Он с долбаным воспитанием и школой жизни о том, что такое «хорошо», а что такое «плохо» лет на -дцать по пьяни опоздал.
Все… Все… Все! Я, мать его, затих. Или нет — я все еще внутри шумлю, а гнев мои синапсы в свободное падение не отпускает.
Мне бы замолчать и стихнуть, да только злость — советчик так себе, а желание что-то доказать и самоутвердиться по масштабам однозначно не сравнятся с ней. Придавливаю кнопку запуска двигателя, поправляю свой ремень и притапливаю педаль газа.
— Свят, прости, — раздается дикий по тембру шепот с соседнего кресла. — Я пьяный, но…
— Она будет моя! — бью несколько раз по рулю. — Я трезвый, Сергей. Если надо будет…
— Не смей! — он стискивает мое запястье, сжимает до потери пульса, до синюшно мертвенного цвета кожи. — Сын твой. Я настаиваю на том, чтобы вы общались, чтобы он был с тобой, присутствовал в твоей жизни, а ты, соответственно, в его…
— Они мои, — не сбавляя скорости, обращаю к неадекватному Смирнову яростью обезображенное лицо. — Вам ясно?
— Нет.
— Не мешайте.
— … — он отворачивается к окну и по раздающимся оттуда возгласам зычные проклятия мне шипит.
Оставшиеся полкилометра мы храним стоическое молчание, не удостаивая друг друга даже взглядом из-под бровей, или мельком, или украдкой, возможно, исподтишка, рассиживаясь в наспех склепанной засаде.
— Приехали, — констатирую очевидный факт и заезжаю во двор.
Подкатившись к ступеням, останавливаюсь в точности у подножия входной двери, которую нам открывает чем-то недовольная и как будто обеспокоенная вынужденной задержкой Женя.
— Сука! — заползая сверху, перегибается через меня. — Развод этой курице не дам. Не получит гордая кубинос-командатес призрачную свободу. Она Евгения Смирнова, а не какая-то без роду и племени Эухения Рейес. Там отчество — оборжаться можно, если выговоришь, конечно. Сейчас-сейчас… Как ее приструнить?
Он выползает из салона, спотыкается пару раз и, основательно пошатываясь, начинает восхождение по ступенькам. Смирнова вскидывает руки и некрупным куполом прикрывает свой рот.
— Иди в дом, — я слышу, как бухтит Сергей. — Пошла. Чего стоишь, чика? Ремня просишь, что ли?
— Ты…
— Сладкий хер тебе, чикуита, а не девичья фамилия и такой же статус. Развода не будет! В дом…
А мне почему-то очень хочется добавить:
«Я сказал!».
* * *
*Break free — песня ирландско-американской семейной музыкальной группы The Kelly Family (не вероятно, но уверенно!), состоящей из, если я не ошибаюсь, двенадцати родных братьев и сестер по фамилии Кэлли. Когда речь идет о Смирнове младшем, то всегда рядом с этим типом кружат иностранные мелодии и странный выбор композиций. Младший — известный меломан!
Глава 16
Сюрприз
Она постанывает, хватает широко раскрытым ртом в миниатюрном для двоих взрослых помещении слишком дефицитный свежий воздух, крутится ужом, извивается гадюкой, коброй привстает-приподнимается, раздувая несуществующий капюшон; угрожает, расставив пальцы-когти, упирается мне в плечи, ногтями рассекая кожу, пытается оттолкнуть, приподнять, оттянуть, избавиться, а перекрещенными на моей пояснице ступнями бьет по ягодицам, стегает маленькими пятками, двигает бедрами, мощно продуцируя для спайки и скольжения свой индивидуальный секрет. Тремся кожей, шлепаемся плотью, вопящие о разрядке яйца укладываются в горячую и скользкую ложбинку между преддверием ее влагалища и узким анусом; мы слишком плотно соприкасаемся с ней телами, впечатываемся, обмениваемся молекулами, разгоняем электроны, меняем полюса, обманывая все физические законы, стираем к черту кожу, добывая искру, как пещерный глупый человек; кусаемся, раздирая мышцы заточенными не на ласку выставленными клыками, целуемся взасос, сплетаем языки, играем, затем рвем кожу, странной близостью обоюдно наслаждаясь.
«Смотри на меня» — захлебываюсь дешевыми стандартными словами. — «На меня, Юла! Вот так… Да, да, ш-ш-ш, со мной, вот так… Я… Люблю… Тебя!».
Искусанные женские губы дрожат, а их хозяйка периодами тихо и с мышиным писком всхлипывает, как будто бы находясь в горячке, мотает головой с растрепанными волосами и выставленными, остекленевшими, безжизненными глазами на лице.
«Как ты здесь оказалась?» — не сбиваясь с нашего привычного ритма, прищурившись, внимательно слежу за ней. — «Это неожиданно, Смирнова. И… М-м-м, твою мать… Чего уж там… Прия-я-я-я-тно. Сегодня долго не смогу… Прости-и-и-и…».
Она вдруг поворачивается ко мне и, сцепив крепко зубы, нутром как будто говорит:
«Нет проблем. Трахай так, как хочешь. Мне все равно… Я ненавижу! Ты убийца и предатель… Сучий зверь!».
Ей все хорошо, нормально, качество-количество устраивает, все без эксцессов и, по её словам, отлично, «без проблем». А мне чего-то не хватает. Чего? Конкретнее, с полной достоверной информацией. Мне не достает того, кого сейчас со мною точно нет…
Противный сигнал электронного будильника заставляет еще быстрее «кончить» и открыть глаза на блядский белый свет. Сколько там уже накапало? Без пятнадцати семь? Семь утра через четверть с небольшим.
Жарко, душно, влажно, мокро. Двигаю ногами и запускаю под покрывало руку. Провожу ладонью по бедру и натыкаюсь на то, что ощущается как неудобство, влажный дискомфорт и небольшая по объему лужа. Как в детстве, твою мать. Застрявшая между ног тощая подушка, приклеившаяся к внутренней части ног синтетическая тряпка, ушедшие в небытие и снова возвратившиеся чертовы довольно частые поллюции и плохое настроение после холостого семяизвержения.
Ни одна девка не поможет в этом деле. Не каждой объяснишь, что произошло и чем лично ей обойдется со мною качественный, но случайный секс.
День, как день — ничего такого. Привычная уборка в помещении: застеленная кровать, утренний прохладный душ, бритье, домашняя одежда, сведения из интернет-каналов, еще, конечно, привычный, а со вчерашнего — законный, неотъемлемый привет тридцатилетней, значит, взрослой, эмоционально зрелой психологической жене:
«Хорошего дня, Леся» — дополняю свой ежедневный рапорт о том, как провел вчерашний день и как начал настоящий, наполненный счастьем и долгожданным благополучием.
Новостей, вроде, мизер или, по сопутствующим теперь всегда мне обстоятельствам, просто нет. В воздухе витает дух свободы, мира и еб.ного взаимопонимания, в том царстве, где каждый человеку человек. Сколько можно ждать? Пока заколосится, освятится и пробьется на свет Божий здравое зерно, зароненное в землю мной для Красовой, что:
«Этот Святик как бы тоже человек!».
«Завтракать идешь?» — стандартное сообщение протрезвевшего от вчерашнего Смирнова.
«Можно?» — с ухмылкой отвечаю.
«Хочешь, видимо, обратно? В плен? Соскучился за пытками, хрен армейский?» — шикает буквами Сергей.
Нет! Не хочу, поэтому:
«Через пять минут подойду, Сергей Максимович».
«Веди себя прилично, майор. У нас тут маленькие гости» — и все? Доволен папа? Больше не единой вводной? Бойкотирует познавательный процесс?
Раскачиваюсь на деревянном стуле, прищуренно разглядывая холмы пожухлых листьев, которые я ночью вместе со своей бессонницей собрал, скирдуя к предстоящему ритуальному сожжению для очистки придомовой территории от отслужившей весенне-летней скинутой братвы.
Делать нечего — пора вставать. Представляю, что сейчас там будет. Женя с заплаканными глазами, ухмыляющийся и тяжело вздыхающий Сергей и еще, наверное, Тоня с Валентиной. Истощились все идеи — подходящих вариантов больше нет.
— Доброе утро, — почесывая затылок, захожу в огромную по габаритам кухню.
— Здравствуй, Святослав, — отвечает Женя, лицом не поворачиваясь ко мне. — Посиди, пожалуйста. Недолго осталось. Пока не готово. Я не успела.
Осматриваюсь в помещении — только мы, а посторонних на базе вообще не наблюдается, впрочем, как и хозяина, у которого, наверное, трещит башка от вчерашнего концерта, организованного, как по заявкам, немного позже в тот же день: через два-три часа после нашего прибытия Сергей устроил этой женщине охерительный разнос с некрасивыми словами, угрозами и предупреждениями о том, что — цитирую дословно:
