Собрав все необходимое, я возвращаюсь к ней на террасу и расставляю все по местам, прежде чем отрегулировать температуру воды. Отсоединив лейку душа, я пускаю воду на ее волосы, и она вздыхает от удовольствия.

— Боже, как приятно, — выдыхает она, ее глаза все еще закрыты.

Я использую щедрое количество шампуня и тщательно намыливаю ее волосы, мягко массируя кожу головы. Стон, сорвавшийся с ее губ, доходит до меня и хватает меня за яйца. «Ебаный Христос».

Я заставлю свой член вести себя прилично. Это так чертовски непрофессионально. Никогда раньше так ни на кого не реагировал, так что же, черт возьми, в этой женщине такого, что я выхожу из себя из-за одного долбанного стона?

Смыв шампунь с ее волос, я осторожно прочесываю пальцами длинные пряди, чтобы убедиться, что смыл всю грязь и песок. Она тянется к моим прикосновениям, как чертов котенок, и я замираю. Женщина распахивает глаза, сталкиваясь с моими, ее щеки окрашиваются в красный цвет.

— Прости. — Она вздрагивает, прежде чем зажмурить глаза. — Просто это так приятно.

Я продолжаю промывать ее волосы, но мои движения кажутся скованными. Неловкими. Потому что никогда не делал этого для женщины, и это вдруг кажется мне таким… интимным. Хотя это не так.

Она моя чертова пациентка. Вот и все.

Как только вода становится чистой, я беру маленькую баночку с кондиционером и наношу его, распределяя его от кожи головы до кончиков волос. Тщательно смыв его, продолжаю проводить пальцами по ее волосам. В этом нет необходимости, но я не в силах остановиться.

— Я уже чувствую себя другой женщиной.

Ее мягкие слова, завуалированные благодарностью, обволакивают меня. Она открывает глаза, но я избегаю ее взгляда, сосредоточившись на своей задаче.

— Как ты думаешь, я могу принять душ?

В ее тоне сквозит надежда, и я стискиваю зубы, заставляя себя сдерживать угрызения совести от осознания того, что мне придется ей отказать.

— Пока нет.

— О.

Краем глаза вижу, как выражение ее лица поникло от разочарования. Это действует на меня, словно нежная рука, сжимает мои гребаные яйца в твердой хватке. И это то, что выталкивает из меня слова, прежде чем я успеваю подавить этих ублюдков.

— Хотя я могу помыть тебя губкой. По крайней мере, пока твои раны не затянутся настолько, что можно будет принять душ.

Меня пронзает дрожь, и я резко выключаю воду.

«Блядь, блядь, блядь. Что, черт возьми, я делаю?»

Я хватаю полотенце и заставляю себя не вымещать на ней свое разочарование, пока вытираю полотенцем ее волосы.

— Это было бы… здорово.

«Почему, черт возьми, у нее такой задыхающийся голос?»

Откинув полотенце на соседний стул, я беру расческу с широкими зубьями, по-прежнему решительно избегая ее взгляда.

— Я постараюсь быть нежным, но лучше попытаться распутать все колтуны.

— Спасибо, доктор Кинг.

Ничего не отвечаю, просто сосредоточенно провожу расческой по длинным шелковистым прядям. Когда второй раз цепляюсь за клубок волос, я морщусь.

— У меня не очень хорошо получается.

Когда я аккуратно кладу одну руку ей на голову, пока распутываю волосы, заметно, как она напрягается. Я бросаю взгляд на женщину, но та невидящим взглядом смотрит вдаль.

— Такое чувство, что мне это уже говорили раньше.

Я отгоняю инстинктивное желание моего тела замереть, когда между ее бровями образуется складка, показывающая ее замешательство.

— Я просто не могу вспомнить, кто это сказал.

Она

«У меня не очень хорошо получается».

Слова доктора Кинга сначала эхом отдаются в моем сознании, прежде чем трансформируются в другой тембр. Другой мужчина говорил мне те же самые слова…

Я напрягаюсь, пытаясь вспомнить, но эта мысль искажена. Голос мужчины с легким акцентом, его слова воспроизводятся снова, но с едва заметным дополнительным намеком на ясность.

«У меня не очень хорошо получается, малыш».

Доктор Кинг прочищает горло, вуаль осторожности пронизывает его суровый голос.

— Это может быть хорошим знаком. Возможно, часть твоей памяти пытается вернуться.

Я крепко сжимаю пальцы на коленях, заставляя беспокойство, просачивающееся сквозь меня, утихнуть.

— Я надеюсь на это.

Он, наконец, заканчивает расчесывать мои волосы, делая это с такой осторожностью, что у меня перехватывает дыхание. У него такой строгий характер, худощавое и мускулистое телосложение, что я никогда бы не подумала, что тот может обращаться со мной с такой нежностью.

— Готова вернуться внутрь?

Я встречаюсь полным надежды взглядом с его спокойным и вскидываю бровь.

— Чтобы принять ванну? — Я морщу нос. — Не хочу быть назойливой, но знаю, что от меня не может пахнуть розами.

Он хмыкает, отводит взгляд и проводит рукой по лицу. Это движение излучает дискомфорт, и это заставляет меня предложить:

— Если я смогу принять ванну, я обещаю ничем больше не беспокоить тебя.

Доктор Кинг смотрит на меня своими карими глазами с такой пронзительной силой, что у меня перехватывает дыхание. Они вспыхивают чем-то неразборчивым, мышцы его челюсти напрягаются, прежде чем он бормочет:

— Ты мой пациент. Если тебе некомфортно, это может помешать исцелению.

С этими словами мужчина протягивает ко мне руки, готовясь помочь мне подняться с кресла, в то время как его слова скребут по внутренней поверхности моего черепа.

«Ты мой пациент».

Его ответ не должен меня беспокоить. Он просто констатирует факт.

«Так что же, черт возьми, со мной такое?»

Когда пытаюсь выпрямиться, мучительная боль пронзает меня насквозь, и я приоткрываю рот в беззвучном вздохе.

Доктор Кинг сжимает мои локти руками, твердо и в то же время мягко.

— Делай медленно и спокойно…

Его глубокий голос действует как успокаивающий бальзам. Не сводя с него глаз, я черпаю видимую в них силу. Силу, излучаемую его прикосновением.

— Не напрягайся. Расслабься как можно лучше.

Он помогает мне полностью принять вертикальное положение в кресле, и я позволяю своей прежней наглой решимости вернуться. Только теперь, после расслабляющего мытья волос, мое тело чувствует себя истощенным, пронизанным дискомфортом.

Я делаю все возможное, чтобы заглушить боль. Положив одну руку на середину моей спины, а другую — на место соединения шеи и верхней части спины, прикосновения мужчины успокаивают и меня, и мои нервы.

Доктор Кинг дает мне время собраться, прежде чем помочь встать на ноги.

— Я знаю, что это трудно. Но твое тело по своей природе разумно. Пока ты даешь ему то, что ему нужно, оно будет исцеляться.

Миллисекундная вспышка чего-то в его глазах дает мне понять, что он знает об этом не понаслышке.

Решимость возвращается, и я отчаянно хватаюсь за нее. И, стиснув зубы, сосредоточиваюсь на том, чтобы твердо поставить босые ноги на деревянный пол террасы.

— Я могу это сделать. — Я говорю это больше для себя, чем для того, чтобы уверить его.

— Я знаю, что ты можешь, — звучит его мягкий, но грубоватый ответ. Не знаю почему, но его уверенность подкрепляет мою уверенность.

С его поддержкой я поднимаюсь на ноги, постепенно выпрямляя тело, хотя и не в силах скрыть резкие вздрагивания, когда мои раны протестуют против моих движений.

Доктор Кинг внимательно осматривает меня.

— Есть головокружение? Тошнота?

— Нет.

Проходит мгновение, прежде чем он, наконец, кивает.

— Хорошо. Тогда давай не будем торопиться.

Осторожно ведя меня за собой, мы возвращаемся в дом и медленными шагами идем по коридору в комнату. Пот выступает у меня на лбу, когда я преодолеваю усталость и дискомфорт. «Еще несколько шагов. Еще несколько шагов».

По какой-то причине мне приходится доказывать доктору Кингу, что я сильная. Что я не слабачка и не сдамся, даже столкнувшись с такими экстремальными обстоятельствами.