Что-то сегодня Вячеславу не везёт. То тут его отключат, то там. Скорее бы уж и меня так отключили… А лучше покромсали бы на кусочки, чтобы я больше никогда не ощущал этой тоски.

Звенел бы я косточками на косичках этого главаря, или висел мой череп на груди, как у вон того страшилы, обвешанного перьями.

При взгляде на маленький беззубый череп я почти явственно услышал детский плач. И в этот момент что-то внутри меня сломалось…

Глухая ярость разом испарила тоску и печаль. Стрела, которая торчала в стволе рядом, вдруг треснула, а потом рассыпалась в щепки. Островитяне, удивившись, уставились на это.

Не помню, чтобы в моей жизни внутренний берсерк включался сам. Ему не нужна была команда «ярость пса» и даже не потребовалась пальцевая печать. А энергии огня во мне было ещё так мало, что превращение в «уголька» не получилось.

Эмоции резко ушли, и осталась только ледяная ярость, когда до меня дошло, что это высушенный череп ребёнка. Такого маленького, с едва успевшим зарасти родничком на макушке.

Какие-то неясные картинки пронеслись мимо меня, касаясь разума самым краем. Кто-то бежит, пытаясь спастись. Потом отчаянный крик женщины…

Она колдует. Держа одной рукой ребёнка, другой она призывает Жёлтую Луну и землю вокруг помочь. Но в следующий момент темнота изрыгает пулю ей в живот.

Но она живёт достаточно, чтобы запечатлеть смерть малыша от удара гнутым мачете. «Эти люди не имеют права жить», — эта последняя мысль охваченной горем женщины проносится в моей голове.

Да в Пробоину всю мораль. Я с тобой согласен, незнакомая островитянка. Чтобы разобраться с этими выродками, мне не нужен будет огонь.

Всё это случилось за мгновение и, как это часто бывает, когда мозг начинает действовать на пределе, время замедлилось.

Я коротко бью главаря ладонью в нос, хватаю его магострел за ствол и, резко прижав ему к груди, нажимаю на курок. Хомусный патрон, войдя дикарю в подбородок, просто ничего не оставляет выше нижней челюсти.

Мне в лицо брызжет кровь, но я оказываюсь уже у следующего гогочущего выродка и разряжаю ему в лицо уже свой магострел. У третьего не успела исчезнуть с лица маска веселья, когда мой магострел, как копьё, влетает ему в глаз.

Четвёртый успевает выстрелить из лука, и я просто ловлю стрелу в полёте. Наконечник всё-таки режет пальцы и даже касается кожи на моём лбу, но уже через мгновение я вгоняю эту стрелу в глаз хозяину.

Остался пятый, тот самый ряженый дикарь, у которого покачивается на груди маленький череп. Он всё ещё скалится, помахивая огромным мачете, а потом резко выкидывает другую руку, выпуская мне в лицо горсть какого-то порошка.

Вокруг хохочут тени, кричат люди — тут и дети, и старики… Они носятся между стволами, чуть не влетая в меня, машут палками и руками.

Ухмыляясь, я всё равно двигаюсь к своей жертве. В меня летит горсть другого порошка…

С одной стороны грохочет пожар, пожирающий лес, а с другой надвигается волна цунами, сметая все деревья, словно щепки. Сверху на лес падают камни, ломая стволы, словно спички, и дует ураганный ветер.

А я иду, холодно улыбаясь и понимая, что ничего этого нет. Кстати, магия чернолунников, смешанная с диким языческим культом, дала интересный результат.

— Ты труп, — холодно сказал я.

На лице ряженого проступила паника, и он выкинул ещё порцию порошка.

Я оказался в пустыне. В той самой… Пробоина изрыгает останки какой-то Луны, а по барханам бегут люди, спасаясь от надвигающейся черноты.

А вот это ты зря… Зря напомнил мне про Незримую.

Мой взгляд ни на секунду не отрывается от лица дикаря. Он тоже тут, стоит на песке и смотрит на меня с животным страхом.

Я прикладываю едва видимое усилие и посылаю ему ясную мыслеформу — сегодня будет месть за всех убитых. Я не буду разбираться, я просто буду мстить. Привратник, который попался вам в руки, будет последним.

Да, я ваш Последний Привратник.

Вот он поворачивается и начинает бежать… Резко исчезает галлюцинация с пустыней, и я уже вижу, как пернатый маячит среди стволов и что-то кричит в ужасе.

Нет, я не побежал следом. Вместо этого я спокойно вернулся назад, поднял свой магострел, зарядил.

Потом я похлопал по щекам Вячеслава, вдул немного псионики в удар. Это тело практически стало родным, и так легко вспоминаются навыки, которыми я давно не пользовался.

Ключевец очнулся, резко вскинулся и уставился на меня.

— Что с твоими глазами? — испуганно выдавил он.

Если б я знал, зеркала-то у меня нет. На данный момент я знал только, что сюда движется много народа, и все они такие же убийцы-дикари. Но среди них были и великолунцы.

Пусть они мне и не нравились, но я дам им шанс.

— Неважно, — ответил я, закидывая карманы патронами и забирая даже запас у Вячеслава, — Ты выживешь один?

— Я бы сказал, что мне даже легче будет… Ты слишком шумный.

— Шума будет ещё больше. Если желаешь спасти кого-то из великолунцев, которые какого-то хрена участвуют в этой погоне — можешь попытаться.

— А ты? Ты к Вертуну пойдёшь?

— Да, — кивнул я, потом покачал пальцем, — Не советую приближаться. Я очень зол, Ключевец.

С этим словами я, встав, ушёл в заросли следом за тем сбежавшим дикарём.

Я перешёл на лёгкий бег, смертоносной тенью скользя сквозь лес. Скалистая стена сбоку не кончалась, но мне было всё равно. Сейчас я полностью доверился интуиции, и она говорила, что впереди будет проход.

Где-то там, справа на высоком плато, меня звал своей огненной песней Красный Вертун. Мои чакры потихоньку подсасывались к источнику энергии, и этого хватало уже на простейшую магию.

Вертун был слабенький, совсем карлик, ведь Южные Острова никогда и не были сильны огненными Вертунами. Острова славились магами земли, а значит, здесь в изобилии водились Жёлтые Вертуны.

Как же я был зол. Даже магия чернолунников, а именно она была в тех стрелах, обнулилась, когда я увидел череп ребёнка на груди аборигена. Эта культура не имела права существовать — это решал я, солдат Свободной Федерации, и больше мне не нужно было причин.

Злость и ярость распирали меня, и они бы мешали думать, если бы я не опустил эти эмоции в самую глубину души. Стихия огня подкручивалась в энергоконтурах, но я специально гасил эмоции, охлаждая ярость.

И ярость уходила в подсознание. Я аккумулировал её, собирая и охлаждая, превращая в ледяную и твёрдую решимость. Я не тратил времени, не убеждал себя, что могу быть более милосердным к дикарям. Ко мне движутся орды островитян, одержимых ненавистью к магам, но вершить суд буду именно я.

Те кровавые и людоедские обряды, которые проводили здесь туземцы над магами, родили своеобразную магию. И мне на миг показалось, что это имеет отношение к природе духов — крики и тени, которые отвлекали меня в момент атаки аборигенов, были не просто галлюцинацией.

Как будто бы магия и вправду воскрешала души убитых дикарями магов. И это делало эту технику ещё более жестокой — мало того, мучительная смерть, так и потом душа человека не находит покоя, оставаясь в плену.

Поэтому, взглянув на череп, я и ощутил острые эмоции, которые испытала женщина на краю гибели — своей и ребёнка. Возможно, я слишком сильно сопротивлялся магии чернолунников из стрелы, но делал это по-своему, как учили в Корпусе Псиоников. Вот и подключился к каналу духов, услышал вопли мучеников.

Боль несчастной матери, которую не спасла её магия земли, попала мне в самое сердце. До этого только Эвелина смогла пробить меня своей чернолунной магией эмоций, да и то не так глубоко. Теперь это была моя боль, и единственный способ заглушить её — дать показать аборигенам, как они не правы.

Вот только дикари этого не поймут… А значит, они просто перестанут быть.

Между мной и Перволунником Драгошем, сидящем в Закрытом Городе, орды аборигенов. Это просто препятствие. И я знал, что у меня достаточно сил, чтобы убрать его.