«Хорошо. Но это не для Игоря, это для…».
«Для кого?» — а я сипел и отворачивался. — «Я сказал „нет“! Довольно. Мне вот так хватило. Замахался воевать» — чиркнув ребром ладони себе по горлу, мгновенно затыкался.
«Свят, перестань. Это не война, а просто…».
«Средства для обороны, для спасения? Повторяю, раз был неверно понят! Видимо, что-то с речью. От нервов сильно искривило рот?».
«Тихо-тихо. Не заводись, герой».
«Мне нужна связь, Алексей. Оружие убери. Я пойду один. Сориентируй на местности для начала, а потом веди меня» — скрипел зубами и искоса поглядывал на притихшую Красову-Смирнову. Она прислушивалась, вникала, запоминала, что говорил я, что мне отвечали. Юла следила за тем, что происходит и усыпляла бдительность, играя в несознанку, изображала идиотку.
«Мы уже уведомили спасателей, сообщили соседям. Собрали поисковую команду из тех, кто есть сейчас здесь. Считаю, что одному идти по невнятным, с языка снятым ориентирам, — это заведомо гиблое дело».
«За помощь благодарю, но…».
«Я с ним пойду» — встав со своего места, отчетливо сказала та, с которой я сейчас иду.
Хорошо… Хорошо… Хорошо…
— Зачем ты вернулся? Зачем? А? Для чего? Объясни, пожалуйста, в конце концов, — как заезженная пластинка, ворчит Юла. — Нельзя жить прошлым, Святослав. Ты прошлое. Ты закончился. Время вышло. Вот, что бывает, когда…
— Замолчи, — хриплю в ответ и убыстряю шаг.
— Сволочь!
Она не создана для таких прогулок. Продолжительные маршруты не для Юлы. Ее дело — дом, дети, парк, качели, испанская рысь по грунту в специально оборудованном загоне на рыженькой лошадке, а не кружение по пересеченной местности с рюкзаком на спине рядом с ненавистным «Святом».
— Это все из-за тебя, Мудрый. Ты и твои звериные желания. Ты, как гангрена, затронув палец, разрастаешься до невообразимых размеров. И вот, пожалуйста, впору отрезать ноги, чтобы гниль не добралась до рук, не проникла в кровь и не отравила организм, сожрав здоровые клетки. Ты суперинфекция, которую даже дорогостоящий антибиотик ударной дозой не берет.
— Хм-хм-хм, — покашливаю и давлюсь слюной.
— Все? Все сказал?
— Будем выяснять отношения здесь?
— За-чем ты вер-нул-ся? Кусок дерьма! — она ровняется, подпрыгивает и каждый слог выплевывает в мою рожу.
— За тобой, — спокойно отвечаю. Не завожусь, не дергаюсь, тренирую выдержку и этим, видимо, чересчур подбешиваю ее. — За вами: за непокорной Юлой и сладким Игорьком.
— А нужен ли ты нам? — вцепившись пальцами в рукав рубашки, дергает и тормозит нас. — Смотри в глаза, когда я разговариваю с тобой.
Не знаю, но уверен, что она необходима мне, как жизненная сила.
— Ты ответила, Смирнова, — исподлобья говорю.
— Что ответила? Боже-Боже, как с тобой тяжело, — подкатив глаза, транслирует всем видом нескрываемое пренебрежение.
— На поцелуй, Юля. Ты целовала меня, стонала в рот, кружила языком, ты манила. Ты была со мной, пусть недолго, но, поверь, пожалуйста, мне этого для понимания хватило…
— Заткнись! — дергается и отскакивает, как от прокаженного, в сторону. — Куда теперь? Куда идти? Где мой сын? — крутится вокруг себя, отыскивая нужное и непонятное пока ей направление.
Мы ищем, и мы его найдем!
— Мне было хорошо. Юлька, слышишь? Те жалкие минуты, когда ты трепыхалась, а потом отпустила себя и смирилась, прислушалась и насладилась, были идеальны. Восхитительны! Нестираемы из памяти. Я запомнил все и хотел бы повторить. Юла, хочу целоваться каждое свободное мгновение. Я хочу тебя ласкать. Я…
— Подлец!
— Тот же вкус, Смирнова, — не слушаю ее. — Те же мягкие и теплые губы, твое почти неудержимое, неконтролируемое желание, незамедлительный отклик, сверхэмоциональность и сиюминутная отзывчивость. Я тебе небезразличен? Интересен? Я важен? Ты хочешь быть со мной, Юла, но простить не можешь. Болит? Я помогу, если ты позволишь. Вдвоем нам будет легче.
— Ты невыносим, — она снова вырывается вперед.
Пусть идет. Отсюда некуда бежать. Кругом деревья, низкорослые кустарники, трава по колено и неглубокие ямочки в земле, словно крот старательно прошел.
— Иго-о-о-орь! — кричит куда-то вверх и вдаль. — Иго-о-о-орь! Сладкий, где ты? Сынок? — голосит Юла, громко всхлипнув, руками закрывает рот, из стороны в сторону мотает сильно головой.
— Позволь, я понесу? — цепляю пальцами небольшой рюкзачок, бьющий по худой спине и задевающий обтянутые спортивными штанами подкачанные ягодицы. Там вещи сына и нужный женский скарб, без которого не обходится ни один поход, пусть и не на длинную дистанцию.
— Пошел ты к черту! — выворачивается, настраиваясь на побег. — Гад!
— Юль, не дури, — торможу ее, зажав между пальцев тканевую лямку. — Тебе тяжело.
— Там его вещи. Ничего иного. Мне легко, — бессмысленно перебирает ногами, не продвигаясь ни на шаг. — Отпусти!
— Прекрати творить херню…
Что случилось, то случилось! Назад уже не отвернуть!
Прикладываю небольшое усилие и подтягиваю Смирнову, прижимаю к себе, обхватив узкую талию, прощупываю вздрагивающий сильно напряженный живот.
Я не соврал, когда сказал, что помню абсолютно все. Все, что было между нами до разлуки и до встречи после продолжительного плена. Я наслаждался жизнью, купался в счастье, пил радость от того, что между нами происходило. Она отзывчивая, эмоциональная, в меру страстная, иногда смешливая. Она далекая и близкая, романтичная и приземленная, прозаичная и с выдумкой, задумчивая, скрытная и в то же время искренняя, прямодушная, скромная, простая. А еще строптивая, гневливая, спонтанная, стремительная, сверхбыстрая… Жестокая и, как оказалось, мстительная и беспощадная!
— Почему ты не сказала о том, что ждала ребенка? — шепчу в висок, сканируя глазами деревьями закрытый горизонт.
— Где мой сын? — уткнувшись подбородком в грудь, бормочет. — Где Игорь, Святослав? Я не прощу себе…
— Он близко. В этом я уверен. Давай успокоимся?
— Я никогда не прощу тебя… Тебе… Тебя… — похоже, кое-кто теряется в признаниях.
— Я обидел? Объясни, пожалуйста. Ты не сказала о своем положении, потому что…
— Я устала, Свят, — обмякает и виснет, зацепившись подмышками за мои предплечья.
— Какой был срок?
— Какая разница! — устало выдыхает. — Ты ушел…
— Я не знал о сыне. Считаешь, поступок верный, а решение было принято в здравом уме и твердой памяти? Наивно полагала, что я откажусь от тебя? Брошу? Скажу, что ни при чем? Мол, твоя матка — твои проблемы! Неужели ты думала, что была для меня игрушкой, что наши отношения не имели для меня никакого значения, что…
— Ты приходил на побывку. Ты спал со мной, имея на гражданке постоянную подружку. Тебя устраивали наши отношения, потому что они были без обязательств. Мы скрывались, пока…
— Твои родители знали обо мне. Как ты понимаешь обязательства, Смирнова? Я готов был их предоставить. Тебе стоило об этом попросить.
— Попросить?
— Что в твоем понимании обязательства? Гарантии, деньги, положение? Что? Все знали о том, что мы были парой. Смирнова, я не потерял память. Не делай из меня еб.ана.
— Нет, не знали. Никто не знал, кроме Тони.
Ее младшей сестры?
— Юль…
Я не придал значения, но Сергей как-то вскользь сказал, что:
«Вы тайком встречались, парень. Что это было? Обман или все всерьез?».
— Я сообщила маме, что мы расстались. Она уведомила папу.
— То есть… Ты…
Выставила меня мудилой, который в мирной жизни погулял и сдрыснул бабки зашибать, отстреливая тех, кто автоматом миру угрожал.
— Ошиблась? — пытаюсь подсказать.
— Пожалуйста-а-а-а, — впивается ногтями в тыльную часть моих ладоней. — Все закончилось. Я не хочу сейчас об этом говорить. Меня интересует только сын.
— Расскажи мне о нем, — делаю шаг, подталкиваю ее собой, продвигаю нас, слежу за обстановкой, замечая четкие маленькие следы на земле уже не в первый раз.
Он идет! Не останавливается. Мальчишка как будто напролом за счастьем прет. Идет вперед, не кружит, соблюдает направление и не меняет курс. Куда? Куда спешит малыш, которого уже несколько часов преследуют два взрослых человека?
