Стоп-стоп-стоп! Вот это вот не начинай! — отстраняется, издалека рассматривает и с явной укоризной косит глаз. — Не нужно, Святослав.

Расслабленное, улыбающееся, немного одухотворенное лицо, как будто бы его хозяйка наконец-таки поймала свой неуловимый дзен. Растянутые в загадочной улыбке розовые губы, на которые я бережно надавливаю пальцем, выхватывая легкую отдачу, смуглая кожа и темно-коричневая родинка на щеке — особые приметы женщины, лежащей рядом, на своей половине кровати. Каждое утро я балую себя картиной, чьей центральной фигурой выступает моя любимая жена.

— Люлечка? — осторожно дую ей в закрытые глаза, опускаясь потоком воздуха на идеально ровный нос и двигающиеся утиным клювом во сне покусанные губы. — Люлёк?