— Что ты хочешь от меня?

— Ваши отношения с этим человеком, — поперхнувшись слюной, закашливаюсь, а придя в себя, со скрипом продолжаю, — были настолько серьезными? Их стоит сейчас спасать, рискуя устоявшимся настоящим и возможным будущим. Ты ведь собственными руками разрушаешь то, что строила с огромным воодушевлением. Я понимаю, что мы тогда нахально подталкивали тебя, заставляли двигаться вперед и жить, смотреть с улыбкой на окружающий мир, принуждали к общению и отвлекали от грустных мыслей. Мы вытягивали тебя из бездонного омута, в который ты добровольно погружалась, когда разыскивала Мудрого. Ну, а впоследствии, не ты ли убеждала нас, что сложившийся крепкий брак с Костей — лучшее и надежное предприятие, на которое ты уже как будто даже не рассчитывала? Спрошу еще раз, Юля. Извини, солнышко, время говорить правду. Все было настолько серьезным? Настолько-настолько? Ты готова уничтожить семью ради того, чтобы Свят приласкал тебя. Это, как болезнь, да?

— У нас есть сын. Общий ребенок. Мне кажется, это лучшее доказательство того, что отношения не были игрой. По крайней мере, для меня.

— Перестань! Убежден, что моя умненькая девочка прекрасно понимает, что секс не возносит отношения мужчины и женщины в ранг истинных, реальных, серьезных, настоящих, тем более в нынешнее грубое, подслеповатое и циничное время. Интим на первом свидании считается допустимой вольностью. Подумаешь, чувства в стремительный водоворот втянули. Постель на втором свидании — предпочтительна, а в отдельных случаях — желательна. Ну, а третью встречу сам Господь Бог велел освятить скрипом гостиничной кровати. Ты гордо заявляешь мне о том, что взрослая, больно щелкая по носу тем, что у меня нет больше полномочий делать тебе какие-либо вливания с целью нравственного воспитания. Поэтому…

— Я не знаю.

— Юля, Юля, Юля, остановись с поспешными выводами. Расскажи, как все на самом деле было. Вы…

— Я не знала, что любила его, па. Не знала или не понимала, — с застывшим взглядом сообщает. — Это любовь? — вскидывается на меня. — Какое-то наваждение! Колдовство или неизлечимая болезнь.

Пожалуй, она самая!

— Я готов послушать.

— Извини, но…

— Мы испортили тебе жизнь, да? — заглядываю ей в лицо. — Мы подталкивали и увещевали. Я приказывал? Скажи хоть что-нибудь.

— Я ни о чем не жалею, — растягивает рот кривой улыбкой. — Ты нас так воспитал. Помнишь, как говорил, чтобы мы никогда не сожалели о том, что случилось. В любом случае это будет полезный урок и личный опыт. Мои ошибки — мой опыт, па. Я…

Со всем смирилась, видимо?

— Но тебе чего-то не хватает?

Зря! Зря спросил. Глупости, тем более что и так все ясно.

— Я свыклась с его гибелью. Понимаешь?

— Да.

— Думала, что все. Все закончилось, так и не успев начаться. Мы наговорили друг другу гадостей в последнюю встречу и разбежались по углам. Ты же помнишь, как он шатался в своих отпусках по городу, жил каким-то бобылем в той отцовской квартире, иногда встречался с Дари и Ксю, навещал тетю Олю и дядю Лешу, а в основном просиживал штаны в ожидании очередного назначения. Мы особо не скрывались, но и не афишировали то, что между нами происходило. Я была горда тем, что мой парень — пусть и тайный, почти виртуальный, как будто мистический, но все же адекватный — военный человек и настоящий мужчина. Я даже примеряла его фамилию и навешивала на себя звание. Юлия Мудрая — майорша! Раздобревшая, раздавшаяся вширь женщина, наевшая тугое брюхо на качественных продуктах из военторга. Нос непроизвольно полз вверх и нахально задирался, плечи расправлялись, а грудь выпячивалась, подделывая особо крупный размер. Я хотела быть с ним. Всегда! До конца своих дней. Виртуально, папочка, я уже была женой Святослава и гордилась этим, но…

— Но?

— Вечные скитания не для меня. Особенно, когда есть маленький ребенок. Его эти вечные разъезды. Глупое раболепие перед старшими по званию. Четкая исполнительность и надоевшая до чертиков слепая безотказность. Его какие-то странные, словно не от мира сего, идеи о защите прав обиженных, о долге, о патриотизме, о полном подчинении приказам жутко раздражали и выводили меня из себя. Я просила его прислушиваться к моим желаниям, к моим чувствам, я умоляла его остановиться и подумать. Это эгоистично, глупо?

Нет! А впрочем, да!

— Подумать? О чем, Юля?

Свят никогда не производил впечатление недалекого человека, скорее наоборот. Более вдумчивого молодого парня, живущего по «неписанным законам», я на своем веку не встречал. Он действительно был мне сыном, которого, так уж сложилось, у нас с чикой никогда не было.

— Я выдвигала условия.

— Или — или?

— Да. Я или его служба и не заканчивающийся «контракт», — кивает, подтверждая. — Зачем эти ненужные лично мне важные командировки в горячие точки? Зачем они нам с Игорем? Это ведь не жизнь, а сплошное ожидание. Вот сейчас мне сообщат, что он погиб, исполняя свой долг. Или позвонят, чтобы доложить о без вести пропавшем. А ведь так, в сущности, и случилось. Высшие силы, наверное, покарали меня! Я накликала беду своими недалекими депрессивными мыслями. Сколько, папа?

— Что сколько?

— Сколько по времени он, на самом деле, был в плену? Я хотела бы знать.

Я этого не знаю, тем более в минутной точности.

— Что он говорит?

— Я не спрашиваю. Но здесь, — осторожно постукивает кулаком себе в левую половину груди, — очень неспокойно. Сердце что-то чувствует. Поэтому я всегда настаивала на своем «или — или»!

Спешу огорчить, но именно такое поведение с редкими представителями мужского племени срабатывает. Не буду всего рассказывать Юле, но спекулятивные действия ни к чему достойному, как правило, ни одну из смелых дурочек не приводили. Есть! Есть, конечно же, «редкостные»… Индивидуумы! Но их на свете очень мало. Они скорее исключения, чем обыденные правила.

— Послушай меня, пожалуйста, — подхожу вплотную к дочери, подбородком утыкаюсь в теплую и темную макушку, дрожащими руками поправляю кофту на ее плечах, а глазами встречаюсь с той, которая, стоя в дверном проеме, тихо всхлипывает.

«Жень, иди наверх» — как робот двигаю губами, безмолвно заклинаю ту, которой слышать то, что я хочу сказать, не следует.

Жена мотает головой и закрывает рот двумя руками, запрещая себе какие-либо стоны, крики, возгласы.

— Не стоит опошлять красивые отношения случками в гостевом домике, детка. Если все, что ты рассказала, правда, то…

Они ведь даже не расстались, как положено.

— Начните по-другому.

— Это…

— Тшш! Просто помолчи и послушай…

«Уходи, жена» — безмолвно чику заклинаю. Нет, такое больше не проходит, а я, по-видимому, в стаканах все же растерял свой шарм и утопил харизму. — «Все хорошо, я…».

— Я ошиблась, папа. Мой брак — непоправимая ошибка.

Все понимаю и сочувствую.

— Остановись, прислушайся к себе, возьми необходимую паузу, осмотрись в обстановке. Одумайся, в конце концов.

— Одумайся?

— Что для тебя важнее, Юля?

Кто? Кто, конечно! В своем вопросе я намеренно ошибся.

— Сын! Только он…

Обманывает и не понимает, как это пошло выглядит.

— Больше ничего не хочешь мне сказать? — обхватив ладонями выступающие плечики, бережно оттаскиваю Юлю от себя.

— Нет.

— А предложение? — присев, заглядываю ей в лицо. — Он сказал, что…

— Господи! — звонко вскрикивает, а я краем глаза замечаю, как сзади, к Юлькиной спине, подходит Женя. — Мам? — почувствовав тепло материнского тела, детка вздрагивает. — Мы разбудили тебя?

— Нет, конечно. Я не спала, солнышко. Все хорошо? — чика гладит распущенные волосы нашей дочери. — Ну, что случилось?

— Не знаю, — теперь Юла сосредотачивается пытливым взором на моем лице. — Не знаю, родители. Что со мной? Что происходит?

Ложный вывод.

Поспешное решение.

Несвоевременный совет.

Обыкновенная ошибка.

Досадная ошибка в жизненном сценарии…

— В чем дело? — еще раз спрашивает протрезвевший, но все-таки пришибленный изрядно, хорошо помятый огромной дозой алкоголя и измочаленный таким же по объему стабильным недосыпанием скучающий от неисчезающей тоскливой тягомотины Сергей Смирнов.