— Серебряный глупыш Мэй!..
Император застыл на месте как вкопанный.
— Кто здесь?!
Обладательница голоса, произнесшего это странное прозвище, не заставила долго теряться в догадках. Сама вышла из беседки, окруженной зарослями бересклета.
Дама в роскошном шелковом наряде мелкими шажками приближалась к императору. Ее прическу украшали драгоценные заколки, в руке едва заметно колыхался изящный веер. Глубокие морщины на смуглом лице Шэнь Юэ скрыли умело наложенные румяна и рисовая пудра. Седина не проглядывала благодаря черной краске, а иссохшие темные руки прикрывал не только веер, но ещё и легкий газовый шарф. Разумеется, все эти ухищрения не могли превратить старуху в молодую красавицу, вернуть гибкость стана и блеск глаз. Былое очарование и красота, удостоившаяся в прежние времена множества заслуженных похвал — были навсегда утрачены. Но сумерки смягчили проявления старости и перенесенных лишений, а величавая походка и голос, которому Шэнь Дуэ постаралась придать прежнюю глубину и нежность, помогли бы восстановить в памяти прекрасный облик памяти. Да и мог ли император не вспомнить и не узнать ту, которая назвала его нелепым, забавным и нежным именем? Она единственная могла это произнести, потому что сама и придумала когда-то.
— Цинь Цзяо!
Она слегка наклонила голову:
— Я бесконечно признательна, Ваше величество, что вы до сих пор сохранили в памяти мое имя.
— Но откуда ты вдруг появилась?! Это так неожиданно…
— Да, много лет прошло с тех пор, как ваш отец приказал вышвырнуть меня из Гранатового дворца. Я не смела даже приблизиться к ограде. А вы меня не искали…
— Цинь Цзяо, я не мог этого сделать, хотя мое сердце рвалось к тебе. Отец сначала хотел бросить меня в темницу, потом грозился отправить в далёкую ссылку. Прошло много времени, прежде чем его гнев начал остывать. Я был словно в тюрьме в собственных комнатах и не имел права их покидать. За мной следили… Но ведь ты вышла замуж за какого-то владельца провинциального поместья и уехала туда. Я рад, что твоя судьба сложилась счастливо.
— Счастливо? Вовсе нет. Вас обманули тогда. На самом деле моя жизнь была полна горя, страданий и одиночества.
— Но как же так?.. Я смотрю на тебя, и мне кажется, что все устроилось вполне благополучно.
Шэнь Юэ печально ответила:
— Это лишь иллюзия. На самом деле я все те годы была несчастна и жила в бедности.
— Если бы я только знал! А как ты сейчас оказалась здесь?
— О, это долгая история. Но я расскажу, если вам угодно будет выслушать.
— Конечно, говори.
— Да, я вновь оказалась там, где испытала и столько счастья и столько горя, когда была молода. Даже удалось проскользнуть в ту подвальную комнатку, где мы встречались вдали от посторонних глаз… помните? Помните, как хорошо нам было, несмотря на страх, что нас выследят?
— Ещё бы. Ведь ты была моей самой первой любовью, Цинь Цяо.
— И любимой наложницей вашего отца. Мы сильно рисковали…
— Я никогда не забуду те времена, Цинь Цяо, хоть столько лет миновало… сколько же лет? Мне тогда было шестнадцать…
— Да, тридцать лет прошло с тех пор, даже чуть больше тридцати.
— Но ты почти не изменилась.
— Вы слишком добры ко мне, Ваше величество… Но я явилось сюда не для того, чтобы вспоминать о былом. Мой долг раскрыть вам глаза на то, что творится во дворце сейчас.
— Что же именно? — удивился император.
— Сначала я должна поведать о почему оказалась здесь…
И Шэнь Юэ рассказала о своем визите в покои императрицы. Благоразумно умолчала о том, что встреча была уже второй. Во время первой, в прошлом году, она передала императрице яд, который потом попал в одно из крошечных пирожных с кусочками абрикосов. Красивую коробочку с пирожными императрица милостиво прислала Фай Чжень, подчеркнув тем самым, что признает возлюбленную пасынка и намерена завести с ней дружеские отношения. Яд был особым, начинал действовать лишь через десять дней. Так что никто бы не осмелился заподозрить императрицу в попытке отравить Фай Чжень. Попытка удалась… Разумеется, эти сведения Шэнь Юэ предпочла держать при себе, а поделилась лишь тем, что раскрывало ее с лучшей стороны.
— Чтобы зарабатывать на жизнь, я научилась делать амулеты и составлять целебные чаи. Но злые люди всегда готовы оклеветать беззащитную женщину. Кто-то распустил слухи, что я умею колдовать и даже владею гу-магией. Каким-то образом слухи дошли до ушей императрицы. Она тайно пригласила меня к себе и велела навести порчу на одного человека. Даже заранее прислала щедрую оплату.
— На кого же порча?..
— Я не посмела отказать. К тому же, очень хотелось хоть ненадолго вернуться туда, где прошли мои лучшие годы. На заднем дворе своего жалкого домика я поймала жабу. Самую обычную, не способную никому навредить. И явилась к императрице, — Шань Юэ понизила голос. — Она приказала навести смертную порчу на наследного…
— На Сенлина?! — в ужасе воскликнул император.
— Да. Хорошо, что попалась я, которая не причинила бы вреда вашему сыну, даже если бы умела колдовать. А ведь иначе императрица обратилась бы к кому-нибудь другому. И тогда неизвестно…
— Цинь Цяо, я никогда не забуду твои слова! Какое же счастье, что она обратилась именно к тебе, и Сенлину никто не причинил вреда… Всю оставшуюся жизнь я буду благодарен тебе… Императрица никогда не любила меня, но долгие годы вела себя безупречно. Кто бы мог подумать…
— Все не так уж прекрасно, ваше величество, — вкрадчиво продолжила Шэнь Юэ. — Мне стало известно ещё кое-что… — И она рассказала о подслушанном разговоре императрицы с Ван Зейном. Свою речь она много раз отрепетировала, взвешивая каждое слово. Поэтому звучало все убедительно — и чистая правда, и частичная. — Я своими ушами слышала о наемнике, который должен убить принца. Вот только мне не известно имя мужчины, с которым императрица встречалась в беседке
— Это я выясню, не сомневайся! Да и так уже можно догадаться. Достаточно вспомнить, кто навел меня на мысль о проклятой поездке в Данвэйн!..
Император не успел договорить, потому что в сумеречном небе раздался тихий и жалобный птичий щебет. Почтовая птаха сделала круг над головой императора и почти что упала на его подставленные ладони.
— Наконец-то!!!
Но к птичье лапке не было привязано долгожданное письмо. А сама птаха вела себя странно. Вместо того, чтобы как обычно весело подглядывать на человека и ждать похвалы, она бессильно распласталась в его руках, опустив клюв. Пестрые крылья свесились вниз…
— Что же это такое?!
Он поднял птаху повыше. Даже в стремительно сгущавшейся темноте стало понятно, что крылья сильно обгорели. Это была единственная почтовая птаха, уцелевшая во время пожара на постоялом дворе. Все вокруг вспыхнуло так быстро, что остальные не успели выбраться из домика-клетки. А одной спасшейся пламя опалило крылья. Но она всё-таки добралась до дома. Крылья теперь слушались плохо, птаха летела медленно, много раз едва не падала, прежде чем оказалась в саду. Продолжая держать птаху на ладонях, император бросился в сторону дворца. Успел крикнуть Шэнь Юэ:
— Дождись моего возвращения! Не покидай больше дворец…
***
Рассвет ещё не наступил, а довольно большой отряд императора уже успел проехать значительное расстояние в сторону Данвэйна. Сборы были стремительными, император лично руководил ими. В тот момент никто бы не узнал в нем государя, который никуда не спешит, посвящает свой досуг сплошным развлечениям и интересуется мелкими придворными дрязгами. Сейчас его энергии мог бы позавидовать самый деятельный военачальник. Он возглавил отряд и распорядился, чтобы остальные войска были готовы последовать за ним, если поступит приказ. Отряд рассчитывал добраться до границы Данвэйна за семь-восемь дней. Срок казавшийся почти реальным, если нигде не останавливаться и не снижать скорость. И все же за этими сборами и распоряжениями император забыл о чем-то важном. Он обернулся и приказал одному из офицеров:
