Неправда, нет! В этот бред я не поверю ни при каких условиях и денежном вознаграждении, если таковое вдруг предложат.

«Все будет хорошо, все будет хорошо… Даже если он в нее влюблен или наоборот, пылает ненавистью и точит нож, который вытаскивает лишь под покровом ночи, проверяя пальцем острие… Это однозначно лучше, чем холодность и безразличие, чем безжизненность и отрешенность. Это точно лучше, чем ничто!» — таращусь, не моргая в серый цвет, царящий за окном.

Святослав продвигается вдоль забора, отстукивая пальцем каждый выпирающий брусок. Шаги считает, запоминая метраж и фиксируя на глазок небольшое расстояние между столбами, удерживающими туго связанное деревянное полотно. Он не поднимает голову, но сильно разминает шею, прикрыв глаза, как будто что-то шепчет — молится или проклинает тех, из-за которых в долгий плен попал. Свят вслепую размечает карту местности:

«Это стресс и профессиональная деформация, обходной маневр и запасной план, план „Б“, которого он был по чьему-то недалекому приказу начисто лишен, когда к нелюдям в засаду угодил!».

«Парень, парень… Сын! Что же творишь, твою налево мать!» — качаю головой, просовываю руки в рукава, оттягиваю горловину и надеваю ту толстовку, которую, по-видимому, слишком рано снял.

Прочесываю пятерней волосы, шиплю, подпрыгиваю, на цыпочках обхожу кровать и выбираюсь вон.

Он кружит, раскачиваясь под никому не слышную мелодию, проходит в сотый раз передо мной, сидящим на скамейке у ступенек перед центральным входом. Тихо, бесшумно, волчьим шагом наматывает дугу, опоясывающую мой дом.

«Мне жаль, очень жаль… Ей-богу, тяжело смотреть, потом осознавать, подлавливая мысли на подлете к гиппокампу» — отстреливаю сигарету, поднимаюсь с насиженного места и выхожу на маршрут, которым непрерывно с какой-то периодичностью, соблюдая паузы-ферматы, следует Святослав.

«Один, два, три, четыре, пять…» — глубоко вздохнув, вытягиваю руки и, уперевшись ладонями в мужские плечи, останавливаю бесполезное вращение большого мужика.

— Довольно! Хватит! — приказываю четко, негромко, но уверенно, даю почувствовать серьезность собственных намерений, подаюсь вперед и вонзаюсь прошивающим взглядом в абсолютно безразличное лицо. — Стоп, я сказал!

— М-м-м, — мычит бессвязно и, как стреноженное животное, водит головой.

— Болит? Колит? Что-то беспокоит?

— М-м-м.

— Все закончилось. Иди спать. Помочь?

— М-м-м.

— Ты устал, сынок.

— Нет.

— Служба закончена. Конец! Финал…

— Когда приедет Юла? — безмозглой тварью пялится и безобразно кривит рот.

— Скоро.

— Сергей Максимович, когда? — вскидывается, пытаясь поймать мой взгляд.

— Через два дня, — сдаюсь и сообщаю.

— Два дня, — глубоко вздохнув, мягко отстраняется и, отвернувшись, невнятно, но все же для прислушивающегося меня довольно четко и разборчиво произносит. — Я… Очень… Жду ее… и сына. Сергей? — с просьбой обращается, глазами снова не встречаясь.

— Да?

— Все нормально. Со мной все хорошо. Мне просто нужно время, но я в себе уверен… Я не обижу ее. Вы мне верите?

— Да.

«Не просто верю, я это знаю, Свят!».

Двадцать пять ступенек. Широкая маршевая площадка. Вынужденный перерыв, необходимое на подъеме физическое восстановление, размеренное дыхание, уравновешенный сердечный ритм и отпустившее виски кровяное давление. Низкое, растянутое по горизонтали, предусмотрительно забитое решеткой и перегородкой, как будто бы засмоленное окно — тюрьма, специально огороженное пространство. Еще один этаж и я почти у цели: прямо, затем налево, стеклянная дверь, вход-выход, высокий порог, коврик с глупой надписью «Мы рады вам. Смелее! Вперед!», бесшумное напольное покрытие и окантовочная подсветка на панелях на уровне плечей для человека приблизительно моего роста.

Длинный светлый, почти стерильный, коридор. Система с двусторонним расположением кабинетов, блочный вид, скучные, как под копирку сделанные, узкие для неформата двери; номера, отдающие дешевизной позолоченные пластиковые таблички — чьи-то фамилии-инициалы, должности, степени и звания, специализация и часы любезного приема.

Мягкие скамейки, декорированные дешевой дерматиновой обивкой, журнальные столики, на жалкий дециметр отстающие от пола, бесполезное чтиво из одноликого разряда: «Помоги себе сам», «Трезвый ясный ум», «Эмоциональный интеллект. Развитие, сохранность, воспитание», «Тревожность, стресс, депрессия», «ОКР, обсессии, компульсии, аффективное расстройство», «Рефлексия, депривация, дистресс», «Экстаз, оргазм и сексуальная разрядка» и избитая тема… «Травмирующее событие». Четыре гребаные буквы… «ПТСР».

Сажусь на уже привычное место, поднимаю руку и сверяю время — еще каких-то пять минут и мой черед. На свидания с человеком, помогающему с адаптацией в тихой мирной жизни, я прихожу три раза в неделю в одно и то же время. Полдень — стойкие двенадцать ноль ноль. Давно заученные цифры на безжизненном табло…

Дверь плавно открывается, выпуская лучик солнца, пробивающийся сквозь огромное панорамное окно, а моих ушей касается низкий женский голос:

— Всего доброго, Никита. Увидимся через неделю. Вы молодец!

— Спасибо, Леся, — перецепившись через дверной порожек, мелкий психопат вываливается наружу, размахивая руками в попытках удержать баланс и отыскать среди соблазнов и забав слишком шаткое эмоциональное равновесие. — Черт! Я такой неуклюжий.

И, похоже, невезучий! Рот прикрой, герой. Подбери слюни и зубами для порядка клацни, а потом, не торопясь, с чувством собственного достоинства из кабинета выйди. Потек «чирей на жопе». Невысокий, психически не стабильный живой «асоциальный геморрой».

— Осторожно, — смеется женщина и, по ощущениям — а я ведь, как обычно в этом месте, сижу с закрытыми глазами — руками прикрывает растянувшийся в обворожительной и располагающей к себе улыбке рот.

Елена Александровна Шепелева… Лена… Лёка… Алёна…

«Добрый день, я Леся» — так она представилась, когда я в первый раз попал к ней на прием.

— Свят? — «кто-то» мягко дергает за плечо. — Спите у меня под дверью?

— Нет, — не раскрывая глаз, «кому-то» отвечаю.

— Ко мне или…

— Привет! — приоткрыв одно веко, поднимаю бровь и наконец-то поворачиваю голову к той, которая вежливо обращается ко мне. — Уже закончила с Никитосом — задуренным невротиком-социофобом?

— Не язвите, пожалуйста, Святослав Сергеевич. Сегодня что? Разговоры или очередной дипломатический прием?

— Как пойдет, Алёнушка, — ладонями упираюсь в подобие кожи, на которой вынужденно сижу, растопыриваю пальцы и впиваюсь ими в каркас, удерживающий безвкусно декорированную шмотку. — Пора? — киваю на ожидающий нового клиента кабинет.

— Прошу, — вытягивает руку и ровняет тело с потемневшим от посторонних спин дверным проемом. — Время пошло, Мудрый.

Два часа плодотворной беседы в терапевтических целях или нехорошие игры в жесткую молчанку? Сегодня, если честно, я хотел бы рта не раскрывать. Чем хороша Леся, так это ненавязчивостью, тактичностью и титаническим, божественным, и уж точно совершенно не человеческим терпением. Выдержать такого, как я, не каждому дано, а Шепелева справляется уже на протяжении нескольких месяцев стабильно на «отлично», периодически добавляя к рейтинговой оценке короткий, совсем не жирный, минус, но, увы, не плюс. Последнее происходит тогда, когда я откровенно изображаю недоумка и утыкаюсь мордой в пол, пуская слюни на ковролин и растирая их ботинком.

— Святослав? — обращается, подавшись верхней половиной тела на меня вперед. — Может быть, все-таки поговорим?

— … — я отрицаю диалог и с громким выдохом откидываюсь на спинку кресла для пациентов центра психологической разгрузки-помощи, к которому приписан по долгу службы и в силу сложившихся не в мою пользу обстоятельств.

— Я, наверное, начну? Не возражаете?

— … — разрешаю, смаргиваю и застываю взглядом на ее располагающем к откровениям без купюр лице.