Когда их сумки и корзины были наполнены, а омар помещен в большой белый пластиковый пакет, двойной, как заверил продавец, Том припарковал машину и пригласил мадам Аннет (дважды) зайти в ближайшую кондитерскую «угоститься» un petit extra. Она уступила, улыбаясь от удовольствия.

Ей подали большой шарик шоколадного мороженого с двумя виноградинами «дамские пальчики», вставленными сверху, как кроличьи уши, и крупными мазками взбитых сливок между этими ушами. Таков был выбор мадам Аннет. Она сдержанно оглядывалась на матрон, болтающих о пустяках за соседними столиками. О пустяках? Ну, в этом никогда нельзя быть уверенным, подумал Том, несмотря на широкие улыбки, с которыми они склонялись над своими сладостями. Том пил черный кофе. Мадам Аннет понравилось угощение, она сказала об этом Тому. Ему было приятно.

Предположим, ничего не произойдет за выходные дни, подумал Том, когда они направлялись к машине. Сколько Эд Банбери может пробыть у него? До четверга? А может, стоило позвать Джеффа Константа? Вопрос в том, как долго Притчард будет заниматься своими поисками.

— Вам будет веселее, когда мадам Элоиза вернется, мсье Том, — сказала мадам Аннет, когда они ехали к Вильперсу. — Какие новости от мадам?

— Новости! Хотел бы я знать! Почта, кажется, работает еще хуже, чем телефон. Мне бы очень хотелось, чтобы мадам Элоиза вернулась домой хотя бы через неделю.

Когда Том повернул на главную улицу Вильперса, он увидел, как белый пикап Притчарда пересекает улицу справа от него. Тому не следовало замедлять ход, но он поехал медленнее. Корма лодки с мотором возвышалась над кузовом пикапа. Интересно, вынимают ли они лодку из воды на время ланча? Том предположил, что так и есть, поскольку было бы небезопасно оставлять ее у берега, ведь ее могли украсть или проходящая мимо баржа могла задеть. Темная холщовая ткань, или брезент, была постелена в кузове под лодкой. Они снова отправились на поиски после ланча, предположил Том.

— M'sieur Preechard, — заметила мадам Аннет.

— Да, — сказал Том. — Американец.

— Он что-то пытается найти в каналах, — продолжала мадам Аннет. — Все об этом говорят. Но сам он не говорит, что ищет. Он потратил так много времени и денег...

— Существуют истории... — начал Том, улыбаясь. — Вы знаете, мадам, истории об утонувших сокровищах, золотых монетах, сундуках с драгоценностями...

— Они вытаскивают скелеты кошек и собак, мсье Том. И оставляют на берегу. Это раздражает людей, которые живут поблизости и ходят мимо...

Том не хотел слушать об этом, но был вынужден слушать. Он повернул во все еще открытые ворота Бель-Омбр.

— Он не может быть здесь счастлив. Он несчастный человек, — сказал Том, быстро взглянув на мадам Аннет. — Я не могу представить, чтобы он долго жил в этом округе. — Голос Тома был тихим, но сердце его билось чуть сильнее. Он ненавидит Притчарда, и в этом нет ничего нового, напомнил он себе. Однако в присутствии мадам Аннет он не может выругать Притчарда вслух или хотя бы шепотом.

В кухне они выложили превосходное масло, прекрасные брокколи, латук, три сорта сыра, специально выбранный отличный кофе, добрый кусок говядины для ростбифа и, конечно, двух живых омаров, заниматься которыми Том предоставил мадам Аннет. Мадам Аннет вряд ли уделит им больше внимания, чем брошенным в кипящую воду стручкам фасоли. Том как-то читал о приготовлении омаров в микроволновой печи, и его это очень расстроило. Один человек выбежал в страхе из кухни, когда увидел, как омары бьют клешнями по стеклу микроволновки, хотя прошло пятнадцать секунд после того, как он включил печку. Есть люди, предположил Том, которые могут спокойно чистить картофель, в то время как омаров жарят живьем, — сколько времени они умирают? Тому хотелось бы верить, что мадам Аннет не принадлежит к такому типу людей. В любом случае у них нет микроволновки. Ни мадам Аннет, ни Элоиза не выказывали желания ее приобрести, а если бы у них появилось такое желание, у Тома наготове был контраргумент — он читал, что картофель, запеченный в микроволновке, получается скорее вареным, чем запеченным, — весомый аргумент, который Элоиза и мадам Аннет приняли бы всерьез. Что же касается приготовления пищи, мадам Аннет никогда не торопилась.

— Мсье Том!

Том услышал крик мадам Аннет с лестницы задней террасы. Он работал в теплице, дверь которой специально держал открытой, чтобы слышать, если она его позовет.

— Да?

— Telephone!

Том пустился бегом, надеясь, что это звонит Эд, но это могла быть и Элоиза. Том одним прыжком оказался на террасе.

Звонил Эд Банбери.

— Завтра в середине дня буду у тебя, Том. А точнее... Ты взял карандаш?

— Да, конечно. — Том записал время прибытия в Руаси — 11.25, рейс 212. — Я буду там, Эд.

— Было бы отлично, если это не слишком тебя затруднит.

— Нет. В качестве прогулки. Есть что-нибудь — ну, от Цинтии или кого-нибудь еще?

— Ничего. А у тебя?

— Он все еще рыбачит. Ты увидишь. Да, и вот еще что, Эд. Сколько стоит «Голубь»?

— Для тебя десять тысяч. Не пятнадцать. — Эд хмыкнул.

Они оба закончили разговор в веселом расположении духа.

Том принялся обдумывать рамку для рисунка с голубем: светло-коричневое дерево, либо узкая, либо более или менее широкая, но теплая по тону, как и желтоватая бумага рисунка. Он зашел на кухню, чтобы сообщить мадам Аннет хорошие новости: их гость прибудет завтра утром к ланчу.

Нужно приготовить для ланча что-нибудь не слишком тяжелое, учитывая теплую погоду.

Затем он вышел и закончил свою работу в теплице, включая уборку мусора. Он также подмел пол принесенным из дома веником. Том хотел, чтобы его теплица выглядела как можно лучше, — он собирался показать ее своему старому приятелю.

В это вечер Том смотрел видеокассету с фильмом «Некоторые любят погорячее»[338]. Это как раз то, что ему нужно, — бездумное развлечение, идиотизм вымученных улыбок парочки переодетых мужиков.

Перед тем как отправиться в постель, Том пошел в свою мастерскую и сделал несколько набросков за столом, предназначенным для работы стоя. По памяти он нарисовал черными жирными штрихами лицо Эда Банбери. Надо бы спросить Эда, не попозирует ли он пять или десять минут для предварительных набросков. Было бы интересно сделать портрет Эда: типичное лицо англичанина с начавшим плешиветь лбом, тонкие прямые светлые волосы, вежливый, но насмешливый взгляд, тонкие губы, в любой момент готовые улыбнуться или сложиться в прямую линию.

Том обычно вставал рано, когда ему предстояло какое-нибудь дело, — это вошло у него в привычку. К шести тридцати он побрился, надел джинсы и рубашку, спустился вниз и не спеша прошел через гостиную в кухню, чтобы вскипятить воды. Мадам Аннет обычно вставала только в четверть или полвосьмого. Том отнес кофеварку и чашку с блюдцем в гостиную. Кофе еще был не готов, так что он прошел к входной двери, чтобы впустить свежий воздух, а также взглянуть на гараж и решить, на какой машине лучше ехать в Руаси — в красном «мерседесе» или «рено».

Длинный серый пакет, оказавшийся у его ног, заставил Тома чуть ли не подпрыгнуть. Пакет лежал на пороге, и Том с ужасом понял, что в нем.

Притчард обернул его в холщовую ткань, очень похожую на брезент, которым он покрывал свою лодку, и перевязал веревкой. Ткань была разрезана ножом или ножницами в нескольких местах — зачем? Для лучшего захвата? Притчард должен был как-то принести этот пакет сюда и, может, даже сделал это один. Том наклонился и откинул конец холстины — из любопытства — и тут же увидел старый истлевший брезент и сквозь него белизну костей.

Большие железные ворота Бель-Омбр были по-прежнему закрыты и заперты изнутри. Притчард мог подъехать по дорожке за лужайкой, остановить автомобиль и протащить или пронести этот пакет сначала по траве, а затем по десятиметровой гравийной дорожке до входной двери. Гравий шуршал, конечно, но и мадам Аннет, и Том спали в задней части дома и поэтому ничего не слышали.