Он убрал коврик перед входной дверью и прошел в погреб. Мёрчисон поднимался вверх по ступенькам без особого сопротивления, но все же это отнимало у Тома много сил, так что на полпути он вынужден был передохнуть. Веревка немного резала руки, но Том был в таком нетерпении, что не побежал в сарай за рабочими рукавицами. Ухватившись за веревку, он втащил сверток наверх. По мраморному полу тот скользил уже легче. Лучше всего было бы выволочь тело через стеклянные двери, но для этого пришлось бы сдвигать ковер в гостиной. Затем Том стащил свой груз по четырем ступенькам крыльца. Подогнав тачку, он постарался впихнуть на нее труп по возможности целиком, чтобы легче было управлять ею, приподняв за ручки. Но как только он попытался сделать это, тачка опрокинулась и выбросила Мёрчисона на землю с другой стороны. Прямо сцена из кинокомедии.

Однако, хочешь не хочешь, а грузить труп было надо. Одна мысль о том, чтобы тащить его обратно в погреб, привела Тома в ужас. Отдохнув с полминуты и собравшись с силами, он яростно набросился на окаянный сверток, как будто это был огнедышащий дракон или какое иное чудище, которое надо было убить, прежде чем оно убьет тебя. Наконец он взвалил тело на тачку.

Переднее колесо тачки увязло в песке. Том знал с самого начала, что везти тачку через лужайку бесполезно, – земля после вчерашнего дождя была мягкой. Он отпер ворота. От крыльца к воротам была проложена дорожка из плитняка, так что эта часть пути далась ему без особого труда, а за воротами начиналась плотно укатанная песчаная дорога. Вправо к лесу мимо владений Тома вел узкий проулок – скорее пешеходная дорожка, нежели дорога для проезда. Лавируя между лужами и небольшими ямками, Том в конце концов добрался до своего леса. Он был так рад оказаться под его покровом, что испытывал к нему чуть ли не родственное чувство.

Том отвез тачку подальше в лес, затем пошел искать начатую им яму и вскоре нашел ее. От дороги к этом месту был небольшой подъем, чего Том накануне не учел, так что ему пришлось вывалить тело из тачки и тащить его к яме волоком. Тачку Том спрятал в лесу на случай, если вдруг кто-нибудь пойдет по дорожке. Между тем стало немного светлее. Том сбегал домой за вилами и прихватил заодно ржавую лопату, доставшуюся ему от прежних владельцев дома. Лопата была к тому же с дыркой, но тем не менее могла пригодиться. Вернувшись в лес, Том принялся за работу. Вскоре стали попадаться корни, а еще через пятнадцать минут стало ясно, что вырыть могилу целиком в это утро он не успеет. В половине девятого мадам Аннет поднимется к нему в комнату с чашечкой утреннего кофе.

На дорожке появился человек в выцветшем джинсовом костюме, кативший самодельную тачку с хворостом. Том спрятался за кустами. Человек направлялся к дороге, ведущей мимо усадьбы Тома, и не повернул головы в его сторону. Откуда он взялся, интересно? Наверное, запасался дровами в государственном лесу и точно так же предпочитал не сталкиваться с Томом, как и Том с ним. Могила уже достигла фута в четыре в глубину; поперек нее тянулись корни, удалить которые можно было только с помощью пилы. Том выбрался из ямы и стал искать поблизости какое-нибудь укрытие или углубление, чтобы временно спрятать труп. Он нашел такое место футах в пятнадцати от своей ямы, перетащил Мёрчисона туда за веревки и навалил сверху сучьев и листьев. Так его не будет видно хотя бы с дороги, подумал он.

После этого он выкатил легкую, как перышко, тачку на дорогу и отвез ее обратно в сарай, чтобы мадам Аннет не удивлялась ее отсутствию.

В дом он мог попасть только через парадный вход, так как выходившие в сад стеклянные двери были заперты. Его лоб взмок от пота.

Поднявшись к себе, он вытерся влажным горячим полотенцем, надел пижаму и забрался в постель. Было без двадцати восемь. Он сделал для “Дерватт лимитед” все, что было в его силах, подумал он. Заслуживали ли они таких жертв? Бернард, как ни странно, заслуживал. Если бы только удалось вытащить его из этого кризиса.

Хотя, строго говоря, эти рассуждения не вполне соответствовали действительности. Он не стал бы никого убивать только ради того, чтобы спасти “Дерватт лимитед” или даже Бернарда. Он убил Мёрчисона потому, что тот догадался, что это Том выступал под видом Дерватта. Он убил, чтобы спасти самого себя. Но думал ли он об этом, когда они спускались в погреб? Может быть, он уже тогда намеревался убить его? На этот вопрос у Тома не было ясного ответа. И имеет ли это такое уж большое значение?

Бернард был единственным из всей “шайки”, кого Том не мог до конца понять. И тем не менее он нравился ему больше всех. Мотивы, движущие Джеффом и Эдом, были элементарны – деньги. Том сомневался, что это Цинтия порвала с Бернардом. Его нисколько не удивило бы, если бы инициатива исходила от Бернарда, который, несомненно, любил Цинтию и расстался с ней потому, что стыдился своего участия в этой афере. Как-нибудь при удобном случае надо будет выведать это у него. Да, в Бернарде была какая-то тайна, а именно это, считал Том, делало человека интересным и заставляло порой других влюбляться в него. Хотя в лесу Тома поджидал незахороненный уродливый брезентовый сверток, мысленно он парил в облаках. Думая о Бернарде, его желаниях, страхах, грехах и возможных любовных приключениях, он испытывал странное и приятное ощущение. В Бернарде, как и в Дерватте, было что-то от святого.

Пара мух с обычной бессмысленностью крутилась вокруг Тома, раздражая его. Одна из них запуталась у него в волосах. Теперь они жужжали над ночным столиком. Что-то они в этом году никак не угомонятся, мало им лета, надоели хуже горькой редьки. Французская провинция славилась большим количеством мушиных разновидностей. Том где-то читал, что они превзошли в этом даже количество сортов сыра. Одна из мух запрыгнула другой на спину. Ни стыда ни совести! Том быстро зажег спичку и поднес к сквернавцам. Крылья тут же растаяли, как не бывало. “Бзз-бзз”. Лапки задрались в воздух в последнем отчаянном рывке. Ах, Liebestod [73], единство даже в смерти!

Если это могло случиться в Помпеях, то почему бы и не в Бель-Омбр, подумал Том.

С утра в субботу Том позволил себе расслабиться. Отправил письмо Элоизе в Афины через “Американ экспресс”, а в половине третьего прослушал регулярную юмористическую радиопередачу, как делал довольно часто. Мадам Аннет случалось в это время заставать его в конвульсиях на желтом диване, а Элоиза часто просила перевести ей тот или иной кусок, но комизм обычно строился на игре слов и каламбурах, передать которые по-французски было невозможно. В четыре часа Том отправился пешком пить чай к Антуану и Аньес Грэ, которые пригласили его по телефону. Жили они в другом конце Вильперса. Антуан работал архитектором в Париже и всю неделю оставался там в своей мастерской, а в Вильперс приезжал на выходные. Аньес, флегматичная блондинка двадцати восьми лет, сидела дома и растила двух малышей. Кроме Тома, было приглашено еще четверо гостей из Парижа.

– Чем ты занимаешься в последнее время, Том? – спросила Аньес, когда после чая ее муж выставил на стол, в качестве коронного номера, бутылку старого крепкого голландского джина, пить который, как утверждали хозяева, надо было не спеша, смакуя.

– Немного занимаюсь живописью. Чищу сад от сорняков – боюсь, что вместе с чем-нибудь ценным.

Французы говорили “чистить сорняки”, а не “полоть”.

– Не скучаешь? Когда вернется Элоиза?

– Думаю, через месяц.

Полтора часа, проведенные в семействе Грэ, оказали на Тома успокаивающее действие. Хозяева не упомянули двух гостей Тома, Мёрчисона и графа Бертолоцци. Возможно, они не знали об этих визитах, а может, и слышали что-нибудь – мадам Аннет, обходя магазины, болтала обо всем без утайки. Не обратили они внимания и на покрасневшие ладони Тома, чуть ли не кровоточившие от мёрчисоновских веревок.

Вечером, скинув туфли и развалившись на желтом диване, Том листал словарь Харрапа. Словарь был так тяжел, что приходилось подпирать рго ногами или класть на стол. Он чувствовал, что ему позвонят по телефону, хотя и не имел представления, кто это будет. В четверть одиннадцатого действительно раздался звонок. Крис Гринлиф из Парижа.