— Я не чья-то женщина.

Я взяла с него обещание не упоминать имя Лиама. Это может показаться мелочным, но я пытаюсь забыть этого придурка. Достаточно того, что надо мной нависает его друг, что само по себе является постоянным напоминанием.

Святой несколько раз перемещал нас не только потому, что за наши с Лиамом головы все еще назначена награда, но и чтобы быть уверенным, что Роман нас не найдет.

Я понятия не имею, где Лиам. Часть меня надеется, что его гложет чувство вины за то, что он предал меня, но другая часть меня содрогается при мысли о том, что Роман — или кто-то еще, если уж на то пошло, — может убить его.

— Знаешь, я хотел кое о чем тебя спросить.

Я напрягаюсь, настороженно глядя на него, но продолжаю молчать.

— Он сказал мне, что ты задала ему вопрос, и это вызвало мое любопытство.

Святой замолкает, внимательно изучая меня.

— Ты спросила его о конкретной дате убийства его семьи. Почему?

— Потому что я хотела получить подтверждение тому, что и так знала.

Он склоняет голову набок, его ответ звучит медленно.

— И ты его получила?

Я киваю.

— Получила.

— Десятого марта, два года назад.

Я встречаю его слова молчанием.

— Мой отец был убит за несколько месяцев до этого. В декабре.

Святой откидывается на спинку стула с задумчивым выражением лица.

— И ты не сказала ему об этом?

Стаскиваю резинку для волос, наматываю ее на запястье и собираю волосы в новый хвост. Я не притворяюсь, что он не замечает этого и не видит, что происходит на самом деле.

Я пытаюсь выиграть время.

— Нет. Это все равно не имеет значения.

Его брови опускаются.

— Почему ты так думаешь?

Я теряю остатки терпения, которые у меня были, когда говорю о человеке, который нанес мне такие смертельные удары по сердцу.

— Это, черт возьми, не имеет значения, потому что он солгал мне!

Я недоверчиво качаю головой.

— Как ты этого не понимаешь? Это был его план с самого начала! — Мой голос срывается, я чувствую себя побежденной, а глаза наполняются непрошеными слезами. — Он трахал меня с намерением убить.

Святой никак не реагирует на мою вспышку, только сочувствие проступает на его лице. Он, как обычно, спокоен и говорит:

— Я понимаю, но также думаю, что ты ошибаешься. Это очень важно.

Он позволяет своим словам дойти до меня, прежде чем его голос становится мягче.

— Для него это важно.

Поднявшись со своего места, Святой берет свою тарелку и чашку с кофе и поднимает бровь.

— Особенно, если бы он услышал это непосредственно от тебя.

АЛЕКСАНДРА

ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ

— В последние несколько недель ты все больше нагружаешь себя. Думаешь, это означает, что ты готова к следующему шагу?

Святой смотрит на меня поверх своего послетренировочного смузи. Он только что закончил раннюю утреннюю тренировку, и пот все еще выступает на его обнаженной груди.

На него тяжело смотреть. Не потому, что Святой меня привлекает, хотя он и вправду красавчик. А потому, что это возвращает меня в те времена, когда я жила с Лиамом, и он возвращался со своих утренних пробежек по пляжу.

— Зависит от того, каким будет следующий шаг.

Он шевелит бровями.

— Конечно, это нанести ущерб Медведеву и его команде.

Опустив взгляд, я смотрю на свой тост и провожу пальцем по краю тарелки. Место, куда стрелял Медведев, уже почти зажило, но это не компенсирует зияющую рану в сердце. Я не получила настоящую пулю в грудь, но Лиам мог бы с таким же успехом сделать это, учитывая, насколько это больно.

Боль в моем сердце не собирается утихать, и я задаюсь вопросом, пройдет ли она когда-нибудь. Неужели мне суждено терпеть эту душевную боль до конца своих дней.

Не поднимая глаз, я делаю глубокий вдох, и смятение окрашивает мои слова.

— Зачем ему отдавать его мне?

Святой закидывает ногу на ножку стула напротив меня и опускается на сиденье. Потом ставит свой смузи на стол.

— Он дает тебе возможность покончить с этим, Алекс.

Затем, устремив на меня многозначительный взгляд, добавляет:

— После того, как много лет назад поклялся отомстить за убийства своей семьи.

Выражение лица Святого смягчается, когда он кладет руки на стол.

— Я собираюсь поделиться с тобой кое-чем о любви. И ты можешь насмехаться над этим сколько угодно. Отмахнуться от этого. Но я был там, и говорю правду.

Он переводит взгляд на свои руки, где нежно обводит простую татуировку на безымянном пальце левой руки. В его голосе сквозит грусть.

— Он был рядом со мной, когда я потерял все, что когда-либо имело значение. А я, в свою очередь, был рядом с ним. Был рядом, когда он получил предполагаемую информацию и поклялся отомстить.

Испытывая ощутимую боль, вероятно, как от собственной потери, так и от потери друга, Святой поднимает взгляд и встречается с моим.

— Я знаю, что значит, что он отдает все это ради тебя, Алекс. Он отказался от этого, потому что твое завершение значит для него больше.

Между нами повисает многозначительная пауза.

— Потому что ты значишь для него больше, чем что-либо еще.

Внимание Святого снова переключается на его безымянный палец.

— Я бы пожертвовал всем ради своей женщины. — Он шумно сглатывает, и у меня на глаза наворачиваются слезы из-за свежей душевной боли, которая все еще держит этого человека в плену. — Он делает именно это. Без каких-либо условий.

Наступает долгая пауза, прежде чем его глаза встречаются с моими, и на губах появляется горько-сладкая улыбка.

— Он знает, что нет шансов, что ты простишь его. Но хочет, чтобы у тебя было все, что тебе нужно, чтобы двигаться дальше. Даже если это будет без него.

Я не отвечаю — не могу, потому что эмоции застревают у меня в горле.

Святой поднимается со стула, быстро допивая остатки своего смузи. Повернувшись, он ополаскивает стакан и ставит его рядом с раковиной.

— Мне нужно принять душ.

Он направляется в ванную, прежде чем бросить через плечо:

— О, и если поступит звонок, прими его для меня и запиши все, хорошо? Это быстро.

Исчезнув в ванной, Святой закрывает дверь с тихим щелчком.

Застыв на месте, я смотрю на дверь ванной. Какого черта? Включается душ, и до меня доносится слабое эхо пения Святого.

Обернувшись, я бросаю взгляд на сложную аппаратуру, расставленную на карточном столе, который в настоящее время служит ему кабинетом. К ноутбуку в изобилии подключены провода и гаджеты, и это выглядит так, словно магазин электроники выбросил большую часть своего инвентаря.

Звучит электронная мелодия звонка, заставившая меня подскочить от тревоги. На экране ноутбука мигает значок с длинной цепочкой цифр и надписью «Входящий вызов».

Страх пробирает меня до костей, когда я поднимаюсь со своего места и проскальзываю за ноутбук, игнорируя кресло. Святой говорил, что все должно быть быстро.

Как только принимаю вызов, на экране появляется изображение, и я понимаю, что это видеозвонок. И от открывшегося моему взору зрелища моя задница бесцеремонно плюхается в кресло.

Меня немного утешает, что он выглядит таким же ошеломленным, как и я.

— Э-э, я… не ожидал, что ответишь ты, — морщится Лиам, и я понимаю, что впервые вижу его не спокойным, собранным и умиротворенным. Он всегда был таким непроницаемым и замкнутым.

Но сейчас на его лице проступают тени уязвимости. Его волосы свободно ниспадают, обрамляя лицо, и мои пальцы так и чешутся пробежаться по ним.

Я делаю глубокий вдох, чтобы собраться с силами, и молюсь, чтобы в моем голосе не было эмоций.

— Святой только что пошел в душ. Он сказал, чтобы я сделала для него записи.

Карие глаза скользят по мне, как будто он изголодался по одному моему виду, прежде чем прочистить горло, готовый выложить всю информацию, о которой просил Святой. Но проблеск боли в его взгляде заставляет меня выпалить: