Увы, увы, увы! Но мирно спящую малышку в послеродовую палату привезли только через два часа. Все это время внучка со своей матерью находились в реанимационном боксе. Врачи следили за стремительно родившей женщиной, отказавшейся от поддержки мужа и заявившей о том, что:

«Некогда ждать. Я… Больше… Вы что не видите… Я готова! Я больше… Не могу… Хочу потужиться… Не могу терпеть… Я смогу! Смогу, сказала… Отойдите… Я хочу ее роди-и-и-ить…».

«Анна, три шестьсот, 24 октября. Привет, Смирняга! Дрыхнешь, старый черт?» — набиваю братцу, посматривая одним глазком на молодых людей, забившихся в крутой палате, организовав свой чудо-ковен на четырех премудрых пескарей.

«Добро пожаловать в семью!» — Лешка отзывается довольно быстро. — «Где вы?».

«В больнице. Где еще?» — под нос себе жужжу. — «Догадайся, милый. Тьмок-тьмок! Люблю!» — отправляю недогадливому брату желтого болвана, дебильно выставившего для поцелуя губы. — «Как дела, старичок?».

«Нормально» — кратко и очень быстро отвечает.

«Ольга?».

«Отдыхает» — моргает смайлом.

«Ксения?».

«Я рад за Юлю, Серж. Когда можно проведать?» — меняет тему. Это плохо! Что за на хер?

«Ксения?» — еще раз отсылаю, намеренно игнорируя его старческий игнор.

«Поживем-увидим!».

«Там?».

«Спокойной ночи, Серж!».

— Сереженька, я пойду к ним туда, — дергает за рукав Евгения.

— Каким образом? — отвлекаюсь от экрана.

— Я захватила сменную одежду…

«Да ну? Нет! Нет! Нет!» — мотаю головой, как будто нахожусь в горячке.

— Что за гребаный демарш, чикуита?

Она копается в огромной сумке, из которой в силу «бабай-кого-то забодай» вытаскивает накрахмаленный, почти не «погнутый» стерильный хирургический халат.

— А что у тебя еще там есть? — заглядываю внутрь, уперевшись подбородком ей в плечо.

— И тебе…

Мое ты солнечное чудо! Расцеловать, поднять и покружить? Пожалуй, нет. Не дождется. Пусть не ласканная запущенной чумой живет.

— Будешь? — она протягивает мне пакет, при этом хлопает темными ресницами, изображая глупенькую донну.

— Один звонок! — выставляю указательный палец. — Не возражаешь?

— Нет…

Гудок! Гудок! Гудок! Сброс… И серия «пропущенных по нехотению звонков».

«Доброй ночи, Костя!».

Он никогда не отвечает, но всегда просматривает сообщения. Об этом я получаю стандартный знак в виде сдвоенных, скошенных направо, параллельных галочек.

«Как дела?».

Отправлено, доставлено, прочитано. Я знаю, что он сейчас не спит. Там, где Костя проходит срочную реабилитацию, совсем не удается спать. По крайней мере, уверен в том, что Красов дико задолбался ночевать вне стен собственного дома, но таков протокол. Тут ничего нельзя поделать.

«Не обижайся, сынок. Я хочу проведать. Это можно? Завтра, например?».

«Нет!».

Нет! И на том, как говорят, «огромное спасибо» и «привет»…

— Как ты, солнышко? — целую Юльку в протянутую ко мне подрагивающую руку, на запястье которой красуется пластиковая бирка.

— Что там? — прокручиваю ленту. — М-м-м-м!

«Девочка, Анна Мудрая, 3.600, 02 ч 15 мин, 24 октября **** год, мать Юлия Мудрая…» — а дальше номер палаты и «детский» возраст счастливой роженицы. Хм-хм!

— А это еще зачем? Что за непочтение? О женских годиках…

— Так надо, папочка. Я не юная девочка.

— Это ты так мило заявила о моих годах, Хулита? Но я-то ладно, а о матери ты подумала, когда подобное порола? Посмотри на чику…

— Пап, перестань…

Женька держит на руках самого красивого ребенка на стремительно вращающейся планете. Жена расслабленно улыбается, прижимая крошечку к себе.

— Только бы не было войны, Сереженька, — раскачиваясь, заклинает, искоса поглядывая на сидящего рядом с Юлькой Свята. — Он должен быть со своей семьей. Он…

— Старик! Чувак, в почти сорокет вышедший на пенсию! Он ушел со службы! Что тебя тут не устраивает? По-моему, Свят до отвала и напился, и нажрался.

— Замолчи. Тебе всё шутки, Смирнов. У них двое деток, а если…

— Будет подковывать под настроение лошадей. Лёшка все сказал!

— То есть? — подушечкой пальца проводит по детской щечке, на что малышка тут же отзывается быстрым сокращением. — Рефлексы у куколки в порядке.

— Фирма перейдет к нему, бизнес останется в семье. Старший так решил. Нечего делить и все на месте. Чего ты там про рефлексы сказала?

— У нее десять пальчиков и на ручках, и на ножках.

— Это человек, чикуита, — выкатываю очевидное, — а не гусеница.

— Нужно все проверить, муж.

— Два глаза, два уха, нос, рот, пока беззубый, а также две ноги, две руки и живой пупочек?

— Именно!

— Все на месте?

— Угу…

Она Смирнова! Хоть и наполовину. Но Анна Святославовна — Смирнова по ее красивой матери и Мудрая по сильному отцу.

Добро пожаловать в семью! Добро пожаловать, золотко. Мы долго ждали тебя. Ты, откровенно говоря, совсем не торопилась. У мамы в животике было хорошо? Не отвечай, малышка. Не спеши с выводами. Мир красив, Анюта! Он будет добр к тебе. Я в том стопроцентно убежден.

С таким отцом, как наш Мудрый Свят, ничего не будет страшно. Твой папочка через жуткое прошел, чтобы взять тебя на руки, детка. Он заслужил твою любовь, крошка. А мама… Посмотри, какая у тебя мамулечка. Это Юля, Юленька, Юла, Хулия, Хулита, солнышко мое… Эта маленькая женщина несколько часов назад быстро родила тебя. Слышишь?

— Я, — квакает малышка, широко зевает и открывает мутные глазенки.

— Привет… Привет… Привет, княжна! Анна — великая княжна и сладенькая прелесть. Добро пожаловать в семью! — не стесняясь, роняю слезы и передаю ребенка Святославу.

Береги свою семью, сынок! Береги Юлу! Береги сынишку и малышку. Береги тех, ради которых ты дикое и адское с достоинством и поднятым забралом, гордо перенес. Береги их всех, смешной мальчишка! И пусть…

«Мама, слышишь? Мам… Помоги! Будь их ангелом-хранителем. Пусть эти дети никогда не узнают, что такое… М-м-м! Пап… Пап, привет! Родители, смотрите, кто у нас здесь! Как вы, дорогие?».

— Сереженька? — жена цепляется за локоть.

— Что?

— Идем-ка отдохнем.

— Я не устал.

— Идем-идем. Мы тут, — шепчет и хихикает, — лишние. Неужели ты не видишь?

— Хорошие дела!

— Идем-идем, — она нахально напирает, почти выпихивая нас. — Я соскучилась.

— Что? — вскидываюсь, а после отстраняюсь, чтобы издали посмотреть на ту, которая на что-то нехорошее как будто намекает.

— Идем-идем…

Что-то будет? Что-то точно будет? Где? Где? В палате или? Нет, да черт меня возьми, у меня же есть машина! Тогда, наверное:

— Идем!!!

*Лангольеры (отсылка к повести Стивена Кинга из цикла «Четыре после полуночи»). Не смогла удержаться! Сережа — умный папа, если помните «Любовь нам все прощает» (цикл «На линии огня», в скором времени будет размещен на )… Наш Сережа — вундеркинд!