— Да? — я всхлипываю, как мелкая девица, и вытираю рукавом пальто свой влажный нос.

— Это зе осень клуто иметь двух пап. Бабуска сказала, сто я Бозенькой благословён…

Не знаю, если честно. Никогда о подобном не задумывался.

— Да уж, у бабули, видимо, совсем с головкой стало плохо, — Сергей резюмирует все театральным тоном сказанное очень говорливым внуком. — Я с ней дома о деизме на досуге поговорю. Свят? — попрыгунчиком встает со стула. — Идем-ка со мной.

Мудрый сильно упирается. Он не спешит отойти от маленького сына и оставить его с этим «дядей Костей», у которого сегодня, по всей видимости, случится психический приход и для него в огромном доме с зарешеченными окнами заготовлен клетчатый матрас и с бесконечными рукавами смирительный подол…

«Мусцины, мусцины, мусцины» — играет на повторе в голове. Я разговаривал с ребенком два часа, в течение которых Смирнов и Мудрый рассиживались у последнего в машине. Я видел, как они вышли на улицу, как подошли к большому внедорожнику, как забрались внутрь, я тоже наблюдал. Сын рассказал в подробностях, как сильно скучал по мне вначале и громко плакал, потому что злился и ничего «восе» не понимал; потом поведал, как проводил свободное от внезапно появившихся обязанностей время, как внимательно и с интересом прослушивал сказки «Свята» для того, чтобы «садко-садко» отойти ко сну, посмеиваясь, сообщил, как визжал, когда катался с папой на «клутых» санках, как долго маршировал и отдавал честь «дяде Лохле», у которого «аз целых тли зезды на каких-то» — он еще, увы, не разобрался в этих воинских званиях — «калтоноцьках». Он по «огломному скелету» рассказал мне про награды, которые случайно «поломал», когда хотел их на себя примерить. Потом пытался сгладить неприятность и захотел нарисовать рисунок, который отныне папа держит у себя на прикроватной тумбочке, когда проводит время дома, и который забирает с собой, когда вынужденно покидает место их нынешнего жительства. Они обосновались у родителей «жены». Об этом я ничего не знал…

«Па-пе» — смотрю на смятый альбомный лист, который он на прощание подарил мне, когда, повиснув на плечах, со мною навсегда — я знаю, что так и будет — попрощался. У меня есть три руки, три ноги, по-моему, имеется немного завитой на копчиковой косточке светлый хвостик. Все вымысел и шутка, однако в одном мальчишка художественно все же не соврал, когда старательно изображал «любимого» приемного отца.

Смуглая кожа, темные, слегка волнистые, по-мужски остриженные волосы, карие глаза, наполненные голубыми поблескивающими на солнце слезами, море за плечами и опустевший одинокий дом:

«Отныне, сладкий, я больше не с тобой. Прощай, малыш!»…

*умми (по-арабски «моя мама») — здесь транслитерация на русский.

Какой-то плюшевый комбинезон коричневого цвета, в котором Юля щеголяет по кухне, откровенно говоря, чрезвычайно будоражит мою фантазию и заставляет кровь циркулировать по эластичным трубам большого тела в два раза быстрее, оттого мощнее и даже агрессивнее. Еще чуть-чуть и я начну порыкивать, если женская фигура не сгинет с моих глаз. Наш с некоторых пор общий, весьма и весьма колоритный, обильный и временами продолжительный завтрак уже полчаса как прошел, а я все еще торчу на кухне, подпираю проем двери плечом, держу в крепкой сцепке слегка подрагивающие руки и наглым образом почти пасу жену, которая как будто бы мое присутствие в упор не замечает. Вот же обворожительная бестия! Юла умеет завести меня.

— Ты в белье, сладкая? — немного подаюсь вперед, изгибаюсь почти в раболепствующем поклоне. — Что ты делаешь?

Танцует, видимо. Определенно! Раз так виляет бедрами и, прогнувшись в пояснице, отставляет зад.

— Юль? — тихонечко зову.

— Тебе не пора за обещанной ёлкой, Мудрый? — демонстрируя мне улыбающийся тонкий профиль, задает вопрос.

— Я жду твоего отца и сына. Они что-то долго возятся. Игорь ведь был одет. Куда они ушли? Что не устроило? — плечом отталкиваюсь от дверного косяка и неторопливым шагом направляюсь к ней. — Все было очень вкусно, сладенькая, — хвалю любезно и заключаю Юльку в крепкие объятия, прижимая к себе спиной. — Мудрая, стой прямо, не вертись.

— Не приказывай, подполковник, — толкается локтями, как будто бы случайно задевая мой уже настроенный на продолжение пах.

— Следует говорить «товарищ подполковник». И потом — хочу и буду, хочу приказывать и точно буду, — зарываюсь носом в высоко подобранные волосы. — Трусики с тобой? А грудь… — одной рукой нахально разминаю полушария, прощупывая то самое белье.

— Больше ни о чем думать не можешь, — игриво вырывается. — Пусти! Пусти, Свят! Что вытворяешь? Мы не одни.

— Так нет же никого, — бросаю быстрый взгляд назад.

— Сейчас вернутся.

— Они уже тридцать минут все никак не возвращаются. Что случилось? Куда он его забрал?

— А я откуда знаю, — и шустро пожимает узкими плечами. — Не напирай, все равно ничего не получишь, — выкручивается и как будто бы случайно наклоняется вперед.

— Юля-Юля, тише-тише. Что с внешним видом, сладкая? Что это за поза возле посудомоечной машины? Намек на твое тайное желание или…

— Или! — мгновенно выпрямляется, принимая идеально вертикальное положение. — Свят… — откидывается на плечо и обращает ко мне свое лицо. — Вкусно пахнешь.

— Да? — прихватываю губами подставленную именно для этого прохладную и почему-то немного влажную щеку. — Замерзла?

— Нет, — лезет выше, пока не упирается в мою переносицу своим высоким лбом. — Щекотно? — быстро моргает, и, мельтеша ресницами, раздражает невесомым прикосновением мне кожу.

— Немного, — теснее прислоняюсь. — Юль, у меня есть для тебя небольшой сюрприз, который не сможет подождать до завтра.

— Завтра праздник, Мудрый. Если это сюрприз, то, — прыскает и вместе с этим шаловливыми пальчиками почесывает мой подбородок, как довольному коту, доставляет наслаждение простой хозяйской лаской, — я подожду до завтра. Что-то маленькое и красивенькое?

— Помимо этого, — жалобно, почти обиженно, звучу. — У меня все вышло. Я…

— Мы готовы! — откуда-то из-за спины, по ощущениям — где-то очень рядом, орет Смирнов. — Это чего у нас тут делается? Чика?

— А? — отзывается на его призывный крик Евгения. — Что ты хочешь?

— Ты где? — Сергей, похоже, в трех юных соснах заблудился. — Свят?

— Отпусти, товарищ подполковник, — жена пытается расцепить мой неотпускаемый лишь по ее желанию крепкий и уверенный захват. — Иди, а то отец с ума сойдет.

— Свя-я-я-т! — кричит сынок.

— Вот, пожалуйста. Сладкий тебя зовет.

— Мы не закончили, — поклевываю поцелуями женскую макушку. — Как только вернусь, то запросто продолжим с того же места. Запомни «цитатку», деточка.

— Посмотрим.

— Посмотрим? — разворачиваю ее к себе лицом. — На что будешь смотреть, Юла?

— На твое поведение и сосну, которую привезешь.

Ни хрена себе у меня невыполнимая миссия. Неужели она считает, что я не смогу выбрать праздничное дерево, затем оплатить товар и, упаковав его, в багажник затолкать?

— Ты будешь приятно удивлена, — оскаливаю зубы и, ударяя их друг о друга, приближаю к ней свое лицо, чтобы прикусить поблескивающий кончик носа.

— Свят! — ладошками крест-накрест запечатывает мой приготовившийся для хищного броска приоткрытый рот.

— Долго ждать? — вопит Смирнов.

— Па-а-а-а! — деду вторит сын.

— Проваливай, — толкается Юла.

«Трусы не забудь снять» — беззвучно говорю, пока на подкрадухах отхожу назад.

«Еще чего!» — демонстрирует мне запрещающий жест руками, формируя знак умножения из таблицы Пифагора, облизывает губы и зачем-то прикрывает только правый глаз.

— Бандитка! — шлю воздушный поцелуй и быстро разворачиваюсь к ней спиной, лицом встречаясь, что естественно и очевидно, с держащим на руках Игоря недовольным Сергеем.

— Всё? — Смирнов кивает через мое плечо.