Светлые волосы, зеленые глаза, раскосый взгляд и идеальный овал без углов, дефектов кожи, а главное, без косметики. Природный, химией нетронутый тонкий образ и на определенного ценителя недолговечная красота.

— У Вас большой послужной список, Святослав. Есть государственные награды, благодарности… Вы герой.

— … — мгновенно вскидываюсь, на последней фразе, как от дефибриллирующего разряда оживая.

«И что?» — про себя кричу, намертво сцепив и так с недавних пор не разжимающиеся зубы.

— Сколько кампаний Вы прошли? Можете назвать количество? Хотя бы приблизительно.

— В деле все указано, — киваю на ее рабочий стол.

— Мне нужен Ваш ответ, Святослав. Как Вы оцениваете ситуацию? Лично.

— Не доверяете написанному?

— И все же.

Правильно ли я считаю? Это ее цель? Умею ли, дано ли мне такое, не растратил навык? Не израсходовали муштрой мозги? По-видимому, Леся сомневается в моих мыслительных способностях. Грандиозно!

— Говори мне «ты», пожалуйста, — в качестве ответа предлагаю.

— Нет, — отказ дополнительно подтверждает, качнув отрицание головой. — Во время сеансов этого не будет. Не стоит сокращать дистанцию и обесценивать отношения «врач-пациент».

Я пациент! Да просто охренеть…

— Почему?

— Это работа, я на рабочем месте. В мои должностные обязанности не включены личные отношения с…

— Такими, как я?

— Таковы правила.

Забыла, видимо, добавить:

«Я очень сожалею, мальчик».

— Значит, я твоя работа? — задаю вопрос, и громко хмыкнув, тут же осекаюсь.

Работа, обуза, эмоциональный инвалид, с которым тяжело наладить отношения. Да что там отношения… Я теперь никто! Социальный рядовой с погонами на два просвета и две средние звезды.

— Сколько…

— Я не помню, — поворачиваюсь лицом к окну. Солнце слепит, задевает чем-то воспаленную сетчатку глаза и заставляет суживаться подвижный к фотонам зрачок. Я морщусь, зажмуриваюсь, оставляя острую полоску топорщащихся ресниц. В ушах гудит, а руки трусит. — Какая разница? — дополнительно шиплю, не разжимая губ.

— Хорошо.

Хорошо? Это все? Странно. Я ведь не ответил на ее вопрос.

— Что это значит?

— Я пытаюсь начать разговор.

— Считаешь, что у тебя получается, а я иду на контакт, как тот слизняк из детского мультфильма? Дудишь, дудишь, а я копирую, потому что на самом деле не человек, а бесхребетная улитка чрезвычайно восприимчивая к выпущенным в определенном порядке нотам?

— Конечно. Сейчас я могу назвать точное количество слов, которые Вы произнесли, — усмехается, выставляет согнутые в локтях руки на подлокотники своего кресла и сцепляет пальцы в замок, который аккуратно подгоняет себе под гладкий подбородок. — Сказать или примите на веру?

— Скажи.

— С учетом последнего согласия — ровно шестьдесят два слова.

Шестьдесят два! Шестьдесят два раза я «с чувством, с толком, с расстановкой» раскрыл рот и выдал что-то важное в эфир. Хм! Я бы усомнился, да по сосредоточенному и серьезному выражению ее лица не скажешь, что она в чем-то именно сейчас специально шутит и меня намеренно стебет.

— Расскажите о своей семье, — она закидывает ногу на ногу, выставляя мне на обозрение острую коленку, обтянутую серой джинсовой брючиной.

— У меня нет семьи.

— Где Вы живете, Святослав? — нераздражающе, ненавязчиво и очень мило раскачивает оторванную от земли оттопыренную и свободную от обувного задника розовую пятку, отблескивающую нежной кожей, как у маленького ребенка.

— В доме, — застываю, глазами стопорюсь на птице, прыгающей по пластиковому отливу с той стороны и заглядывающей к нам в окно. — Как все, как обычный человек.

— Расскажите о доме.

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо.

— Семьдесят девять или доведем до круглого числа? Значит, будет восемьдесят? На этот счет согласна? — подмигиваю, криво улыбаясь.

— Идет! — она раскрывает свой блокнот, вытягивает из корешка стальную ручку и, щелкнув колпачком, что-то начинает быстренько писать на девственной пока от чернильных каракулей с болезненной желтизной бумаге.

— Долгожданный рецепт на антидепрессанты? — вытягиваю шею и заглядываю туда, где собеседница суетливыми движениями что-то важное изображает. — Считаешь, что за мой счет сможешь выручить финансово аптеки? А анализы надо сдавать или поверишь на слово, мол, ничего не беспокоит, а я здоров, как бык, да и моя рожа безукоризненно подтверждает состояние, о котором в народе говорят «кровь с молоком»? Кстати, кровь моя или моча, например, не требуется? Что еще нужно предоставить, чтобы получить легальную дозу от врача?

— А Вы нуждаетесь в таких препаратах? — насупившись, из-под бровей рассматривает меня. — Считаете, что крайние меры — единственный выход?

Выход? Мне бы разобраться, где тут вход.

— … — ничего не говорю, лишь в недоумении с постной миной пожимаю плечами и качаю головой.

— Что-то беспокоит? Физически болит? Как у Вас со сном?

— … — наклоняю голову на бок, прижимаюсь ухом к своему плечу и с нескрываемым интересом рассматриваю врача, почти девчонку, подсчитывающую с серьезным выражением лица бестолковые слова, которые я ей тут любезно подгоняю. — Я такой первый, Леся? У тебя? — демонстративно исправляюсь. — У Вас!

— Первый? То есть? — в точности копирует меня, повторяя каждый жест и нервную ужимку.

— Ну-у-у, с таким крученым прибабахом, — вращаю пальцем у виска, указывая, по-видимому, на конкретное место сосредоточения инфицированной военной гнилью вавы. — Тебе тяжело дается общение со мной? Я сильно раздражаю? Напрягаю, не позволяю вдохнуть полной грудью и расслабиться? Никита — цветочек, по всей видимости, а я…

— Вы мне интересны, Святослав.

— Интересен? — зачем-то ей подмигиваю. Похоже, я с юной докторшей флиртую, распушиваю перья и пошленько вступаю в сложную игру.

— С профессиональной точки зрения, конечно.

— А-а-а! — открыв пошире рот, с досадой причитаю. — На этом на сегодня, пожалуй, все? — сверяюсь с минутной стрелкой, ожидающей двенадцатичасовой отмашки секундной вытянутой палки.

— Да.

Выталкиваю себя с насиженного места и, не оборачиваясь на сидящего — уверен, что с обворожительным недоумением на лице — специалиста, направляюсь к двери, дарующей мне долгожданную свободу из психологической темницы.

— До послезавтра, Святослав, — не спрашивает, но с уверенностью утверждает, назначая дату новой встречи на старом, черт бы его подрал, лобном месте.

Ей, видимо, не надоело мое общество и абсолютно не возмущает вызывающее поведение, которое я тут демонстрирую, когда медитирую и пребываю не в духе, или без особого настроения на клиентском стульчике сижу? Сколько можно, а? Неужели «милый дохтор» не догоняет, что пространными беседами не исправить то, что случилось, что по глупости и конченой самоуверенности со всеми нами произошло.

— Нет проблем, Леся. Только…

— Да? — кожей ощущаю, что она стоит слишком близко и шумно дышит в мою спину.

— Отойди, пожалуйста. Не надо так делать, — совершаю шаг вперед, тем самым специально увеличивая между нами расстояние.

— У Вас что-то запланировано на послезавтра? — похоже, кое-кого абсолютно не смущает то, что происходит и моя не совсем понятная реакция на это всё.

Да! Запланирована долгожданная встреча с сыном. Так, по крайней мере, мне пообещал Сергей.

— Неважно, — вполоборота отвечаю. — На будущее, Елена Александровна, запомните, пожалуйста, одну простую вещь. Не стоит подходить к таким, как я, с тыла, заранее не обозначив своего присутствия.

— Как Вы попали в плен, Святослав?

С таким вопросом в лоб пошла ты на хер, курва!

— Всего доброго, — дергаю ручку, распахиваю дверь и вылетаю в коридор, дышу широко раскрытым ртом, не разжимая зажмуренных до рези глаз. — М-м-м-м, — скулю, как избитая живодером бродячая собака. — Блядь! — матерюсь и с ощутимым нажимом прикусываю нижнюю губу. — Твою мать, чувиха.

Не сверяясь с обстановкой и не различая окружающих меня людей с отсутствующим — в этом абсолютно убежден — взглядом, сбегаю вниз, делая все те же двадцать пять шагов, а прилепив подошву на фальшступень на одно короткое мгновение застываю: