Неожиданно для себя Ингхэм пришел к выводу, что Адамс стал для него самой лучшей компанией — возможно, по той причине, что Адамс ничего от него не требовал. Он обращался одинаково дружелюбно со всеми — с Меликом, фармацевтом, с почтовым клерком, со слугами-арабами в отеле и выглядел всегда и всем довольным. Поначалу Ингхэм опасался, как бы он не набросился на него с чем-то вроде христианской науки или розенкрейцерства[458], но прошло почти две недели, и ничего подобного не случилось.
С каждым днем становилось все жарче. Ингхэм обнаружил, что ест все меньше и меньше и немного похудел.
Он послал Ине вторую телеграмму, на этот раз на ее домашний адрес в Бруклин-Хиллз, но ответа по-прежнему не было. Три дня спустя Ингхэм попытался дозвониться до нее после обеда, когда в Нью-Йорке было утро и ей полагалось находиться у себя в офисе. Из-за этой попытки ему пришлось проторчать более двух часов в прохладном от кондиционера вестибюле отеля, но оттуда не могли связаться даже с Тунисом. Линия на Тунис была перегруженной. Ингхэм в глубине души понимал, что это бесполезная трата времени, если только не поехать в Тунис и не позвонить оттуда, что было вполне осуществимо: столица находилась в шестидесяти километрах от Хаммамета. Но он никуда не поехал и не пытался больше звонить Ине. Вместо этого он отправил ей длинное письмо, в котором писал:
«В Африке почему-то необыкновенно хорошо думается. Это все равно как если бы стоять обнаженным в сверкающих лучах солнца перед белой стеной. Кажется, в этом ярком свете невозможно ничего утаить…»
Однако он предпочел умолчать о своем важном открытии насчет того, что он боится влюбиться в нее, и о своем более глубоком чувстве к ней. Возможно, когда-нибудь он коснется этого, лучше оставить пока все невысказанным: как бы она не поняла его превратно и не подумала, что он не испытывает в отношении ее особого энтузиазма.
«Передай Джону: если он не поторопится, я начну писать роман. Что его задерживает? Должен признаться, здесь просто чудесно и не дорого (если нам удастся продать наш сценарий), но мое пребывание здесь становится похожим на каникулы, а я не люблю каникулы… Арабы очень дружелюбны и просты в обращении. Они могут часами сидеть под деревьями, попивая свой кофе или розовую воду. Здесь есть место, похожее на казба[459], расположено неподалеку от старой крепости, прямо у моря. Дома здесь все исключительно белые, и в каждом полно пухлых молодок, по большей части беременных. Двери никогда не закрываются, так что можно видеть комнаты с матрасами на полу, ползающими младенцами, очагами с котлами, которые старухи снимают с огня, обмотав руку концом своей шали… Я нанял большой «пежо»-пикап, и он пока меня не подводил… Я схожу с ума от желания видеть тебя рядом с собой. Почему Джон не поручил эту работу нам обоим?… Не могла бы ты прислать свое фото? Ты знаешь, у меня нет ни одной твоей фотографии».
Она, возможно, пришлет ему какое-нибудь ужасное фото, ради смеха, подумал Ингхэм, почувствовав себя страшно одиноким. Вероятно, потребуется дней пять, пока письмо дойдет до Ины. Значит, не раньше двадцатого — двадцать первого июня.
Израильтяне конечно же выиграли войну, которую газеты назвали «блицкриг». Однако в Хаммамете, как и предсказывал Адамс, каких-либо серьезных волнений не наблюдалось, тогда как в Тунисе хватало выбитых витрин и уличных потасовок, что заставило Ингхэма держаться от него подальше. Если арабы в хаммаметских кафе и обсуждали войну, то он не смог бы этого определить, так как ни слова не понимал из их разговоров, столь энергичных и громких, что уловить какое-либо различие не представлялось возможным.
Ингхэм подал заявку на бунгало, и девятнадцатого июня ему его предоставили. Холодильник и плита оказались совсем новыми, поскольку бунгало в этой части отеля, по словам Адамса, выстроили только нынешней весной. Всего в сотне ярдов от его бунгало, прямо у одной из подъездных дорожек к отелю, была небольшая бакалейная лавка с весьма широким ассортиментом товаров — от спиртных напитков, холодного пива и всевозможной консервированной еды до кухонной утвари и зубной пасты. И если они с Джоном застрянут в этой дыре, то им не нужно будет покидать бунгало, кроме как для того, чтобы поплавать в море или запастись продуктами, подумал Ингхэм. В его бунгало под номером 3 имелась только одна большая комната плюс кухня и ванная, но зато было две отдельные кровати. Возможно, Джон захотел бы оставаться ночевать, но эта идея не слишком понравилась Ингхэму; однако Джон мог бы спать в главном корпусе отеля. Теперь у Ингхэма для работы был прекрасный деревянный стол, большой и удобный. В тот же самый день, как он после обеда вселился в бунгало, Ингхэм купил себе салями, сыра, масла, яиц, разных фруктов, крокетов и запасся скотчем.
Адамса у себя не оказалось, и Ингхэм решил, что тот, скорее всего, на пляже. Он нашел его лежащим на животе на циновке и что-то пишущим. Адамс, очевидно заметив приближение Ингхэма, закончил предложение, удовлетворенно поставил точку и оторвал перо от бумаги.
— Привет, Говард, — поздоровался с ним Адамс. — Перебрались в бунгало?
— Да, только что.
Как и предполагал Ингхэм, Адамс обрадовался его приглашению. Он согласился зайти к нему в гости, часов в шесть.
Вернувшись к себе, Ингхэм принялся распаковывать кое-какие вещи. Куда приятнее будет жить в «собственном доме», чем в комнате отеля. Он вспомнил о письменном столе в своей квартире на Западной Четвертой улице, неподалеку от площади Вашингтона, куда переехал всего лишь три месяца тому назад. Эта квартира с кондиционером была самой дорогой из тех, в которых ему доводилось когда-либо жить; он решился на нее только после того, как договор о продаже романа «Игра в «Если» для Голливуда был окончательно подписан. У Ины имелись от нее ключи, и он надеялся, что она время от времени заглядывает туда, — правда, она перевезла его немногочисленные растения к себе в бруклинскую квартиру, и ей особенно нечего было там делать, кроме как ожидать какой-либо важной корреспонденции. Да, Ина обладала редким талантом по части определения того, что является важным, а что нет. Ингхэм, разумеется, известил агентов и издателей о своем отъезде в Тунис, и теперь им должно быть известно, что он живет в «Ла Рен».
— Ну вот! — Адамс стоял в дверях с бутылкой вина в руке. — У вас тут очень мило! Вот, я принес вам подарок. Отметим новоселье первой трапезой под этой крышей.
— О, спасибо, Фрэнсис. Что вы будете пить?
Они начали с привычного обоим виски.
— Есть какие-либо новости от вашего друга? — поинтересовался Адамс.
— К сожалению, нет.
— А вы не могли бы послать телеграмму кому-нибудь, кто его хорошо знает?
— Я уже это сделал. — Ингхэм имел в виду Ину.
Молодой парень, которого звали Мокта, официант из обслуживавшего бунгало кафе, постучал в двери и вошел, приветливо улыбаясь своей растянутой до ушей улыбкой.
— Добрый вечер, месье, — сказал он по-французски. — Вам что-нибудь нужно?
— Ничего, спасибо, — ответил Ингхэм.
— В какое время вы желаете завтракать, сэр?
— О, вы приносите завтрак?
— Это не обязательно, — Мокта небрежно махнул рукой, — но многие господа в бунгало предпочитают заказывать его.
— Очень хорошо. Тогда в девять, — сказал Ингхэм. — Нет, в восемь тридцать. — Наверняка завтрак принесут с опозданием.
— Симпатичный парень этот Мокта, — обронил Адамс, когда официант вышел из комнаты. — Их тут действительно эксплуатируют вовсю. Вы видели здешнюю кухню? — Он указал рукой в сторону приземистого, квадратного строения, служившего для обитателей бунгало кафе с террасой. — А комнату, где они спят?
Ингхэм улыбнулся:
— Да. — Сегодня он мельком видел все это. Парень спал в комнате, в которую было напихано не менее дюжины тесно придвинутых одна к другой кроватей. Раковина на кухне всегда была наполнена грязными тарелками и грязной водой.
