Элис Леффингуэлл, он с мамой и экипаж из четырех человек, включая двух пуэрториканцев, отплыли на Гаити в середине января на паровой яхте «Сказочный Принц», которую Элис всю осень и зиму выцарапывала у бывшего мужа. Этим плаванием она отпраздновала свой третий развод; Бруно с матерью были приглашены заблаговременно за несколько месяцев. Удовольствие, что Бруно получал от плавания, вдохновило его первые дни напустить на себя равнодушную и скучающую мину. Никто не обратил на это внимания. Элис и Элси все дни и вечера болтали в каюте, а по утрам отсыпались. Чтобы оправдаться в собственных глазах за радость, какую он испытывал вопреки унылой перспективе — проторчать целый месяц на яхте в обществе старой кошелки Элис, — Бруно внушил себе, будто здорово перенервничал, опасаясь, как бы полиция не напала на его след, и теперь ему требуется обмозговать на досуге, как лучше избавиться от отца. Он также прикинул, что чем больше времени пройдет, тем больше вероятности, что Гай переменит к нему отношение.

На борту он разработал несколько ключевых планов убийства отца, с точки зрения которых все остальные планы, уточненные на месте, будут всего лишь вариациями. Бруно очень гордился этими планами. Один предусматривал убийство из револьвера в отцовской спальне, другой — нож и два пути бегства, а еще один — револьвер, нож и удавку на выбор, в гараже, куда отец ежедневно в половине седьмого ставит машину. У последнего плана был свой минус — в гараже недостаточно темно, зато он был сравнительно прост. В его воображении все планы срабатывали как по мановению волшебной палочки. Однако стоило ему предать бумаге очередную тщательную разработку, как бумагу приходилось тут же и рвать по соображениям безопасности. Он чертил и рвал планы до бесконечности. Когда «Сказочный Принц», обогнув мыс Майзи, взял курс на Порт-о-Пренс, весь океан от Бар-Харбора до самых южных из виргинских островов был засеян расчлененными семенами его идей.

— Царская гавань для моего «Принца»! — воскликнула Элис и расслабилась, погружаясь в усыпляющую болтовню с мамой.

Бруно — он сидел в тени за углом кабины — смял листок, на котором чертил, и поднял голову. Слева на горизонте неясной серой кромкой обозначился берег. Гаити. Увиденный берег казался еще более далеким и чужеземным, чем когда его не было видно. Гай отступал все дальше и дальше. Бруно выбрался из шезлонга и подошел к поручню по левому борту. Они проведут на Гаити не один день, а потом поплывут еще дальше на юг. Бруно застыл, как изваяние, чувствуя, что горечь жжет его изнутри, как снаружи тропическое солнце жгло его голые бледные икры. Он решительно порвал план в клочья и, разжав над водой пальцы, пустил обрывки на волю. Ветер подхватил их и капризно погнал вперед.

Не менее важно, чем спланировать, было, конечно, найти исполнителя. Он сделал бы это своими руками, подумал Бруно, да вот беда — Джерард частный детектив при отце, выведет его на чистую воду, как ни осторожничай. Кроме того, ему хотелось еще раз проверить свою теорию убийства без мотивов. Мэтт Левин или Карлос — но они его знакомые. А пытаться договориться с человеком, не зная, согласится ли он, — дело опасное. С Мэттом Бруно встречался несколько раз, но так и не смог поговорить на эту тему.

В Порт-о-Пренсе с Бруно произошел незабываемый случай — на второй день стоянки он свалился с трапа, возвращаясь на яхту.

От влажного зноя он вконец обалдел, а ром еще усугубил положение, поддав жару. Он отправился на яхту из гостиницы «La Citadelle»[498] за мамиными вечерними туфлями, но по дороге заглянул в какой-то прибрежный бар пропустить стаканчик виски со льдом. В баре оказался один из их команды, тот самый пуэрториканец, которого Бруно невзлюбил с первого взгляда, причем вдрызг пьяный; он орал и задирался, словно ему принадлежали и «Сказочный Принц», и этот город да и вся Латинская Америка. Он обозвал Бруно «белой жопой» и разными другими словами, которых Бруно не понял, но все остальные поняли и захохотали. Бруно с достоинством удалился из бара, слишком усталый и взбешенный, чтобы вступить в драку, но с холодной решимостью обо всем доложить Элис и добиться, чтобы пуэрториканца погнали с яхты и внесли в черный список. За квартал до пирса пуэрториканец нагнал его, по-прежнему продолжая болтать. А потом, уже на трапе, Бруно швырнуло на веревочные перила и он свалился в грязную воду. Он не мог сказать, что его столкнул пуэрториканец, потому что тот его не толкал. Пуэрториканец и другой матрос со смехом выудили его, сволокли в каюту и уложили на койку. Бруно сполз с койки, добрался до припасенной бутылки рома и хватил прямо из горлышка, после чего рухнул на постель и заснул в мокром исподнем.

Много позже мать и Элис, вернувшись, его растолкали.

— Что случилось? — повторяли они как заведенные, давясь от смеха. — Что случилось, Чарли?

Их силуэты расплывались, но голоса звучали резко. Он отстранился от пальцев Элис, тронувшей его за плечо. Говорить он не мог, но знал, что хочет сказать. Что они делают в его комнате, если не пришли с известием от Гая?

— С чем? От какого Гая? — переспросила мать.

— П-шла! — заорал он обеим женщинам.

— Ой, да он, бедненький, отключился, — сказала Элис скорбным голосом, словно он был больным на пороге смерти. — Бедный мальчик. Бедный, бедненький мальчик.

Бруно дергал головой в разные стороны, пытаясь увернуться от прохладной салфетки. Он ненавидел их, ненавидел Гая! Ради него он убил, ради него увильнул от полиции, ради него затаился, когда тот попросил, ради него свалился в мерзкую воду, а Гай отказывается его даже видеть! Гай проводит время с женщиной! И никакой Гай не несчастный и не напуганный, просто у него нет на Бруно времени. Он три раза видел ее неподалеку от дома Гая в Нью-Йорке! Будь она сейчас здесь, он бы убил ее точно так же, как Мириам!

— Тише, Чарли, тише!

Гай снова женится и напрочь про него забудет. Много ли он сейчас видит сочувствия, когда эта баба провела его как сопливого мальчишку? Это к ней Гай летал в Мексику, а не просто к знакомым. Понятно, что ему хотелось избавиться от Мириам! А в поезде он ни разу не упомянул про Анну Фолкнер! Гай им воспользовался. Так что Гаю, возможно, придется прикончить Начальника, нравится это ему или нет. Убить способен любой, Гай не мог в это поверить, вспомнил Бруно.

— Пойдем выпьем, — предложил Бруно. Он соткался из воздуха посреди тротуара.

— Я не расположен с вами встречаться. Я ни о чем не спрашиваю.

— Спрашивайте, пожалуйста, я не против, — произнес Бруно со слабой улыбкой. Взгляд у него был настороженный. — Перейдем через улицу. Всего на десять минут.

Гай огляделся и подумал: вот же он. Зови полицию. Хватай его, вали на тротуар. Но Гай мог только стоять словно каменный. Он заметил, что Бруно засунул руки глубоко в карманы, словно нащупывает там револьвер.

— Десять минут, — повторил Бруно, пытаясь смягчить его улыбкой.

Уже много недель Бруно не давал о себе знать. Гай попытался оживить злость, которую испытал в тот снежный вечер, свою решимость сдать Бруно полиции. Это была решающая минута. Гай пошел с Бруно. Они вошли в бар на Шестой авеню и заняли кабинку в глубине.

Бруно улыбнулся пошире.

— Чего вы боитесь, Гай?

— Решительно ничего.

— Вы счастливы?

Гай сидел на краешке стула, словно аршин проглотил. Напротив, подумал он, сидит убийца. Эти руки сжимали горло Мириам.

— Послушайте, Гай, почему вы не рассказали мне про Анну?

— Что вам за дело до Анны?

— Мне бы хотелось просто знать про нее, вот и все. Я имею в виду тогда, в поезде.

— Бруно, это наша последняя встреча.

— Почему? Я хочу, Гай, чтобы мы были друзьями.

— Я намерен сдать вас полиции.

— Почему не сделали этого еще в Меткафе? — спросил Бруно, и в глазах его появился слабый розовый блеск; он спросил так, как мог спросить только он, — голосом беспристрастным, грустным и в то же время торжествующим. Как ни странно, внутренний голос Гая задавал ему тот же вопрос и с той же самой интонацией.