— Решил про поле повещать? — хрипит Женёк.

— Зачем им, я спрашиваю, скорая помощь? Для того чтобы услышать в трубку: «Добирайтесь до роддома своим пешим ходом»? Она не умирает, а рожает, Женя. Твою мать! — ругательство шиплю, нехорошо сощурив взгляд. — Разорви ты к чертям тот канат, который вы с ней тянете, пытаясь кому-то что-то доказать. С ней ее муж, ее долгожданный человек, ее любовь… Е. ать, всей жизни! Ты тут при чем?

— Ты отвезешь? — задирает нагло нос.

— Нет!

— Сережа! — теперь поджимает кулачки к губам.

— Заканчивай манипулировать, Евгения. Они разберутся без тебя. Подумай лучше, чем накормишь нас с утра.

— Ты ее видел? — теперь вдруг наступает на меня.

— А ты? — кивком указываю через свое плечо.

— Я возьму машину?

— Дашь мне раком — и можешь хоть вообще из нее не вылезать. Я постелю тебе на заднем, там будешь жить. С комфортом, но без мужика. Ку-ку, чика! Что с тобой?

— Я согласна! — выпячивает подбородок и толкается мне в грудь своим лицом. — Сереженька, пожалуйста.

— Идем-ка успокоимся, посмотрим на мелодраму, которую сейчас дают на парадном входе. Идем, идем, идем, — обхватив ее затылок, разворачиваю и, подталкивая всхлипывающую в спину, направляю нас к огромному стеклянному экрану. — Смотри! — устанавливаю перед собой.

Дочь спускается по ступеням, выставив вперед руки, которые придерживает улыбающийся Святослав. Она шагает, а он поддерживает и не дает упасть.

— Талантливо, да? — прижавшись к женскому виску щекой, шепчу в стекло.

— Юлька смешная, — похоже, через слезы улыбается жена. — А сумка?

— Уже загрузил.

— Дождь?

— Осень на дворе, чика. Ничего сверхъестественного.

— Прохладно?

— Все приготовлено согласно погоде.

— Ой-ой-ой! — Женя встает на цыпочки и следит за тем, как Свят подсаживает Юльку на заднее сидение. — Боже-Боже, пусть будет все хорошо. Пусть поскорее. Пусть…

— Хы-хы-хы, — кто-то глубоко несчастный жалобно постанывает за нами: где-то почти рядом, где-то близко, где-то — совсем недалеко.

Детская фигурка с поднятой рукой, зацепившись пальцами за дверную ручку, отсвечивает темным силуэтом в проеме, ярко освещенном коридорным светом, сбившимся у мелких ног.

— Игорь? — выгнув шею, обращаюсь к парню.

— Дедушка.

Ну, наконец-то! Трудная, негодная, никак неподдающаяся «ша» все же поддалась! Осталась только «эр», но это дело времени. К тому же сладенький старается уложить весь русский алфавит в довольно-таки короткий срок. Наш сильный мальчик — не просто князь, а настоящий вундеркинд и молоток!

— Иди сюда, — дергается непоседливая чика.

— А мама?

— Иди сюда, — прокручиваю кисть, показываю, что здесь как будто безопасно и, между прочим, есть на что покамест посмотреть. — Смелее! Давай к нам, князь.

Он пробегает по мохнатому ковру и цепляется крючком за мое колено.

— Папа?

— Там, — я вынужденно отпускаю Женю, присаживаюсь и поднимаю мальчика на руки. — Смотри!

Его отец аккуратно поправляет растопыренные ноги Юли, забрасывает внутрь салона полы ее огромного пальто и фиксирует ремнем безопасности сейчас совсем неповоротливое тело.

— Куда они? — пищит малыш.

— Твоя сестричка сегодня обещала приехать.

— Чтобы поиглать со мной?

Как вариант, конечно, но:

— Чтобы успеть на твой день рождения, сладкий.

— Ула! — подпрыгнув и обняв меня за шею, малой усаживается на согнутой в локте руке, как на чересчур комфортном кресле в камерном концертном месте. — А когда они велнутся?

С этим, видишь ли, братец, небольшая заминка. Техническая ерунда!

— Я не знаю, — дергаю плечами. — Как приедет…

— Хочу с ними! — пищит князек. — Мама! Ма-ма! — бьет ладошкой по стеклу и начинает всхлипывать. — Папочка! А-а-а-а!

Два! Два, черт возьми, на одного, которому сейчас чрезвычайно тяжело отбивать поползновения.

— Что? — сверкаю взглядом, пока рассматриваю такое же заплаканное лицо Евгении.

— Пожалуйста, — тихо просит.

— Ты понимаешь, что это может затянуться? — шиплю сквозь зубы.

— Я все приготовила.

Иди ты, мать!

— Что?

— Мы возьмем еду…

Пикник, похоже, намечается!

— Оденемся хорошо.

Ну да, чтобы не замерзнуть, когда начнем мясо на природе мариновать!

— У них отдельная палата, хороший врач, — прикрывая детское ушко одной рукой, специально перехожу на шепот, — и это второй раз, Женя.

— Она опять отказалась от операции! — похоже, чика уселась на необъезженного коня.

— Значит, рассчитывает на свои силы. Не ты ли говорила, что природным образом лучше?

— У нее не получилось в прошлый раз, — показывает грустным взглядом на князька.

— Сейчас другая ситуация.

Сейчас с ней рядом муж! С ней тот, которого она тогда ждала.

— Мамуля-я-я-я! — визжит князек, следя за тем, как плавно трогается огромная машина его отца. — Папа-а-а-а!

Все! Взбесили, черти неугомонные. Пусть будет по их желанию и хотению. Уважу, чего уж тут.

— Иди одевай, — передаю ей парня. — Вали отсюда, чика.

— Спасибо, — еле двигает губами. — Сереженька, мы быстро.

Не сомневаюсь!

— Еду возьми, — почти приказываю.

— Да-да, да-да.

Ну надо же, какая, твою мать, покорность. Раньше бы так, а то… Я помню, как добивался внимания этой дикой женщины. Как страдал по ней, когда она преспокойно шаркала по улицам Гаваны, как с ума сходил, когда ее не видел, как чушь творил, когда она случайно возникала на горизонте:

«Как, как, как!» — а их там до хрена, конечно.

За все Евгении всей нашей жизнью до конца не рассчитаться.

— Чего-нибудь для развлечения мелкому не забудь и…

— Я все взяла.

Мне остается только развести руками, пожать плечами и зарядить набившее оскомину:

«Ну-у-у-у… Тогда, пожалуй, в добрый путь!».

— Не сомневаюсь, — пока следую к комоду, себе под нос бухчу.

— Идем, сладкий, — опускает внука на пол, удобнее перехватывает и, подталкивая под попку, выводит из комнаты, в которой нам троим, неугомонным, стало слишком тесно.

Ей-богу, удавлю… Удавлю любимую чикуиту!

Осенний дождь, зарядивший со вчерашнего дня, не останавливает свой разбег, но щедрее обливает истосковавшуюся за влагой землю. Город спит, наслаждаясь спокойствием и тишиной. Транспортное полотно свободно от лихачей и дураков, которым принято дорожными простыми правилами, уступать дорогу. Младший Мудрый неспящей тычкой следит за мной, а Женя периодами негромко всхлипывает, пока терзает телефон.

— Шлешь им смайлы, чика? Эмодзи перебираешь? — отстукиваю пальцем по обмотке, пока отстаиваем красный на регулируемом перекрестке. — Что-нибудь с электронными карапузами отыщи. Пригодится! Точно тебе говорю.

— Нет, — она мне сухо отвечает.

— Я попал в немилость, что ли?

И что, пиздец, на этот раз?

— Нет.

— Сколо? — задний пассажир внезапно голос подает.

— Не торопи меня, — резко огрызаюсь.

— А когда? — не унимается шустряк.

— Когда нам будет зеленый свет, пока еще невеликий, но противный, князь. В чем дело? — оборачиваюсь, бросаю недовольный взгляд и, прищелкнув языком, закатываю безобразно взгляд. — Семейка…

— Господи! — вскрикивает Женя.

— Чего еще? — одним глазком слежу за светофором, а вторым пытаюсь заглянуть в эфир, который, похоже, никак не затыкается. — Что там?

— У детки полное раскрытие, — прикрыв ладонью рот и выпуская слезы, задушенно вопит жена.

«Полное раскрытие» — это что еще такое? Мне требуется объяснение и толковый переводчик, впрочем, и словарь медицинских терминов не будет тоже лишним и вообще не помешает. Мне нужен тот, кто окажется способным ретранслировать то, что верещит жена, пока я, сжав рулевое колесо, прокручиваю обод, надрачивая ладонями кожаную обмотку:

«Зеленый, зеленый, зеленый…» — молю о милости дорожного царя и бегаю глазами по периметру, обозревая обстановку для того, чтобы беспрепятственно рвануть вперед, как только нам позволит раскачивающийся на проводах канатный светофор.