В общем, вчера он научил меня шить. Это было весело. Мужчина сказал, что научит меня ловить рыбу и многому другому, чему не учат в обычной школе.

Мама, если ты смотришь с небес и читаешь это, я хочу, чтобы ты знала, что со мной все в порядке. Мое сердце болит от того, что я скучаю по тебе, но он пытается помочь мне справиться с этим.

Он хороший человек, даже если иногда выглядит страшным и не улыбается. Ты всегда говорила, что моя улыбка похожа на солнечный свет, так что, может быть, если буду стараться меньше грустить и больше улыбаться, я смогу сделать его достаточно счастливым, чтобы он тоже улыбался.

Я люблю тебя, мама, и очень по тебе скучаю.

ДОКТОР ЛИАМ КИНГ

— Женщина, — я пригвождаю ее жестким взглядом, сжимая челюсть одновременно в неверии и раздражении, — ты пытаешься искалечить себя?

Если бы глазами можно было плеваться пламенем, то именно это она бы делала прямо сейчас.

— Мои ноги все еще прекрасно работают.

Упрямый наклон ее подбородка действует мне на нервы, потому что она изо всех сил пытается скрыть боль, которая искажала ее черты.

Убедившись, что повязки, наложенные накануне вечером, не сняты и нет признаков прорывного кровотечения, я отправляюсь в соседнюю смотровую комнату, чтобы взять дополнительные средства для обработки ран, поскольку запасы в шкафу на исходе. Как только снова вхожу в комнату, то застаю ее за снятием пульсоксиметра.

В этот момент я бы не исключил, что она попытается сама удалить капельницу и катетер.

— Еще слишком рано.

Можно подумать, что мой твердый голос «я здесь доктор» вызовет некоторое согласие. Но опять же, я имею дело не с обычным пациентом.

Страдающая амнезией, получившая множественные травмы и не имеющая никаких документов, — это самое далекое, что я могу получить от своих пациентов здесь.

«Христос. Из всех проклятых пляжей мира… И это чертово время…» Проводя пальцами по волосам, я испытываю искушение дернуть их — только от разочарования.

Наши взгляды сталкиваются, ни один из нас не хочет отступать. Я складываю руки на груди.

— Готова ли ты потерпеть неудачу в своем исцелении, если у тебя снова откроется рана? Неужели твоя гордость того стоит?

Мышцы на ее челюсти напрягаются, и в любое другое время я мог бы восхититься упрямством этой женщины, которое отражает мое собственное.

— Я хочу вытащить этот чертов катетер.

Разочарование переходит в отчаяние, между ее темными бровями образуется складка.

— Я бы все отдала, чтобы просто пересесть с этой кровати и помыть голову, доктор Кинг.

— Хорошо. — Я делаю длинный вдох. — Я сниму его, но ты не будешь ходить без посторонней помощи.

Женщина открывает рот, но когда я с вызовом поднимаю брови, закрывает его.

На извлечение катетера уходит мгновение. Тело напряжено, она бросает взгляд на стену. И я ее понимаю. Неудобно иметь катетер, не говоря уже о том, чтобы быть уязвимой таким образом.

Вымыв руки в маленькой раковине, я говорю ей:

— Самый простой способ сделать это — вывести тебя на заднюю террасу и усадить в кресло. Там есть душ под открытым небом со съемной лейкой. К тому же, ты сможешь подышать столь необходимым свежим воздухом.

Она вздыхает.

— Звучит замечательно.

После того как вытираю руки, поддерживая, я сажаю ее вертикально на кровать. Меня пронзает странный толчок, когда она цепляется за мое предплечье для равновесия. Пока привожу ее в положение, когда ее ноги свисают через край кровати, пытаюсь понять, какого хрена я делаю.

Она — пациентка, и она — женщина. Ничего примечательного, не считая обстоятельств, связанных с тем, как та попала под мою опеку. Так что же, черт возьми, в ней такого, что заставляет мое тело реагировать на нее так, словно она человеческий эквивалент кошачьей мяты?

Старый больничный халат, облегающий ее тело, велик ей. Я специально выбрал его, чтобы он не был тесным и не натирал ее раны. В халате она кажется еще более хрупкой, ткань практически полностью скрывает ее тело. Когда одна сторона сползает вниз, обнажая одно хрупкое плечо, мой чертов член просыпается.

И все из-за плеча. «Какого хрена?»

Когда женщина касается босыми ступнями кафельного пола, я вижу, что ее ноги слегка дрожат, но она позволяет мне обхватить ее рукой за спину. И все это время воюю сам с собой, чувствуя себя чертовски жутким ублюдком из-за того, что возбудился в такой момент.

— Полегче. — Я подталкиваю подставку для капельницы, двигая ее вместе с нами, пока она делает два осторожных шага.

— Теперь я в порядке. — Она бросает на меня взгляд, и я знаю, что та собирается сказать, еще до того, как слова срываются с ее губ. — Я уверена, что смогу добраться туда сама.

Упрямая женщина.

— Если ты поранишься под моим присмотром, представь, как я буду выглядеть.

Женщина выдыхает, и я наблюдаю, как она сосредоточенно смотрит прямо перед собой. Это хороший признак того, что ребра сегодня не причиняют ей сильного дискомфорта. Похоже, ее раны быстро заживают — по крайней мере, в том, что касается швов. Сшитая кожа срастается лучше, чем у обычного человека.

Сейчас меня больше всего беспокоит, что она перенапрягается и повторное открытие ран, возможные признаки инфекции, а также то, что ее раны заживают так быстро, что кожа нарастает поверх швов.

С последним придется повозиться, но это меркнет по сравнению с остальным.

Когда мы подходим к раздвижной двери, ведущей на заднюю террасу, она упирается рукой в дверную раму и на мгновение замирает. Ее губы сжаты в тонкую линию, глаза отведены. Женщина снова упрямо поднимает подбородок.

— Я в порядке. Мне просто… нужна секунда.

Я сжимаю челюсть, потому что она и так чертовски сильно давит на себя. И хотя эта мысль проносится у меня в голове, за ней тянется нить восхищения.

Она такая чертовски сильная. Ни разу не разрыдалась. Ни разу не вела себя как беспомощная жертва.

— Хорошо. — Ее голос вырывает меня из моих мыслей, я все еще поддерживаю ее руками. Стальная решимость очерчивает ее красивые черты. — Я готова продолжать.

У этой женщины стальной хребет, и по капелькам пота на ее лбу понимаю, что это потребовало больших усилий. Я мог бы рассмеяться, если бы не был в равной степени раздражен и обеспокоен.

Нам удается выбраться на террасу, и я усаживаю ее на один из деревянных стульев и рядом размещаю подставку для капельницы.

— Хорошо?

Слегка откинувшись в кресле, женщина закрывает глаза и медленно выдыхает.

— Да.

Осторожно снимаю шапочку с ее волос, не забывая о заживающей ране возле виска. На ее губах появляется намек на улыбку, в то время как солнце светит на нас своим сильным теплом. Я словно наблюдаю, как ее упрямая решимость тает, открывая более мягкую версию ее самой.

Легкий ветерок овевает нас, отбрасывая прядь ее волос на щеку. Не задумываясь, протягиваю руку и убираю ее. Она распахивает глаза, встречаясь со мной взглядом, и все во мне замирает на долю секунды, прежде чем я отшатываюсь.

«Какого хрена?»

— Мне нужно взять полотенце и шампунь. — Я бросаю на нее острый взгляд, и мой голос становится твердым. — Не двигайся.

Легкий кивок — это все, что я получаю в ответ. Она откидывает голову на спинку стула и снова закрывает глаза.

Ее рот, больше не сжатый от решимости или дискомфорта, слегка изгибается вверх, как будто она с удовольствием впитывает солнечное тепло. Мои пальцы дергаются от желания провести по ее губам и…

Поспешно оторвав от нее взгляд, я заставляю себя войти в дом и взять все необходимое, пытаясь стряхнуть с себя все гребаные чары, наложенные на меня этой женщиной.

Пока иду по дому, мои мысли бешено скачут. Я знал, что этот момент наступит — что мне придется помогать ей с некоторыми более интимными делами из-за ее травм. Но чего не ожидал, так это моей реакции на это — на нее.