— Не надо «очень извиняться», — передразнила Анна и взяла его за руку. — Это ерунда. Эгон сказал, что ты брал яхту. И скрыл это от меня из-за дурацкой вмятины?

— Ну да…

— И что же, ты выходил в море один? — Анна чуть улыбнулась.

Она знала, что Гай не достаточно хорошо управляется с яхтой для морских прогулок в одиночку.

На самом деле Гаю тогда позвонил Бруно и настоял, чтобы они прокатились. Джерард зашел в тупик с Мэттом Левайном, его повсюду поджидали тупики, и Бруно хотел отпраздновать.

— Нет, не один. С Чарльзом Бруно.

С Чарльзом Бруно и револьвером…

— Я не сержусь. Только не понимаю, зачем ты решил с ним встретиться. Он ведь тебя раздражает.

— Сам не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Гай. — Два дня сидел дома за работой, захотелось голову проветрить…

Конечно, она сердится. Анна всегда содержала «Индию» в безукоризненном порядке. Яхта сияла начищенной медью и белизной крашеного дерева, словно ее изваяли из золота и слоновой кости. Да еще Бруно! Анна теперь опасается Бруно.

— Гай, а помнишь, к нам зимой привязался какой-то человек возле твоего дома? — Анна шла за ним по палубе. — Это случайно был не Чарльз?

— Да, это был он. — Пальцы Гая бессильно сжались на лежащем в кармане револьвере.

— Что ему от тебя нужно? Он не особенно интересуется архитектурой. Мы говорили с ним тогда, на новоселье.

— Да ничего ему от меня не нужно. Он просто не знает, чем себя занять.

Гай думал лишь о том, как поскорее избавиться от револьвера. Тогда он сможет болтать с ней сколько угодно.

— И вы познакомились в институте?

— Ну да. Просто в коридоре столкнулись.

Однажды он запутается в щупальцах лжи, скажет что-то не то и потеряет Анну. Возможно, уже потерял. Вот она стоит у грот-мачты и наблюдает за ним. Гай закурил. Вес револьвера в кармане становился неподъемным. Собрав волю в кулак, Гай направился к носу яхты. За спиной послышались легкие шаги — Анна ушла в кубрик.

Низкое серое небо обещало пролиться дождем. «Индия» лениво покачивалась на волнах и за час как будто ничуть не отдалилась от берега. Опершись на бушприт, Гай взглянул на свои ноги в белых брюках, на синий китель с золочеными пуговицами, найденный им в рундуке на борту и, видимо, принадлежавший отцу Анны. А ведь он мог бы стать не архитектором, а моряком. В четырнадцать он просто бредил морем. И что же ему помешало? Какой была бы его жизнь без… Без кого? Конечно, без Мириам. Он нервно расправил плечи и достал револьвер.

Держа его на вытянутых руках над водой, Гай думал о том, как невинно это драгоценное творение человеческого разума. Он же, напротив… Гай разжал пальцы. С неизменной готовностью повиноваться, револьвер сделал один идеально сбалансированный оборот в воздухе и ушел под воду.

— Что ты туда бросил?

Гай обернулся. Анна стояла на палубе метрах в трех от него. И он не знал, совсем не знал, что ей ответить.

Бруно смотрел на стакан и колебался. Выпить или не стоит? Его не покидало ощущение, что стены ванной вот-вот разлетятся на тысячу осколков, словно они ненастоящие, или сам он ненастоящий.

— Ма! — позвал Бруно, устыдился своего жалкого блеяния и опрокинул в себя стакан.

Потом на цыпочках прокрался в комнату матери и разбудил ее, нажав кнопку звонка для прислуги. Этим звонком мать оповещала Герберта, что проснулась и готова позавтракать.

— О-о… — Она зевнула и улыбнулась. — С добрым утром.

Она похлопала сына по руке и пошла в ванную умываться.

Бруно молча сидел на ее постели, пока она не вернулась и не юркнула под одеяло.

— У нас сегодня встреча с турагентом. Как его там, Сондерс? Надеюсь, ты не отправишь меня к нему одну.

Бруно помотал головой. Они собирались в путешествие — сначала по Европе, а там, глядишь, и в кругосветное. Но сейчас эта идея утратила для него всю привлекательность. Вот если бы поехать вокруг света с Гаем… Бруно поднялся, раздумывая, не выпить ли еще.

— Как самочувствие?

Мать умела спросить не вовремя.

— Ничего. — Бруно опять сел.

Раздался стук в дверь, и вошел Герберт.

— Доброе утро, мадам. Доброе утро, сэр, — произнес он, глядя мимо них.

Подперев рукой подбородок, Бруно мрачно уставился на щегольские, до блеска начищенные ботинки Герберта. Заносчивость дворецкого в последнее время стала невыносимой! С подачи Джерарда возомнил себя главным человеком в деле — он, конечно, мигом найдет убийцу, если перед ним выставят подозреваемых. Все восхищались его храбростью — надо же, бросился вдогонку за убийцей! А папаша отписал ему двадцать тысяч в завещании. Герберт теперь и сам может позволить себе путешествие!

— Ужин подавать на шесть или семь персон, мадам?

Бруно смотрел на его острый розовый подбородок и думал: «Вот куда тебе двинул Гай, и ты завалился на лопатки».

— Ох, я еще никому не звонила… Но, скорее всего, на семь.

— Хорошо, мадам.

Значит, придет Рутледж Овербек Второй. Бруно так и знал, что мать в итоге пригласит его, хотя она и делала вид, что сомневается — мол, тогда гостей будет нечетное число. Рутледж Овербек питал к ней безумную любовь или просто хорошо притворялся. Бруно хотел пожаловаться матери, что Герберт за полтора месяца ни разу не отправил его одежду в глажку, но его мутило, и не было сил даже начать.

— Знаешь, я умираю как хочу посмотреть на Австралию. — Мать с аппетитом жевала тост, изучая карту, разложенную на кофейнике.

Бруно ощутил странное покалывание ниже спины.

— Ма, мне нехорошо.

Ее обеспокоенный взгляд напугал его еще больше — он вдруг понял, что она ничем не сможет ему помочь.

— Что такое, милый? Что мне сделать?

Бруно метнулся к двери, тошнота подкатывала к горлу. В ванной у него потемнело в глазах. Он ввалился к себе, выронил закупоренную бутылку виски на кровать.

— Чарли, что с тобой?

— Мне надо прилечь.

Он завалился на кровать, однако легче не стало. Отмахнулся от матери, сел, тут же захотел снова лечь и поэтому вскочил на ноги.

— Кажется, я умираю!

— Ляг, милый! Давай я принесу тебе… давай принесу горячего чаю?

Бруно сорвал с себя смокинг, затем пижамную рубаху. Он задыхался, хватал ртом воздух. Он на самом деле чувствовал, что умирает!

Мать прибежала с мокрым полотенцем.

— Что болит? Живот?

— Все болит!

Он сбросил тапки, хотел распахнуть окно и обнаружил, что оно уже открыто.

— Ма, я умираю! — воскликнул он, обливаясь потом. — Я умираю?

— Я принесу тебе выпить!

— Нет! — взвизгнул Бруно. — Врача мне! И выпить!

Негнущимися пальцами он развязал веревочку и стянул с себя пижамные штаны. Что с ним происходит? Это не обычная утренняя трясучка. Он слишком слаб, чтобы его трясло. Бессильно повисшие руки покалывало, как иголочками. Бруно поднял их к лицу. Пальцы у него скрючились, и он никак не мог заставить их разжаться.

— Ма! У меня что-то с руками! Ма, смотри! Что это? Что это?

— Вот, выпей!

Горлышко бутылки зазвенело о край стакана. Бруно не мог ждать. Он выскочил в коридор, сгорбившись, в ужасе разглядывая свои безвольные, скрюченные руки. Средние и безымянные пальцы помимо его желания согнулись так, что почти касались ладоней.

— Милый, надень халат! — прошептала мать.

— Зови врача!

Халат! Нашла о чем волноваться! Ну да, он голый, что с того? Мать набирала номер, а он вертелся вокруг, причитая:

— Только не давай им меня увезти! Запри все двери! А то знаешь, что со мной сделают?

Он тараторил заговорщицким шепотом, потому что по телу расползалось онемение, и он уже понимал, что происходит. Он сошел с ума! Он таким останется на всю жизнь!

— Знаешь, что со мной сделают, ма? Наденут на меня смирительную рубашку, и тогда я умру!

— Доктор Пэкер? Это миссис Бруно. Вы можете порекомендовать специалиста неподалеку от нас?

Бруно закричал. Какие могут быть врачи в Грейт-Неке, в этой дыре?! Он попытался выразить это вслух, но язык не слушался. Болезнь добралась до голосовых связок!