— Я же говорил тебе, что к ней вернулась память. Она хотела покончить с этим дерьмом и уберечь тебя.

Я смотрю на него так, словно он сошел с ума.

— И ты думал, что я не буду против?

Его глаза устремлены на меня.

— Отец этой женщины убил твою семью.

Он позволяет своим словам повиснуть между нами.

— Я был на их гребаных похоронах. И точно помню, как ты получил информацию о том, кто виновен в их смерти.

Наступает тишина, густая и приторная, с болезненными воспоминаниями, наступающими на пятки. Святой хлопает себя ладонью по центру груди.

— Я был там, когда ты поклялся отомстить убийце, — опускает брови Святой, меняя голос, становясь менее резким. — И я видел, как это дало тебе то, ради чего, блядь, стоит жить.

— Ты думаешь, я этого не помню?! — взрываюсь я, пригвоздив его стальным взглядом. Потом крепко сжимаю губы, раздувая ноздри, пытаясь успокоиться.

Мой голос стал менее громким, но я выдавливаю слова, крепко сжав челюсти.

— Юрченко был известен своим пристрастием к ножам и инсценировкой убийств как самоубийств.

Более того, он надрезал нужные точки на ладонях, чтобы их признали самоубийствами. Смерть от самопорезов, каждый раз попадая в важный орган.

То же самое говорили о моей семье. Что мой отец зарезал свою жену и дочь, прежде чем покончить с собой.

Эти болезненные воспоминания заглушают мой гнев на Святого, оставляя меня с осознанием того, что я облажался с Алекс. Что не признался, когда должен был.

И теперь все стало еще более запутанным. Потому что женщина, которую я люблю — женщина, чей отец убил мою семью, женщина, которую я поклялся убить, чтобы отомстить за их смерть, — бежит прямо на арену дьявола.

Опускаясь на кожаное сиденье, я испускаю тяжелый вздох.

— В глубине души я понимал, что уход на пенсию выставит меня не в лучшем свете.

Святой издает насмешливый звук, но я не обращаю на него внимания.

— Не ожидал, что они захотят, чтобы я работал на них настолько сильно, чтобы нанести удар по моей семье.

— Но это сработало.

Я смотрю на него и практически вижу, как в его голове крутятся шестеренки.

— Что ты имеешь в виду?

— Это сработало. Сергей сделал тебя своим должником благодаря этой сделке.

Наклонившись вперед в своем кресле, он переплетает пальцы и смотрит в пол.

— Послушай, я по своему опыту могу сказать, что после травмирующих событий в жизни человека эмоции зашкаливают. Ты хуже замечаешь самые очевидные детали и в итоге совершаешь… неосознанную ошибку.

Понизив голос на октаву, Святой бормочет:

— Ты справляешься с собой только одним способом, чтобы тут же снова окунуться в адскую бурю дерьма.

Воцаряется напряженная тишина, прежде чем он приподнимает плечо в полупожатии.

— Слушай… она сказала, что ее отец был хорошим человеком. Что он изменил свои взгляды. — Его глаза встречаются с моими. — Люди могут меняться, Кинг. Ты тому доказательство.

Каждая клеточка моего тела замирает от его слов. Мой голос приглушен, как будто я на самом деле боюсь озвучить свой вопрос.

— Ты думаешь, она говорит правду? — Мое горло грозит распухнуть, потому что, черт возьми, я уже скучаю по ней, а прошло всего несколько часов.

Он выдерживает мой взгляд.

— Я знаю, что такое страдание и потеря, когда вижу их. И твоя женщина закутана в это так туго, что удивительно, как она вообще может дышать, — испускает долгий вздох Святой. — Но я так же знаю, как легко не замечать вещей. Недостатки тех, кого любишь.

Проводя рукой по лицу, он смотрит на ковровое покрытие, и выражение его лица становится задумчивым.

— Тебе нужно понять, что для тебя важнее. Отомстить за свою семью? Или понять, что пришло время отпустить все и по-настоящему жить своей жизнью.

Он откидывается на спинку сиденья, кладет одну лодыжку на колено и поднимает на меня глаза.

— Ты должен сделать этот звонок. Пришло время сказать ему, что ты, наконец-то, придешь сегодня вечером, чтобы выполнить условия вашего соглашения.

Святой позволяет этому повиснуть между нами на мгновение, прежде чем закатить глаза. Я забываю, насколько хорошо он меня знает, даже после стольких лет. Его слова вырываются с долгим, прерывистым вздохом.

— Да, да, да. Я знаю, Кинг. И позволю тебе разобраться со всем, как только мы приземлимся.

Несмотря на то, что его голос действует мне на нервы, я не могу рисковать тем, что кто-то еще пострадает. Слишком много людей, о которых я забочусь, уже пострадали от рук Братвы.

Пришло время положить конец правлению Сергея.

АЛЕКСАНДРА

Я ни разу не была в Южной Африке с того рокового дня, когда папа нашел меня.

Я не в состоянии описать, почему этот особый аромат в воздухе кажется мне знакомым даже по прошествии стольких лет.

Даже окраины Орании выглядят сейчас глазами взрослого человека иначе, чем в детстве.

Воспоминания, хотя все еще туманные и несфокусированные, вырываются на передний план моего сознания, и от них у меня перехватывает дыхание, а горло горит от эмоций.

Он — мой биологический отец — был одним из самых честных полицейских. Хотя я помню, что постоянно желала быть достойной его любви, уже тогда я понимала, что его работа была его страстью.

Странная вещь в воспоминаниях заключается в том, что, когда они происходят из детства, не все сходится рационально. Иногда, прокручивая в уме те болезненные моменты, вы выделяете мелкие детали, которые ранее упускали из виду.

Теперь, когда я смотрю на дорогу, где все это произошло — где моя жизнь начала разваливаться, — мой разум перематывается назад, и я вижу вещи гораздо яснее.

Даже тогда, такая юная и невинная, я могла распознать любовь, которую разделяли мои родители.

Может быть, моя мама и хотела бы, чтобы муж чаще бывал дома, но ее любовь к нему была непреклонной. Каждый вечер она ждала его прихода домой и целовала его на пороге. Они часто расслаблялись за бокалом вина, и папа рассказывал о своем насыщенном дне.

Раньше я часто вылезала из постели и сворачивалась калачиком на лестнице в нашем доме, прислушиваясь к приглушенным голосам моих родителей.

Иногда он жаловался на своего сводного брата — моего дядю — и на то, что тот постоянно отказывается от его наставлений. В другие ночи папа рассказывал о своем рабочем дне.

Тогда я еще не понимала, но за два дня до того, как наша жизнь изменилась, отец говорил о том, что в районе появилась «Орекская братва».

— Твердых доказательств пока нет, но эти сведения заставляют меня задуматься… — сказал он моей маме.

Только спустя годы папа рассказал мне, что Братва занималась отмыванием денег и торговлей мощным оружием. Мой отец считал, что они были ответственны за подстрекательство к насилию со стороны местных банд, чтобы отвлечь внимание полиции от их операций.

Моего отца называли героем за то, что он пресек преступную деятельность в районе. Он только что начал расследование причин внезапного роста активности банд и насилия.

Интересно, знал ли он или ожидал, что все примет гораздо более жестокий оборот, когда мы в тот день подъехали к центру города?

Теперь, когда я осматриваю местность, мой разум прочно погружается в прошлое, и я точно вижу, что произошло.

Я держу маму за руку, когда мы переходим оживленную дорогу, а отец сжимает ее руку. Кто-то кричит за долю секунды до того, как мимо нас проносится бутылка с зажигательной смесью и врезается в витрину ближайшего магазина.

Стекло разлетается вдребезги, а взрыв звука заставляет меня замереть на месте, прежде чем я узнаю его.

Стрельба.

Толпа людей проносится мимо нас, судорожно пытаясь найти укрытие. Моя мать пошатывается, когда нас грубо толкают другие.

— Виктор! — кричит мама. — Виктор!