— Очень гуманно.

— И у белорусов очень долго не было понятия своей отдельной страны. Великое Княжество Литовское погибло в конце XVIII века, когда вообще ещё мало кто задумывался о Родине-нации-государстве. Клятву верности приносили императору, царю. В Речи Посполитой — Крулю Посполитому или Великому Князю Литовскому, а не Литве и не Польше.

— Целая лекция! Неужели вас такому на филфаке учат?

Она отрицательно мотнула головой.

— Специально — нет. Но мы книжки читаем, преподаватели рассказывают. Чтобы знать белорусский язык, понимать надо — что за нация такая, белорусы. Сначала были кривичи и другие древнерусские племена. Именно древнерусские, а не древнероссийские, России ещё в проекте не существовало. Потом Полоцкое и Туровское княжества. Затем на моей родине, на Гроднинщине, балты и родственные им славяне образовали Княжество Литовское. Присоединив Полоцк и Жмудь, современную Литовскую ССР, оно стало Великим Княжеством Литовским, Русским и Жамойтским. Фактически ВКЛ — наша великая держава средневековья, старажытная Беларусь. С Восточной Русью — Московией — то воевала, то дружила. А переломным моментом стала Ливонская война, о ней ты учил в школе.

— Учил и забыл.

— Белорусы-литвины выступили на стороне Ливонского ордена против Ивана Грозного, недооценив московитов. Те были сильнее, намного. И ради борьбы с Москвой наши объединились с Королевством Польским в Речь Посполитую. Культура обеих стран была высокая, но польская — выше. Европа. И белорусы ополячились. Русский язык ВКЛ, у нас его иногда зовут старобелорусским, был запрещён. А в конце XVIII века Речь Посполитую порвали на три части Россия, Австрия и Пруссия. Белорусов ждало располячивание и обрусение. Вот… Такие мы, кривичи, частью перемешавшиеся с балтами, ополяченные и обрусевшие, оттого самобытные и сохранившие свой язык на уровне местных диалектов, маўленнеў, собранный в литературный Богдановичем, Купалой, Коласом, — заметив растерянность Егора, торжественно закончила: — Это я ещё не говорила про крещение в православие, переход в униатство и обратно в православие.

— Хватит! Смилуйся.

— Белорусу стыдно это не знать. А по факту — мало кто знает и мало задумывается.

— Ох, Настя… Боюсь, я тебя со временем брошу. Ты слишком умная. Мне стыдно рядом с тобой ощущать себя серым валенком.

— Только попробуй бросить!

Она взобралась на Егора верхом и принялась шутливо душить. Игра переросла в ласки, постепенно становившиеся всё более страстными.

А время летело, неумолимо приближаясь к часу расставания.

Шёл митинг.

— Товарищи! Современное российское государство навязывает всевластие частной собственности и буржуазного жизнеустройства в России. К огромному сожалению, сегодня нет противовеса империализму в политической жизни страны. Наоборот, в левой оппозиции сильна приверженность к казённому, государственному патриотизму. В этом отношении крайне ценны уроки Ленина и Сталина вековой давности[40].

Егор ёжился, сунув руки в карманы щёгольской, но не очень тёплой куртки, гораздо элегантнее той, что мог позволить себе в советской жизни.

На митинг, посвящённый солидарности с каким-то рабочим движением, пришло человек сорок-сорок пять. Некоторые стояли поодаль и, похоже, не оратора слушали, а наблюдали за участниками. Там же дежурили полицейские, один славянского, другой кавказского типа.

В жидкой группе сочувствующих двое держали красные флаги СССР. Один — портрет Сталина. Ленин также присутствовал в количестве трёх чёрно-белых репродукций.

Не дожидаясь конца речи, Егор тихо покинул митинг и направился к «Маяковской». В целом увиденное произвело гнетущее впечатление. Примерно как сценка на тему Гражданской войны в постановке студенческой агитбригады БГУ, где он с напарницей, предметом его воздыханий и эротических грёз, пел «Вихри враждебные». Оба в бутафорских шинельках и шлемах-будёновках, жарких и неудобных.

Там это была сценическая условность, здесь — фальшь, демонстрация бессилия что-то изменить, ностальгия по безвозвратно утраченному Советскому Союзу и даже выражение какого-то непонятного протеста против действующей власти, насаждавшей упомянутый капитализм. За короткое время пребывания в Российской Федерации Егор уже разобрался: капитализм победил здесь окончательно и бесповоротно ещё в 1990-е годы, когда правил Ельцин, а в 1996 году КПРФ не использовала последний шанс на реванш.

Но, тем не менее, коммунисты сохранили в стране определённое влияние и обладали кое-какими возможностями. Обдумывая их, Егор поехал домой, в свою нынешнюю квартиру, где ждала ласковая новообретённая мама.

Она помогла «вспомнить», то есть фактически узнать заново большой кусок жизни предшествующего хозяина тела. Очень много удалось раскопать, разобравшись с компьютером и мобильным телефоном. Социальные сети — вообще находка, в 2022 году молодые люди настолько привыкли выворачивать свою жизнь наизнанку и выставлять напоказ, что Егор довольно быстро узнал, кто у него в друзьях, с кем он учится в универе и кто его преподаватели. VPN для обхода запретов доступа он освоил куда раньше, чем Word.

Тем не менее, нерешённых проблем оставалось куда больше, чем решённых. При общении с друзьями и одногруппниками провалы в памяти и изменение личности сложно скрыть. Значит — нужен новый круг общения.

Первым делом Егор нашёл недалеко от дома тренажёрный зал и секцию восточных единоборств, чтобы привести в порядок изнеженное тельце московского пижона, умевшего драться только на компьютере в файтингах типа Mortal Kombat.

Далее, усвоив из переписки, что основным препятствием для получения диплома является некий доцент Афанасий Петрович, завлёкший прежнего Егора в Российскую государственную библиотеку, стал изучать сведения о нём из отзывов других студентов. Сам педагог, конечно, никаких страничек в соцсетях не вёл.

Эврика! Афанасий Петрович, оказывается, является членом КПРФ, и даже — активным.

Значит, надо тоже вступить в КПРФ. И спеть доценту песенку Маугли: «мы с тобой одной крови — ты и я». Для понимания, что представляет собой бледная тень некогда могучей КПСС, и пришлось посетить публичное уличное мероприятие.

На следующий день после митинга Егор, забросив на спину акустическую гитару в чехле, на порядок лучше, чем доступная в 1981 году, отправился на Симферопольский бульвар, в офис городского комитета компартии. Там провёл выступление агитбригады, подняв настроение коммунистам в праздник 23 февраля, правда, бригады из всего лишь одного исполнителя. Всё равно, об импровизированном концерте сотрудники Московского горкома КПРФ вспоминали долго. В кабинет первого секретаря к концу его презентации набилось человек двенадцать.

— Товарищи! — вещал Егор. — Изучая по теме дипломной работы Советский Союз в эпоху Брежнева, я понял главное: люди были искренними. Поэтому слова о правоте ленинского курса падали в душу, заслуживали доверия. Я вчера был на митинге и не увидел ничего подобного. А ведь всё изобретено до нас! Надо только вернуться к опыту 1970-х и начала 80-х.

Снова гремела гитара в его руках, а голос, натруженный в рок-композициях, заставлял вибрировать стеклопакеты.

«И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…»

«На трибунах становится тише…»

Наибольший успех получили забытые хиты «Песняров», особенно «Берёзовый сок»:

— Как современно звучит! — заметил кто-то из слушавших, смахнув ностальгическую слезу, это был какой-то военный ветеран с жидкими наградными планками на пиджаке. — Старые песни греют душу, но… «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз» уже никак не актуально. Развалили его ироды. А тут — Россия! Матушка!