— Утешься малым, Юля. Сына твой ё. арь не получит. Сейчас поверь моим словам и перестань в этом сомневаться, — через зубы произношу, вылизывая теплую ушную раковину. — Своего пусть делает! Трахает тебя получше, глубже и почаще.

— Заткнись! Развяжешь с женщиной войну, посвятишь вечно чем-то озабоченные нации в свою нелегкую судьбу? Ты! — шакальем хохочет, изображая адскую гиену. — Ты! Только ты! Во всем, что сейчас имеешь, исключительно твоя заслуга.

— Согласен. И все же…

— Все же?

— Это не наделяет его неограниченными правами на чужого сына, — дергаю ее, впиваясь пальцами в каменный живот, к спине прилипший. Юла шипит и в отместку бьется задом прямо в пах. — Тише-тише. Муж ведь смотрит на тебя, а ты держишь на руках нашего сынка.

— Чмо!

— Нормально — мне подходит.

— Сволочь. Я обращусь в полицию.

— Озвучь-ка содержание заявления, будь так добра!

Пока Юлька собирается с мыслями, гром прикладывает кулак о землю. Игорь всплескивает руками и звонким колокольчиком заливисто хохочет:

— Ты видел? Видел?

— Да, зубастик. Конечно, да. Ничего не пропустил. Посчитаем?

— Зубастик? — округляет глазки. — Это сто такое? Поситаем? Это сто знасит? — ставит ручки себе на пояс, изображает маленького воина ростом с самый мелкий пальчик. Мизинчик-воин, рассиживающийся на руках у изящной матери!

— Где ты зубки потерял, шалопай?

— Салопай? — крутится и вертится, уложив ручонки колесом.

— Игорь! — Юля встряхивает пацана.

— Прекрати немедленно, — щипаю нервную за бок. — Не дергай его. Пусть резвится.

— Не-на-ви-жу! — через зубы произносит, не глядя мне в лицо.

— Я понял. Итак, — еще разочек запускаю нос к ней в ухо, — по буквам для непонятливых повторяю. Сын — мой! А Константину Красову вполне достаточно…

Достаточно того, что она спит и живет с козлом, она его законная жена. И, так уж вышло, не моя семья! По-моему, это справедливо и даже по закону.

— Замолчи! — дергает плечами, толчками задевая мне заросший подбородок. — Это не частная собственность или твои ордена-медали. Не напирай! Мне тяжело…

— Дай его сюда, — разворачиваю ее к себе лицом и почти выдираю мальчика, оставляя мать не с чем, с пустыми, распахнутыми, повторяющими детский контур, на весу овалом сложенными руками.

— Ай! — ощутимо звонко вскрикивает Юля, а мужская компания с той стороны настораживается и подбирается для незамедлительного броска.

— Иди туда, — назад киваю, указывая ей на вход в мою берлогу. — Вернетесь восвояси, как только дождь закончится.

— Нет!

Я разворачиваюсь и самовольно заношу ребенка внутрь. Здесь тихо, сухо и спокойно. Пусть Игорь посидит со мной, а как только разгуляй стихии прекратится, я гарантированно и без опаски отнесу его в хозяйский дом. Из-за моей спины доносится довольно шумное женское сопение, звуковое сопровождение сенсорных клавиш мобильного телефона, в который Юла «трезвонит», вероятно, расписывая в сообщениях своему Костяну, как она обозлена и откровенно недоумевает от действий, которые контуженный козлина с ней вытворяет.

— Святослав? — окликает, заходя за мной.

— М?

Не отвечает, зато шипит, выстукивая подошвой по деревянному полу. Подбирает, видимо, слова, которые не легко даются, когда боль в душе еще теплится, потому что ни хрена не умерла. Я ведь это вижу…

— Только сын, Смирнова! Больше ничего. Я понимаю, что стал чужим. Осознаю, что много времени прошло, что я тебя обидел, но…

— Сын, сын, сын, — подскакивает шалопай на моих руках. — Мам? — тянет руки к ней.

— Иди сюда, — я вынужденно передаю мальчишку и ощущаю вибрацию в заднем кармане джинсов.

Оперативно! Юля настучала, а муж незамедлительно на выручку пришел…

«Свят, довольно!» — Смирнов обращается ко мне, набирая скупое сообщение. — «Перерыв, твою мать. Возьми тайм-аут! Стоп, я сказал!».

Это же предательство и откровенный слив! Сорванное контрнаступление, несостоявшийся тщательно спланированный марш-бросок, проигранная битва, но не законченная война. Я ей не сдамся… Пусть никто из них на это не надеется.

Больше никогда!

— Как прошла встреча с сыном? — не поднимая на меня глаза, спрашивает Леся.

— Непродолжительно, — кратко и по факту отвечаю.

— И все же? — удивленно выгнув бровь, встречается со мною цепким взглядом. — Святослав, расскажите, как прошел тот день?

С чего бы такое подозрительное рвение? Мы с ней не виделись всего астрономические сутки, а сейчас ее почему-то интересует только то, что позавчера произошло? Каждый вопрос, заданный на сегодняшнем сеансе, сводится только к прошлому, о котором, откровенно говоря, я не хотел бы говорить вообще. Ни с кем и никогда! Строгое табу и жесточайший мораторий на откровенность по личным вопросам, касающихся Юлы и смешливого мальчишки.

— Лесь, я хочу извиниться за тот неудавшийся вечер. Это все еще возможно? — пытаясь слезть с неудобной для разговора темы, перевожу, естественно, туда, где чувствую себя более-менее комфортно, таким себе хозяином странно складывающегося положения.

Извинения будут ею приняты или я, как обычно, с этим опоздал?

— Вероятно, я не совсем точно выразилась, Святослав, когда сообщила Вам о том, что не встречаюсь…

— Не заводишь отношений с подопечными? Так точнее? Но я не подопечный, Леся, — выставляю локти на колени широко разведенных ног. — Не вижу в наших встречах терапии или какого-либо намека на психологическую помощь. Прошу прощения, но…

— Вы хотите поменять врача?

— Врача? — сложенный ручной замок подставляю под свой провисающий подбородок. Упираюсь крепкой костью в сцепленные пальцы и специально прожигаю Шепелеву наглым взглядом. — Ты серьезно?

— Святослав, — откладывает свой блокнот и зеркально повторяет мое положение, — это ведь не шутки. И да, я говорю абсолютно серьезно. То, что Вы не получаете медикаментозного лечения, совершенно не означает, что Вам не оказывается помощь, как таковая. Таблетки — не стопроцентная гарантия, не панацея, а подсевший на седативные, болеутоляющие или еще какие-либо препараты такого уровня, зачастую испытывает совершенно иную боль.

— Тавтология — наше все! — с показной гордостью ей заявляю.

— Я не спешу выписывать пациентам ударную дозу капельно-таблетированной помощи, но предпочитаю обсудить с человеком его состояние, вслушаться, вчитаться или, например, всмотреться в корень совсем не выдуманной проблемы. Поверьте, пожалуйста, накачать кого-либо химией можно быстро и без особых раздумий. Врач не несет ответственности за побочные явления. Все подробно изложено в инструкции — напечатано мелким шрифтом, а я всего лишь разрешаю фармацевту медицинский товар законно реализовать. Вот и все!

— Значит ли это, что если у кого-то подрастут рога, то это будет исключительно его проблема?

— Не утрируйте, Святослав. Если у Вас имеется разумное обоснование того, о чем я, с Вашей точки зрения, пространно и невнятно говорю, то я с огромной радостью и искренним вниманием послушаю мудрые слова.

— Мудрые?

— У Вас красивая фамилия, — подмигивает, добродушно улыбаясь.

По всей видимости, это был профессиональный комплимент. Корявый и очень неудачный, но зато от всей души и без преувеличений. Жаль только, что с мудрым содержанием мне не повезло: все на словах, да на согласно-гласных буквах.

— Вы хотите перорально принимать помощь?

— Чего?

— Выписать рецепт?

— Типа врач советуется с типа пациентом? Это ты мне скажи, Алёнушка. Поддаюсь я дрессировке или так — все по верхам, да по верхам? Подстегнуть лошадку или так пойдет?

— Сначала Вы, Свят. Простой вопрос: «Зачем погружать себя в, как правило, темный омут головокружительных проблем ради мимолетного призрачного счастья?». И это, — похоже, Леся четко и довольно быстро уловила мой издевательский тон и скептический настрой, — не масло масляное, не тавтология, не преувеличение, гипербола, метафора или тому подобная…