В ходе событий 2020 г. на нациков не обращали внимания ни протестующие, ни власть. Конечно, националисты были на стороне демонстрантов, но их вес в протестной массе можно оценить фразой из анекдота «что-то к хвостику прилипло».

Что любопытно, после пика протестов августа-ноября в республике начался бум беларускай мовы. Несогласные попытались сделать мову маркером сопротивления, лояльные к власти или нейтральные стремятся пресечь монополизацию национального языка сторонниками протеста. Это — совершенно новое в белорусской культуре сегодняшнего дня, не имеющее прямого отношения к росткам национализма в студенческой среде советского времени, о которых писалось в романе.

Фары пяти автомобилей рассекли октябрьскую ночь. Взревели моторы. С натужным рёвом и хрустом переключаемых передач, отбрасывая за корму град мелких камней, вперёд рванули пять авто, в разные годы — гордость советского автопрома. Это были ГАЗ-21, ГАЗ-24, а также «копейка», «трёшка» и «шестёрка» из гниющего семейства «жигулей». Правда, кроме двадцать первой «волги», все были в сравнительно приличном состоянии.

Водители, имевшие опыт гонок на стадионе, умело вводили машины в занос. Камни из-под задних колёс разбивали включённые фары, оставляли трещины на лобовых стёклах, но никого из ездоков это, похоже, не волновало.

На тёмной трибуне, под навесом, сидели немногочисленные зрители, человек двенадцать или тринадцать. Один из них держал рацию.

— Порядок? Приём.

Оба поста доложили: всё тихо. От микрорайона «Зелёный Луг» стадион отделяли две лесополосы, до ближайших домов — около километра. С противоположной стороны, в направлении Копища, чернели лишь хибары обречённого на снос частного сектора, уже необитаемые и без единого огонька.

Днём здесь кипела жизнь, юные рисковые парни носились на кроссовых мотоциклах, переделанных из дорожных, в наивной уверенности, что им не суждено свернуть шею. Парень с рацией строго запретил трогать боксы с мотоциклетной техникой, закрытые на массивные, но очень примитивные замки.

— Третий круг, сейчас начнётся, — громко объявил он. — Все сделали ставки?

На четвёртом витке ровный строй машин сломался, «шестёрка», как самая скоростная и вырвавшаяся вперёд, резко притормозила, пропустив остальные «жигули», и ударила в заднее колесо «копейку». Её развернуло, в дверь со всего маху влетела более новая «волга», старушка двадцать первая впечатала ей в зад.

Через три или четыре круга измятые тачки едва сохранили способность к передвижению. У них горело, в лучшем случае, по одной фаре. Стёкла высыпались. Часть потеряла дверцы. Крышки капота и багажника подпрыгивали и колотили по кузову.

На трибуне стоял рёв. Болельщики кричали водителям что-то подбадривавшее, но те, естественно, ничего не смогли бы услышать.

Победила ветеранша, описавшая круг почёта, когда остальные железяки бессильно замерли, уже не в силах тронуться с места. Водители собрались у трибуны, обладатель рации включил фонарик. Нижняя часть лица у него была замотана шарфом, голову укрыл капюшон.

— Сделавшие ставки на старую «волжанку», подходите. Вы выиграли.

Он раздал пачки денег.

Проигравшие, а таких большинство, не сильно расстраивались. Один попросил разрешения привести в следующий раз друга, чем вызвал приступ ярости распорядителя. Тот, сунув рацию в карман, схватил зрителя за куртку и встряхнул.

— Кому ты ещё разболтал? Колись, сучий сын! Грохну нахер!

— Никому! — струхнул тот. — Уверен, он бы захотел…

— Забудь! Или твой труп найдут в одной из этих тарантасов. Разъезжаемся.

Стадион «Заря» опустел. На нём осталась лишь пятёрка вдребезги разбитых машин, ещё вчера составлявших предмет гордости хозяев.

1

К 10 ноября Элеонора расстаралась. Приготовила праздничный стол к Дню советской милиции, да такой, что, наверно, не снился даже шефу полиции Нью-Йорка по случаю юбилея его департамента. Накрасилась и оделась. Не так, чтобы шлюшно, в традициях прежнего «Вераса», но ярко, со вкусом. Соблазнительно до чёртиков.

Не упрекнула Егора, что задержался на пару часов. Лейтенант первого года службы в райотделе внутренних дел, он в каждой дырке затычка. Опоздания к ужину составляли скорее норму, чем исключение.

— Прости, дорогая! — он снял фуражку и очень осторожно поцеловал подругу самыми кончиками губ, чтоб не размазать дорогую помаду, легонько приобнял, не прижимая к сырой шинели. — Ты восхитительна! Аж робею. Не смею и думать, чтоб тебя облапать-потискать, не говоря уж о помять.

— Будешь хорошо себя вести, позволю и помять!

Лейтенант стянул с шеи белый шарфик, атрибут парадной формы по поводу главного милицейского праздника года, и, накинув его на Элеонору, притянул к себе.

— Что понимается под хорошим поведением?

— Съесть и скушать всё, что я тебе наготовила! Ух ты… Не пахнет спиртным!

— Да, дорогая. Как всегда, разрушаю коллектив. Не остался на бурную пьянку с коллегами по ментовскому цеху.

В туфлях с высоченными каблуками Элеонора была выше партнёра в обычных ботинках, напоминавших милицейские, но только от германской фирмы «Саламандер». Знала, что Егор не комплексует. Скорее, это его заводит.

— Небось, уже напихался салатиков оливье, что настрогали жёны ментов?

Посмеиваясь, новоиспечённый следователь скинул форму и переоблачился в адидасовский спортивный костюм. Приобняв Элеонору за спину, неожиданно перехватил второй рукой под бёдра, поднял и закружил.

— На тебя и на твои салатики сил хватит!

От резкого движения задрался подол шикарного тёмно-синего вечернего платья, оголив коленки в дорогих чулках. Элеонора, девочка понятливая, тут же обвила парня руками, заодно облегчив ему ношу: при её гренадёрском росте она кое-что весила.

Егор не стал демонстрировать физическую мощь и опустился на стул, усадив девушку на колени. Та не разжала объятий и вонзилась ему в губы, совершенно не сберегая идеальный помадный рисунок. Всё равно её нужно удалить салфеткой перед едой и интимной частью праздника, а теперь ещё и с лица своего друга, с удовольствием перепачкавшегося.

Потом они ужинали при свечах. Элеонора хотела запустить праздничный концерт по телевизору, но по двум каналам транслировалась скукотища, по первому — одно лишь «Лебединое озеро». Поэтому щёлкнула клавишей магнитофона, привезённого из гастролей с «Песнярами» по Никарагуа. Столовая наполнилась голосом Джо Дассена.

— Не будет концерта, — прокомментировал Егор, поднимая бокал с шампанским. — Выпьем, не чокаясь.

— Кто умер? Неужели сам Джо Дассен?

— Он тоже. Но давно, пару лет назад. И из-за него точно не гоняли бы «Лебединое озеро», — он выдержал паузу и обрушил главную новость: — Брежнев ушёл на покой в загробное Политбюро. Завтра сообщат.

— Твои друзья из КГБ…

Егор не стал уточнять, что гораздо раньше сам просветил «друга» Сазонова о грядущей кончине генсека. Сейчас прогноз сбылся. Но Элеонора, как и все остальные в 1982 году, была не в курсе про попаданца из 2022 года.

— У нас длинные уши, всё слышат. И длинные руки. К сожалению, дарлинг, для нас с тобой это плохая новость. Многое придётся менять.

— Что⁈ — она так и не выпила за упокой души Брежнева.

— Схему в «Верасе». И вообще, тебе предстоит перевод в другой торг. На более ответственную работу. Но! Дела переносятся на завтра. Как и всенародный траур. М-м-м… Как вкусно! Ты — моя прелесть.

Элеонора, естественно, не читала Толкина, но даже если бы слышала про «Властелина колец», пропустила бы «моя прелесть» мимо ушей. От кандидатки в любовницы богача, с неизбежным мордобоем по выходным, она совершила головокружительную карьеру до респектабельной торговой дамы. Понятное дело, девушка привыкла к положению и совершенно не желала его менять. Соответственно, сидела в напряжении — прямая, словно проглотила ручку от швабры.