Ну-у-у-у-у… Вот, чтоб тебя, опять!

— Я не могу…

— Ты солдат, Мудрый. Ты можешь все. Ты герой. Нет «не могу», но есть, — подкатывает глаза, приставляет указательные пальцы себе к вискам, придавливает, налаживая нестабильное кровообращение для активной стимуляции мозговых извилин, — «безоговорочный приказ», «так точно», «есть», «вопросов нет» и «разрешите выполнять»…

Не даю договорить, совершаю гигантский шаг и попадаю грудью ей под нос.

— Это моя работа.

— Я не спорю, — похоже, Юла капитулирует, в попытке отступить назад цепляется каблуком за влажный камень и почти летит на землю. Стремительным захватом женской кисти пресекаю с нехорошими последствиями полет.

— Я подал рапорт, Смирнова. Слышишь? Он был подписан.

— Не знаю, что это такое. Отпусти! Больно, — водит плечами, выкручивает кисти, выдирается, еще сильнее затаскивая себя в капкан.

— Я больше не служу. Конец. Ушел. Конец карьере. Я теперь никто. Я…

— И что?

Бля-я-я-ядь!

— Я хочу попробовать…

— Попробовать? — прищурившись, направляет ко мне правую щеку, глаз и ухо, прислушивается, издевается, строит дуру, изображая сумасшествие.

— Мы можем…

— Твоя Леся идет, — подмигивает тем глазом, со стороны которого она заметила приближение Шепелевой.

— Она психолог, — раскрываю карты, показываю, что не собираюсь жульничать и шулерством страдать.

— Это выгодно, Святослав. Психолог и теплая бабенка для наслаждения. Присмотрись. Породистая кобылка. Она родит тебе…

— Дура! — оскалившись, через зубы говорю.

— Хорошего дня. Леся, сюда! — окликает Шепелеву и отходит от меня. — Иду-иду, мой сладкий, — сообщает оглядывающемуся на нее сынишке.

«Лешенька, доброе утро! Спасибо, хорошо устроились. Костя не приедет… Так вышло…» — дохлые обрывки фраз, задевающие уши.

— Свят… — прохладными пальцами трогает мое открытое предплечье.

— М? — смотрю на Юлю, но отвечаю Лене.

— Это твой сынок? А это…

— Идем-ка завтракать.

— Чудесный мальчик.

— А как ты находишь его мать?

Твою мать! Что за конченый вопрос…

— Мне тяжело, — не менее чудной ответ.

— Что-то болит?

— С ней тяжело сражаться, Святослав.

— Так сдайся!

— Я уже сдалась…

— Остановись, пожалуйста, — взглядом следую за ней, снующей по комнате и рассекающей небольшое пространство настроенной на побег фигурой. — Леся! — подловив момент, цепляю за руку и сразу же подтягиваю к себе. — Зачем так сразу?

— Это правильно, Святослав. Лучше сразу. Как пластырь! Раз — и все. Поморщилась, взвизгнула, зашипела, выдохнула и дальше побежала.

— И это говорит психолог, который заверял больного на голову пациента, что с этим проблем не будет. Мол, ей все под силу, у нее богатый опыт и в арсенале различные приемчики, которые она намерена опробовать на мне. Ты говорила, что профессионал и ко всему готова. Что изменилось, а?

— Нет, — смотрит мне в глаза, — сейчас ты разговариваешь с Леной Шепелевой, и о своих чувствах и намерениях говорит просто женщина, которая полностью осознала свою ошибку и теперь не желает терять время с чужим мужчиной.

— Я не чужой тебе! — улыбаюсь. — Это из-за Юли? Мы просто поговорили. Она от неожиданной встречи чуть дара речи не лишилась. Представь, каково ей было, когда, зайдя сюда, она вдруг застает меня.

— Со мной?

Не понял!

— А что не так с тобой, Лесь?

— Какая, в сущности, разница, если в любом случае это из-за сына. Из-за Игорька. Мальчишка…

— Юля не хочет, чтобы я общался с ним, — вклиниваюсь в пространные рассуждения, которыми она, похоже, намерена забросать меня. — Это, кстати, и обсуждали, когда прогуливались во дворе. Она упрямая. Черт возьми! Сказала свое «нет» и как отрезала. Помоги с этим, пожалуйста. Прошу тебя, объясни Смирновой, что у меня тоже есть права. Я не отказываюсь от пацаненка, более того…

— Смирнова? Поговори со Смирновой? — зачем-то акцентирует мое-свое внимание исключительно на девичьей фамилии Юлы. — Ты четко, уверенно, без запинки произнес: «Смирнова»! — пару раз кивает головой, в чем-то убеждает, видимо, себя, сочувствует бывшей, а меня, как несговорчивого и неподдающегося ее терапии, на каждую букву алфавита посылает.

— Что не так? Я не ошибся. Они с Ксенией двоюродные сестры. Их отцы — родные братья. Алексей Смирнов — дядя Юли, а я…

— Тебе все равно, что она замужем, да? — шепчет Леся. — Она ведь несвободна, у нее есть мужчина, законный муж, тот, с кем ее связывают не просто веселые картинки из прошлого, а вероятно, общая фамилия, совместный бюджет, планы на отдых, например? Святослав?

Если честно, да! Абсолютно похрен. Мне просто на этот вымышленный статус наплевать. Знаю, что предполагаю, думаю, осознаю, звучу цинично, но так и есть. Убежден, что супружество Юлы — глупый откровенный фарс. Это все назло. Специально, чтобы раззадорить и позлить меня. Надо отдать Смирновой должное, но ведь я бешусь и самостоятельно довожу себя до белого каления только от осознания того, что «классный» Костя Красов делает ребенка той, для которой несколько лет назад я был первым. Первым мужчиной, который спал с ней, с которым она добровольно и по обоюдному желанию стала женщиной. Я был тем, с кем Юля блаженно улыбалась, под кем плакала, стонала, прикрывала веки, изнывая от недополученного наслаждения, когда я намеренно останавливал движения, пытая губы, щеки, лоб, шею, грудь покусывающими поцелуями, и просила двигаться быстрее, четче, проталкиваясь внутрь глубже, и на полную длину заполнять ее. Я был тем мужчиной, о совместной жизни с которым она мечтала, когда томилась в ожидании нашей новой встречи. Я выбрал Юлу. Выбрал женщину, с которой проводил каждую секунду своего свободного времени, когда прибывал по расписанию на гражданку, чтобы перевести сбитый бесконечными маршами дух, восполнить растраченные силы, разобраться с полученными ранениями, пройти медицинскую комиссию и упорядочить изрядно потрепанную экипировку для нового сбора по контракту, который ни разу не заставлял ждать себя.

Я несколько лет подобным образом служу. Есть ли ответ на простой вопрос с альтернативой:

«Это хроническое заболевание, а я вечный бродяга и прожигатель жизни, спящий сидя, лежа, стоя в окопах, отделанных по старинке древесиной, закатанных в бетон укрепрайонах, наспех оборудованных блиндажах или это чертово призвание, передающееся по наследству от отца к сыну?».

— Цепляешься к словам? Все могу объяснить, при этом ничего не придумывая или специально привирая. Для меня Юла — Смирнова. Я не привык к фамилии, которую она приобрела. Но, безусловно, обладаю знанием про то, что такое семья, Лесь. Не делай из меня рокового мудака, который пройдется грязными сапогами по свидетельству о законном браке, а потом уведет жену, начистив ряху муженьку.

— Это говорю не я, Свят. Это ты сейчас сказал, — водит плечом, выкручивает кисть и отступает от меня. — Давай сейчас не будем об этом дискутировать.

— Что?

— Я не хочу спорить и отыскивать рациональное зерно, избавляясь от плевел. Просто позволь мне уехать. Об этом, если ты пожелаешь, поговорим в городе. Немного позже. Я все-таки хотела бы отдохнуть и собраться с мыслями. Согласна вести тебя дальше, как пациента, но…

— Даже так? — злобно хмыкаю.

— Я спросила — ты ответил. Ты предложил — я выполнила, — пожимает плечами.

— Быстро! — перекошенной улыбкой уродую свое лицо. — Вероятно, несильно была заинтересована. Ага?

— Не обижай, пожалуйста.

— Не прав? — через зубы говорю.

— Нет.

— Я нравлюсь тебе на столько, что при удобном подходящем случае ты быстро свернула наступление и сказала гордо:

«Я устала, проиграла и уже сдаюсь!».

— Мне тридцать лет, Святослав…

Сейчас она пытается что-то объяснить, ввернув возрастную планку? У нас небольшая разница в возрасте. Я не отец, она не сестра, не дочь, не мать. Жалкие три, четыре, пять, шесть лет. Что это за «мне тридцать, Свят»?