Когда сразу после шести они вернулись в квартиру Ривза, его не было, но на аккуратно застеленной постели лежала записка: «Буду около семи. Р.». Том обрадовался, что Ривза не оказалось дома, потому что ему хотелось поговорить с Фрэнком наедине.

— Помнишь, что я сказал в Бель-Омбр относительно смерти твоего отца? — начал он.

— Все, что вы мне говорили, я помню почти дословно. О чем именно я должен вспомнить сейчас?

Разговор происходил в гостиной, Том стоял возле окна, Фрэнк сидел.

— Я тогда сказал: никогда не рассказывай никому о том, что ты сделал. Не делай признаний, не смей даже думать об этом.

Фрэнк опустил глаза.

— Что — ты уже собрался кому-то признаться? Уж не Джонни ли? — наугад спросил Том, надеясь вызвать юношу на откровенность.

— Нет, не собрался.

Фрэнк говорил твердым голосом и, казалось вполне искренне, но Том не поверил ему до конца. Ему захотелось схватить Фрэнка за плечи и трясти, пока тот не образумится. Нет, пожалуй, не стоит. Том знал, чего он боится — того, что у него ничего не получится.

— Сейчас я скажу тебе одну вещь, о которой, полагаю, тебе следует знать, — сказал он, порылся в стопке газет, достал вчерашний выпуск «Ди Вельт» и, указав ему на заглавную страницу с фотографией мертвого человека, продолжал: — Я видел, что ты смотрел на эту фотографию, когда мы летели в самолете. Этого человека убил я.

— Вы? — сорвавшимся голосом спросил Фрэнк.

— Ты так и не спросил меня, где была назначена первая встреча с твоими похитителями. Там это и случилось — на улице Любарс, в северной части города. Я его ударил по голове, как ты видишь.

Фрэнк быстро заморгал.

— Почему вы не рассказывали мне об этом раньше? — воскликнул он. — Теперь я его узнаю, это итальянец, он тоже был в той квартире.

— Знаешь, почему я говорю тебе об этом сейчас? — задумчиво спросил Том, закуривая. Ему требовалось выиграть время, чтобы собраться с мыслями, ибо, честно говоря, как можно было сравнивать убийство отца, кресло которого Фрэнк столкнул с обрыва, с убийством бандита, который идет на тебя с заряженным револьвером? Сходство было только в одном: в лишении жизни насильственным путем одного живого существа другим таким же.

— Тот факт, что я убил человека, не изменит моей дальнейшей жизни — при том, что, возможно, он был настоящим преступником, и при том, что это не первый человек, которого я убил. Думаю, пора бы тебе самому об этом догадаться.

Фрэнк смотрел на него с возрастающим изумлением.

— А женщин вы когда-нибудь убивали? — спросил он.

Том расхохотался, и ему сразу стало легче: во-первых, смех снял напряженность, во-вторых, Том был рад, что Фрэнк не стал приставать к нему с расспросами более конкретными — о Дикки Гринлифе, например, мысль об убийстве которого еще и теперь вызывала у Тома нечто вроде раскаяния.

— Женщин? Нет, не приходилось, — отозвался Том и вспомнил чисто английский анекдот об англичанине, который на суде отвечал, что просто вынужден был закопать свою жену, потому что она уже была мертва. — Слушай, Фрэнк, надеюсь, ты не подумал о том, чтобы... не имел в виду ее...

— Что вы! Нет, конечно! — испуганно вскинулся Фрэнк.

— Ну и хорошо. — Тому казалось, что он использовал все средства убеждения, но он упрямо продолжал: — Я упомянул сейчас вот об этом (Том указал на газетную фотографию) только затем, чтобы ты понял: то, что случилось, не должно погубить тебе жизнь. У тебя нет никаких оснований считать, что твоя жизнь разбита.

«Понимают ли они в таком возрасте, что это такое — разбитая жизнь? Жизнь, которую нет сил продолжать от ощущения, что тебе ничего не удается?» — мелькнуло в голове Тома. Правда, именно среди подростков был очень большой процент самоубийств из-за того, что они не знали, как разрешить элементарную проблему, — иногда просто потому, что им не давался какой-либо из школьных предметов.

Фрэнк водил костяшками сжатых пальцев по острому краю кофейного столика, и это действовало Тому на нервы. Столик был белый с черным, но не мраморный.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать? Либо ты позволишь, чтобы это событие окончательно испортило твою жизнь, либо нет. Тебе решать, и тебе крупно повезло, Фрэнк, что все зависит только от тебя самого, потому что никто тебя не обвиняет.

— Я знаю.

Том видел, что мысли Фрэнка (возможно, все мысли) были заняты в данный момент лишь одним — потерей Терезы. Как раз в этом направлении Том осознавал свою полную беспомощность что-либо изменить, это был совсем иной предмет, нежели убийство.

— Пожалуйста, перестань раздирать себе руки в кровь об этот чертов стол, этим ты ничего не достигнешь, перестань валять дурака, в конце-то концов! — не сдержавшись, воскликнул он.

Фрэнк сделал резкое движение, но руку от стола отнял.

— Не беспокойтесь, я в своем уме. — Фрэнк поднялся, сунул руки в карманы и отрывисто бросил: — Насчет завтрашних билетов — мне самому их заказать? Они примут заказ на английском?

— Конечно.

— Самолет «Люфтганзы» — на какое время? Что-нибудь около десяти? — Фрэнк взялся за телефонный справочник.

— Можно и раньше, — с облегчением сказал Том. Похоже, Фрэнк наконец-то решил отвечать сам за себя.

Фрэнк успел заказать билеты для себя и Тома на рейс в девять пятнадцать, когда вошел Ривз.

— Как провели день? — спросил он.

— Прекрасно, — ответил Том.

— Здравствуй, Фрэнк, — своим хриплым голосом старой няньки произнес Ривз и добавил: — Извините, мне надо отмыть руки. Возился с картинами, и — видите, что с руками? Все в пыли. — Он выставил перед собой действительно серые ладони.

— Значит, ты сегодня трудился как простой работяга? Я всегда восхищался твоими руками, Ривз.

Ривз прокашлялся, но когда заговорил, то по-прежнему хрипло:

— Я не имел в виду, что недоволен днем, просто сама работа была пыльная. Ты еще не достал себе выпить? — бросил Ривз, направляясь в ванную. Том пошел следом и спросил:

— Не хочешь сегодня пойти с нами в ресторан? Как-никак это наш последний вечер.

— Честно говоря, не хочу. Благодаря Габи дома у меня всегда есть что-нибудь вкусное. Сегодня она оставила запеканку, по-моему.

Том вспомнил, что Ривз вообще не любил появляться в ресторанах — вероятно, потому, что в Гамбурге ему было желательно не привлекать внимания к своей персоне.

Фрэнк поманил Тома за собой в комнату для гостей и, вынув из пластикового мешка коробку, протянул ее Тому со словами:

— А это — вам.

— Да? Спасибо.

— Вы же еще не открыли!

Том развязал ленты и раскрыл коробку; первое, что ему бросилось в глаза, — это большое количество оберточной бумаги. Из нее он достал наконец нечто переливчатое, золотисто-красное. Это оказался халат темно-красного, почти вишневого шелка с поясом того же цвета и черными кистями. По темно-красному полю были вытканы золотые стрелки.

— Очень красиво, просто замечательно! — воскликнул Том. — Дай-ка я примерю.

Учитывая, что Том надел его поверх свитера, с пижамой халат должен был сидеть на нем идеально.

— Великолепно, — сказал Том.

Фрэнк смущенно тряхнул головой и отвернулся. Том снял одеяние и бережно разложил его на постели. Шелк эффектно зашелестел. Правда, вишневый цвет неприятно напомнил Тому цвет той самой машины, на которой ездили бандиты, но Том успокоил себя тем, что такого же цвета его любимое вино — «дюбонне».

В самолете Том заметил, что Фрэнк очень оброс: волосы спускались на щеки, достигая родинки. Он не стригся с середины августа, когда Том посоветовал ему отпустить волосы. Между двенадцатью и часом он должен был передать Фрэнка Ральфу Турлоу и Джонни Пирсону в отеле «Лютеция». Накануне вечером у Ривза Том напомнил Фрэнку о том, что он должен позаботиться о настоящем паспорте, пока Турлоу не догадался привезти его, или попросить мать прислать паспорт из Мэна.

— Вы видели это? — спросил Фрэнк, указывая на страницу глянцевого журнала, который он нашел в кармашке кресла. — Мы были здесь.