«Они съезжают, парень» — подумал про себя, а после вслух за чашкой кофе все за них решил. Считаю, что в тот момент не только я, но и Святик правильно и мудро поступил…

— А Костя?

— Все решено, Жень. Ничего здесь не поделать. Волк не оставит свою вновь обретенную семью. К тому же я уверен, что и маленький волчонок скорое будет на подходе.

— Что?

— Я не УЗИ, чикуита, просто выдвигаю очередное предположение. Так что, — в теплое и повлажневшее от моих касаний основание женской шеи улыбаюсь и задушенно смеюсь, — балуй князя и жди дорогого пополнения.

— Да прекрати ты! — Женька несильно хлопает мне по заду.

— Тшш! — кусаю подвернувшуюся мякоть. — Слышишь? — выставляю ухо. — Там за стеночкой живет любовь, чикуита. Юлька стонет. М-м-м!

— Не смей, дурак! — она впивается острыми ногтями в мою руку. — Это некрасиво, мы шпионим за детьми.

— Действительно, — быстро разворачиваю ее к себе лицом, — этим нужно заниматься, а не подсматривать-подслушивать. Что скажешь, сладкая кубиночка?

«Что-что? Наверное, что я люблю тебя!» — читаю по что-то шепчущим от слез опухшим любимым розовым губам…

«У тебя есть девочка, сынок?» — раскрыв, как веер, пальцы, слепой отец хозяйничает у меня на голове.

«Да» — немного отстраняюсь. — «Не надо. Это неприятно, убери!».

«Красивая?» — неспешно опускает руку, пальпирует мне шею и, cжав крупную ладонь, впивается ногтями в натянутые тяжелыми канатами, рельефно выступающие жилы. — «Костя, ты очень напряжен. Сынок, что с тобой?»…

Что со мной? В десятый раз прохладной водой обмываю уже скрипящие от стерильной чистоты подрагивающие руки. Что происходит? Как это, мать твою, случилось? Как я до подобного вообще дошел? Склоняюсь над огромной чашей-раковиной в прилизанной уборной дорогого ресторана, таращусь идиотом в слив, пытаясь призвать к ответу бездну в свой собственный эфир; внимательно слежу за стремительной воронкой, которую формирует струя воды толщиной в мой безымянный, уже не обручальный, палец…

«Как ее зовут?» — настаивает на разговоре по душам вцепившийся пиявкой, надоедливый отец.

«Аня, Анечка, Анюта» — отвернувшись рожей от него, не выказывая ни волнения, ни заинтересованности, спокойно говорю.

«Я ее знаю?» — толкается в мой бок стальным бедром.

«Нет».

«Я тебе мешаю, сынок?» — слепо шаря в воздухе руками, отец присаживается рядом со мной. — «Осточертел трухлявый пень?».

«Нет».

«Это из-за того, что я…» — речь вдруг резко обрывает.

«Нет».

«Кость, ты же понимаешь, что так дело не пойдет?» — чересчур горячим лбом касается моего виска, фиксируется в углублении и прокручивается, изображая живое чертово сверло. — «Что случилось, парень?».

«Все хорошо» — отклоняюсь и нахально скалюсь, когда глазею на ни хрена невидящего и заметно нервничающего мужика.

«Ты где? Костя?» — он водит носом, как маленький котенок, который тычется в сочащуюся теплым молоком неразработанную сиську только вот родившей кошки.

«Что?» — перевожу глаза на скрученные жесткой цепью собственные пальцы.

«Про презервативы все ведь знаешь? Я не обсудил подобное с тобой… Тут страстно каюсь, брат. Моя неосмотрительность. Чертова промашка. Внезапно стало стыдно, парень. Понимаешь, вчера ты был ребенком, а сегодня — взрослый мужчина и чересчур серьезный человек. Как с этим делом, так сказать, твои дела? Все в порядке?» — смеется, высвистывая ересь через зубы.

«В политинформации не нуждаюсь! Все по половому признаку в порядке!» — резко вскакиваю и, как от чумного, отстраняюсь. — «Мне пора».

«Костя, а знаешь, что? Приводи ее к нам. Оставим девочку с ночевкой. Здесь спокойно погуляете, никуда не торопясь, пообщаетесь на нашей территории. Ты представишь меня, а я, как положено, ей отрекомендуюсь. Я, если что, не буду мелькать перед вашими глазами. За это не переживай. Клянусь, сынок! Но так хотя бы…».

«Это несерьезно, па! На одну неделю — не больше!» — довольно грубо отрезаю. — «Возможно, раньше. Она сама уйдет…».

«Несерьезно?».

«Она дает всем. Она дешевая давалка! Знаешь, что это означает? Просветить? Она… Короче! Фух! Я, наверное, пошел…».

«Кость?».

«Она мой первый опыт, папа. Такой себе блин комом. Ну, что еще сказать? Я там стопроцентно опростоволосился, если что. Быстро кончил, а она — нет. Я к оргазму даже не подвел. Не могу поверить, что обсуждаю личную жизнь с тобой. Но, но, но! Черт, ты ведь сам спросил… Короче, у нее потертости, а у меня… Не понравилось ей то, что между нами произошло! Вот так!» — пытаюсь оправдаться, да только грубости во рту, как по немой команде, застывают.

«Попробую, наверное, угадать. Ты, по ощущениям, влюбился, а она не оценила? Заканчивай язвить и изгаляться, и придумывая пошлости, глубокомысленно вещать. Твой первый опыт — вовсе не последний раз! Нормальная девочка подобное поймет. Она простит, сынок. А ты потом с вниманием и лаской сполна за все ответишь. Реабилитируешься в обстоятельствах. Понимаешь? Не теряйся, не теряйся. Только не стесняйся и не бойся. Расскажи все, объясни тактично, исповедуйся на худой конец. Скажи, мол, так и так. Хотел тебя порадовать, а вышло… Ну, прости меня. Затем мягко поцелуй, сильно обними и приласкай ее. Все получится, когда того захочешь. Только не насилуй. Не заставляй ни ее, ни себя. Мало возбуждения, наверное. Дальше что? Она отвергла? Или высмеяла? При всех или наедине? Давай поговорим, брат. Ну? Ты где? Иди сюда, сынок!».

Объяснить? Все рассказать и исповедаться? Довольно просто! Несвоевременно и… Однозначно глупо! Детское мышление и ограниченный физическим изъяном на вещи мудрый взгляд мужчины, который не был лично счастлив. Он жил для родины, потом для пса-поводыря, потом для маленького сына, а на себя слепому нищему философу всегда было плевать.

«Она уже другого ё. аря нашла» — визжу об этом про себя. Отцу не нужно знать, что этот жалкий парень не оправдал доверия, возложенного на него девицей, у которой половых партнеров, что красных прыщиков на мягкой детской жопе, пострадавшей от яиц, помидоров, возможно, дорогого шоколада…

— Какие тут красавчики гуляют? Вот это да! Добрый вечер, — сипит грудным свистком дешевая, немного перезрелая шалава, когда ровняется со мной своим плечом. — Это ведь женский туалет, молодой человек?

Заходит сука с козырей:

«Мэ-Чэ и сразу „добрый вечер“!».

А-а-а, моя ж ты родненькая! Пошла ты на хрен и черт с тобой!

— Мужской, — смотрю на тощие лодыжки, диетой высушенные икры и острые коленки, нахально поднимаюсь выше, замечаю кружевную резинку капроновых чулок, скалюсь и облизываю плотоядно губы. — Бля-я-я-я-дь! Проваливай отсюда, шлюха, случайный секс с тобой нисколечко не интересует.

— Что-о-о? — ладонью прикрывает декольте, прячет специально выставленные на витрину сиськи, строит недотрогу, краснеет и задушенно ревет. — Вы забываетесь, молодой человек. Вы…

— Приятного вечера, — теперь скрываюсь, отворачивая ряху, краснею до потяжелевших от стыда мягких мочек, обливаюсь потом и хватаю воздух ртом и носом, как волною выброшенный на сушу огромный синий кит. — Прошу прощения, — куда-то в сторону хриплю. — Я обознался.

— Обознался он! Сволочь наглая! Молодчик на голодном строгаче, — по-видимому, извинения полуголая девица нелюбезно все же принимает. — Считают, что им все дозволено, потому что мелочь в портмоне, да и в трусах, бряцает, о сучьей щедрости провозглашая.

Да-да, да-да… Я именно такой! А ты, хорошая и дорогая, проваливай и не завлекай. Иди своей дорогой, шуруй по красной и терпеливо жди, пока какой-нибудь возжелавший рекламируемого тобою тела свой член и дребезжащий шарм в дешевом номинале обязательно подаст.

— Я думал, ты там утонул, Красов. У тебя, что, проблемы с мочеполовой системой? Бегаешь в сортир, как шалопутная девица, подхватившая сезонный, мать твою, цистит. Инфекцию полощешь, вымывая случайно заглянувших и подхваченных «героев»? — вытерев салфеткой губы, откладывает смятую бумагу на тарелку, которую после двигает на край стола, внимательно поглядывая на меня, старательно пристраивающего зад на покинутое десять минут назад насиженное место.