— И все же. Я постараюсь Вам помочь.

— Красов Константин Петрович. Высокий брюнет с карими глазами. У него весной вот здесь, — пальцами касается моей щеки, — появляются аппетитные веснушки.

— Аппетитные?

— Угу, — мычит и очень сильно надувает губы.

— Еще особые приметы есть? — пальцем провожу по кружеву на декольте.

— Есть!

— Огласите, — поддеваю эластичную бретельку, подкладываю одну фалангу под низ, двигаю вверх-вниз, растираю подушечку, натягиваю почти отсутствующую одежду, вынуждаю эластан впиваться Юле в кожу еще сильнее.

— Он опасный тип.

— С такими экземплярами, к сожалению, не знаком. Стоит Вас предупредить, что необходимо быть осторожной с подобными мужчинами?

— Я приму к сведению, но это никак не решает мою проблему.

— Что-то еще могу для Вас сделать?

— Господи-и-и! — на первой букве жена громко всхлипывает, а последнем слоге почти визжит. — Ненавижу техподдержку! Проявите хоть немножечко участия, бездушные вы твари.

— Ну-ну, девочка, — большими пальцами вытираю яблочки женских щек. — В чем Ваша проблема? Кран? Лампочка? Гвоздь забить?

— Вы умеете пользоваться перфоратором?

Сейчас, видимо, придется кое-что долбить?

— Да, — сально ухмыляюсь.

— Я не трахана, — стыдливо прикрывает веки, затем тяжело вздыхает, скашивает взгляд, и добавляет, — не трахана, понимаете?

Обалдеть!

— Как давно?

— Ты издеваешься, Красов? Я тебя сейчас, — запускает в морду мне цветы.

— Затрахаешь? Блин, Юлька. Что это за слово «не трахана»? Корова не доена, жена не трахана?

— Р-р-р! — да она уже рычит. — Чужих сучек пользуешь? Где ты был?

А это, по-моему, спонтанный, незапланированный кульминационный момент? Рановато, если честно. Я не успел насладиться, во-первых, этим внешним видом, а во-вторых… Да и первого вполне достаточно, что там говорить за неважных «во-вторых»?

— Предлагаю выход из создавшегося положения. Тихо-тихо, девочка. Это ведь можно как-то покрыть? Я мог бы, — запускаю нос в маленькое ушко, — компенсировать убытки, выплатив большую неустойку? За сорванные сроки, например, я мог бы предложить обратную наездницу. Покомандуешь, постегаешь, попрыгаешь и покатаешься. Потом мы бы перешли на лотос…

— Нет! — еще разок цветок мне в нос шпыняет.

— Значит, будет по старинке? — подмигнув, ей предлагаю.

— Что? — Юля поднимает голову и точно мне в глаза устремляет слишком дикий взгляд. — Что ты сказал?

— Мужчина — сверху, женщина — под ним. Ножки раздвинешь и к груди прижмешь. Старинка-старина!

— Я подумаю…

Она буксует и жестким юзом тормозит. Что такого? Я что-то не то сказал? Тут другие слова, роль другая или…

— Юль, что случилось?

Я определенно вижу, как она тушуется. Как будто бы пролистывает сценарий этой ночи в голове: вот мои слова, вот ее прямая речь, вот я раздеваю ее, вот она становится на колени, вот я запускаю руку в распущенные волосы, направляю ее, нажимаю, заставляю двигаться чуть-чуть быстрее, вот она начинает кашлять, вот я к черту убираю свой напор, даю свободу действий, а после… Она забыла, что ей нужно делать. Ищет помощь у суфлера, которого здесь, конечно, нет.

— Предпочтешь взять наличностью или натурой?

— М?

Полутемный коридор, слабое освещение, где-то возле плинтуса, по контуру, нам в ноги бьет теплый и неяркий свет. Жена подкатывает глаза, затем откладывает на комод букет, поднимается на цыпочки и утыкается лбом мне в переносицу.

— Где ты был? — вдруг тихо произносит.

— На объекте, женщина. А ты чем занята была? Как эти долгие недельки провела? Как вообще дела, помимо учебы? Есть что-то, что не входило в ежедневные отчеты в чате? Что родители, Люлёк?

— М-м-м! — ввинчивается острым краем в кость. — Зачем ты задаешь такие вопросы? Ты должен был уже меня раздеть и трахать. Красов…

— А прелюдия, жена? — отстраняюсь, щурюсь, навожу куда-то улетучившуюся резкость, как будто бы издалека этой женщиной любуюсь.

— Обойдемся без соплей, — делает бросок, клюет меня губами, цепляет зубами подбородок, облизывает кожу на скуле. — Идем в кровать.

— Как отец? — укладываю руки ей на плечи.

— Держится! — вскидывает подбородок. — Он маме обещал…

Она сегодня… Подозрительно неудержима. Такое впечатление, что жена за что-то нехорошее сексуальное наказание отбывает. Я за ней не успеваю. Сегодня, видимо, настроение у нее такое: когда можно все, причем исключительно и только ей. Это скука, долгая разлука или заглаживание вины, о которой я, к счастью, ничего не знаю?

Вхожу в разгоряченное нутро без промедления. Там все готово, под парами, ждет положительной отмашки и проникающих поступательных движений. Глубоко и долго — так, как нравится Юле. Мой залет, моя промашка — вынужденная и длительная командировка на непростой объект. А так, через постель, заигрывающие разговоры и обязательный страстный секс, я тоже извиняюсь перед ней…

— Юль? — вожу рукой по пустому месту. — Черт! — упираюсь локтем в матрас, приподнимаюсь верхней половиной тела, а второй рукой тянусь к прикроватной лампе, нажимаю кнопку и включаю приглушенный свет. — Красова, ты где?

Я здесь один, в комнате — рядом, возле, в том углу или, быть может, в этом — точно никого.

— Что за…

«Это возможно?» — жена где-то что-то очень тихо, о чем-то тайном с кем-то говорит. — «Когда? Да. Будет удобно. Спасибо. Хорошо. Но… Пожалуйста… Это нормально? Я не уверена… Что-что? Хорошо. Хорошо. Э-э-э-э… Вероятно!» — она, похоже, улыбается, чему-то радуется, с кем-то миленько общается, о чем-то договаривается, советуется, что-то сообщает. Собирает, что ли, компромат?

Откидываюсь на спину, выгибаю шею, устремляю в потолок кадык. Одна ночь вместе — без Игоря, наедине. А это тоже, вероятно, входило в планы? Выскользнуть тайком из постели, чтобы в ванной комнате пообщаться с кем-то шепотом, спрятавшись в душевой кабине, подмываясь после секса, сидя на биде.

— Привет, — шепчу, не отводя от потолка глаз. — Что случилось? — я чувствую, как она застывает в дверном проеме, разделяющем жилое помещение от служебной комнаты. — Плохо себя чувствуешь?

— Сильно голова болит, Костяника.

Гребаная цивилизация. Спешно обучаемый искусственный интеллект. Полностью роботизированный процесс. Почти космические нанотехнологии. Затем, конечно, неизменные товарно-рыночные отношения. Человек человеку — абсолютно не товарищ, а серый и угрюмый волк. Гибридные стратегии ведения боевых действий. Женский компромат. Еще шантаж…

А у моей красавицы-жены все та же «дедовская» отговорка — стойкая мигрень и скрываемые слезы после изматывающего секса в душевой!

Здесь ничего не изменилось. Абсолютно ничего! Даже воздух остался тем же. Настороженная тишина, агрессивное, пропитанное тестостероновым сиропом охраняемое пространство, высокий и глухой забор, сосредоточение на огромной площади внушительного количества здоровых мужиков и воинственная, приготовившаяся к стремительной атаке, прислушивающаяся к разным звукам атмосфера.

Полнейшая изоляция.

Автономка.

Режимная организация.

Строгие правила, служба безопасности, пропускной контроль.

Оборонный государственный объект.

Воинская часть — мой бывший дом родной.

Всё то же расположение корпусов: там метров через тридцать — сначала прямо, а затем налево — покосившаяся дряхлая учебка, потом любимая солдатами козырная столовка, хорошо отапливаемые в осенне-зимний период казармы для ежиком остриженных и жалобно скулящих за теплой материнской сиськой щуплых срочников, по-прежнему не сгинувшее в бездну холодное четырехэтажное кирпичное административное здание для толстопузых чуваков, одноэтажные жилые бараки-корпуса для маленьких семей командированных неместных офицеров, закрытые на семь запоров гаражи, насквозь продуваемые боксы и их высокие, почти космические потолки, пропахшие тосолом мастерские, ревущая на все лады разодетая в модный хаки техника и тот же крохотный контрольно-пропускной пункт, где так же жмутся синюшные от нехватки витаминов птенчики на куросесте — все те же щуплые караульные бойцы, которых, кажется, по сухощавому телосложению в сторожа специально, с конкретной целью назначают. Не производят, если честно, какого-либо впечатления охранники, пока суровых нарушителей порядка в поле видимости нет. Регочут олухи, как обезумевшие, шипят, как взбесившиеся обезьяны, друг друга полосуют, пока старшие по званию не видят, грубыми словами, потом братаются и в знак примирения стреляют друг у друга сигаретки, которые здесь так же, как и в местах не столь от цивилизации отдаленных, на вес высокой пробы золота. Ну, а фразочки: