Темный, лишенный юмора смешок вырывается из глубины моей души, покорность охватывает меня. Я поднимаю свой бокал, готовый повторить его слова, но Святой останавливает меня рукой.

Когда он говорит на этот раз, его голос задумчивый, но твердый, и у меня складывается впечатление, что тот опирается на свой собственный опыт.

— Чтобы в конце концов все было хорошо.

Опустив брови, Святой вглядывается в мои глаза, словно пытаясь закрепить свои слова в моем мозгу.

— А если нет, то это не конец.

Святой оставил бутылку на тележке и отправился спать. Эта чертова бутылка дразнит меня, словно я гребаный алкоголик, стоящий на грани рецидива.

Его прощальные слова эхом отдаются в моей голове.

— Поверь мне — прошлое преследует только тех, кто позволяет ему это.

Когда выпиваю почти треть бутылки прямо из горлышка, вкус уже не улавливается моими онемевшими вкусовыми рецепторами. Я тупо смотрю на тускло освещенную гостиную, и мои пальцы судорожно нащупывают то, что я всегда кладу в левый карман.

Достаю сложенную бумагу, потёртые края фотографии напоминают мне о том, сколько раз я смотрел на неё. Сколько раз не мог смириться с тем, что их действительно больше нет.

Я провожу пальцем по их улыбающимся лицам, живо вспоминая момент получения известия. Звонок раздался вскоре после того, как мне предложили другую работу, и я отказался от нее в третий раз.

Я как раз раскладывал свои вещи, когда зазвонил телефон. Как только взглянул на незнакомый номер, от зловещего предчувствия волосы у меня на затылке встали дыбом. Я почему-то знал, что хороших новостей не будет.

И я оказался прав.

В одно мгновение все изменилось.

Моя семья — родители и младшая сестра — умерли мучительной смертью. Объявленная причина почти сломила меня. Это было немыслимо.

Но если это было еще не все, то позже я получил информацию о том, что их смерть не была такой уж простой.

Это была моя вина. Я недостаточно хорошо защитил свою семью, и они поплатились за это.

Я изменил свою жизнь, сменил работу, чтобы оставить позади свое прошлое, пытался стать лучшим сыном и примером для подражания для своей младшей сестры. И все это было напрасно.

Я поклялся, что тот, кто несет ответственность, заплатит за это своей жизнью, и буду уверен, что это будет мучительная смерть.

Когда я провожу пальцем по улыбающимся лицам родных, невидимый кулак нестерпимо сжимает мою грудь.

— Что бы я ни делал, я все равно причиню кому-нибудь боль. — Мой прерывистый шепот почти не слышен, мои слова немного невнятны из-за воздействия алкоголя.

Горе обрушивается на меня, и я зажмуриваюсь.

— Мне очень жаль.

Я прижимаю фотографию к губам, и мои слова глухо ударяются о морщинистую поверхность.

— Мне так чертовски жаль.

АЛЕКСАНДРА

Словно по волшебству, кто-то щелкает пальцами, вырывая меня из беспробудного сна и с головой погружая в кошмар.

От его сокрушительного удара наотмашь я сплевываю кровь.

Хотя яхта плавно движется по неспокойным водам, мой желудок болезненно скручивает. Возможно, это не столько морская болезнь, сколько то, что у меня сейчас двоится в глазах от их предыдущих ударов.

Я выдавливаю свои слова сквозь стиснутые зубы.

— Зачем ты это делаешь?

Сергей, глава «Болшевской братвы», устремляет на меня взгляд, в котором кипит враждебность.

— Потому что ты стала очень желанным товаром.

Я понятия не имею, о чем говорит этот ублюдок. В моей голове, кажется, образовалось собственное сердцебиение, непрерывно пульсирующее с того момента, как его чертовы приспешники вырубили меня.

Меня мало утешает то, что я успела нанести несколько ударов. Об этом свидетельствуют расцветающие багровые синяки под глазами одного мудака и его распухший нос, а у другого — окровавленная нижняя губа.

Я изо всех сил стараюсь не показывать, что работаю над тем, чтобы освободить свои запястья, связанные сзади. Они усадили меня в это кресло у борта яхты, но урок по завязыванию узлов эти ублюдки, к счастью, пропустили.

Сергей ухмыляется.

— Ты оказала мне услугу, убив Николая и его людей. Они подумывали о дезертирстве, но ты об этом позаботилась.

От его оценивающего взгляда у меня мурашки по коже.

— Очень впечатляет. Особенно для дилетанта. Но ты не понимаешь, откуда это просочилось, не так ли, Александра?

В его глазах мелькает злой блеск.

— Ты не понимаешь всех нюансов, связанных со смертью твоего отца.

— Пошел. Ты.

Я получаю еще один жестокий удар наотмашь от его придурковатого прихвостня, и мучительная боль пронзает мою щеку, но мне все равно. Эти ублюдки не заслуживают даже упоминания о моем отце.

От него так и веет высокомерием, а смех его гнусен.

— Григорий Юрченко воспитал тебя маленькой злючкой.

Отбросив в сторону пиджак от костюма, он упирает руки в бедра.

— Жаль, что я не могу угостить тебя такой же смертью, — драматично вздыхает Сергей. — К сожалению, я вынужден отдать тебя тому, кто на тебя уже претендует.

Перед глазами все плывет, но мне удается скрыть, что я успешно ослабила путы на своих запястьях.

— Мой отец был мягкотелым в старости. — Глаза Сергея застывают. — Он никогда не должен был позволять Григорию уходить на пенсию.

— Твой отец, наверное, переворачивается в гробу из-за того, как ты справляешься с этим дерьмом, — выпаливаю я.

Его взгляд пронзает меня, как самое острое лезвие по плоти. Покачав головой, Сергей обращает свое внимание на человека, стоящего в стороне. Тому, кто покорно наносил удары по всем прихотям Сергея.

— Обращайся с ней как хочешь, но мы договорились ее доставить живой. — Угрожающая ухмылка вновь играет на его губах. — Пока она цела и у нее есть пульс, все будет в порядке.

Затем Сергей поворачивается и исчезает, спускаясь по трапу лодки.

Я собираю всю свою концентрацию, чтобы побороть двоение в глазах и сосредоточиться на оружии в кобурах у ближайших шестёрок. Они уже недооценили меня. Но пока не понимают, что моя месть глубже, чем обычная.

Ее питают страдания и любовь. Сердечная боль и тоска.

Они убили моего отца. Они убили Григория Юрченко, человека, который спас меня. Никто и никакие деньги не смогут его заменить.

Никакое количество кровопролития не сможет вернуть его обратно. Я знаю это. Но устранение тех, кто связан с его убийством, заставляет меня чувствовать, что я что-то меняю. Как будто совершаю месть от имени папы.

И я охотно отдам свою жизнь, чтобы сделать это.

Из тени выходит еще один мужчина, от которого разит богатством — от сшитого на заказ костюма-тройки до блестящих мокасин на ногах. Я узнаю в нем того, кто ударил меня по ребрам своими ботинками со стальными носками после того, как меня затащили на борт. При виде него боль в ребрах усиливается в десять раз.

Наставив пистолет прямо на меня, он кивает шестёркам, стоящим по обе стороны от меня. Меня бесцеремонно поднимают со стула, их пальцы с силой впиваются в плоть моих предплечий.

Мои ноги подкашиваются из-за головокружения, но я притворяюсь, что мои запястья все еще крепко связаны. Сгибая пальцы за спиной, я готовлюсь к действию.

«Вот оно. Это твой единственный шанс. Просто прицелься, как в случае с ножами».

Один уголок рта мужчины приподнимается.

— По договору ты должна быть жива. — Он злобно прищуривает глаза. — В нем не говорилось, что в тебе не может быть нескольких дырок.